Бернард Корнуэлл - Боевое Знамя
- Аминь, - тихо произнес майор Гэллоуэй. - Аминь.
- Так что же теперь с вами будет, майор? - поинтересовался преподобный Старбак, сворачивая флаг. Он разорвал оберточную бумагу на бесполезные клочки, но сумел сохранить достаточный кусок веревки, чтобы связать большое шелковое полотнище в некое подобие аккуратного свертка.
- Подыщем здесь себе какую-нибудь работенку, сэр. Снова нанесем по врагу удар, надеюсь.
- Вы занимаетесь угодной Господу работой, - сказал священник, - так делайте ее должным образом! Опустошите их земли, майор, сокрушите их! И Господь придаст вашим рукам силу десятерых, когда вы будете этим заниматься. Вы напишете полный отчет о вашем налете? Что бы я мог опубликовать его для своих подписчиков?
- Конечно, сэр.
- Тогда вперед, к победе! К победе! - преподобный доктор Старбак всунул пустую кружку из-под лимонада в руки Адама, а потом, держа вражеский флаг столь же гордо, словно он захватил его лично, вновь вернулся к ожиданию в своем вагоне.
Гэллоуэй вздохнул, покачал головой, поражаясь подобной энергичности, и отправился искать кого-нибудь, кто мог бы дать приказы его кавалеристам.
Полковник Свинерд и нервничающий капитан Старбак целый день ожидали встречи с генералом Томасом Джексоном. Когда настали сумерки, они по-преждему ждали, и один из адъютантов генерала принес на веранду дома, где располагался штаб Джексона, пару светильников.
- Он не спит в доме, - сообщил адъютант, остановившись, чтобы посплетничать. - Предпочитает спать на открытом воздухе.
- Даже во время дождя? - Старбак заставил себя поддержать разговор. Он не чувствовал желания общаться, только не перед тем, как ему предстоял неприятный допрос, но адъютант казался вполне дружелюбным.
- Пока настоящий ливень не пойдет, - адъютант явно наслаждался рассказом об эксцентричности своего начальника. - И встает каждое утро в шесть, чтобы принять холодную ванну. В чем мать родила и по плечи в воде. Здесь он пользуется вон той старой лоханью для лошадей, и летним утром это, может, и вполне приятно, но зимой я видел, как Старина Джек разбивает лед, прежде чем принять свое крещение, - адъютант улыбнулся, когда у угла дома появился чернокожий. - Джим! - позвал он. - Расскажи этим джентльменам, какую еду любит генерал.
- Да ничегошеньки он не любит! - хмыкнул чернокожий. - Питается хуже, чем язычник. Как будто готовлю для бойцовского петуха.
- Мистер Льюис - слуга генерала, - объяснил адъютант. - Не раб, а слуга.
- Он - великий человек, - восхищение Джима Льюиса эксцентричным Джексоном было столь же неподдельным, как и у носящего мундир адъютанта. - Во всем мире и дюжины таких, как генерал, не найдется, и это непреложный факт, в целом мире не сыскать человека, который может как генерал наподдать янки, и это тоже непреложный факт, но всё равно питается он хуже козла.
- Только черствым хлебом, постным мясом, яичными желтками и коровьим маслом, - добавил адъютант, - и фруктами по утрам, но только по утрам. Он считает, что фрукты, съеденные после полудня, плохо влияют на кровь, видите ли.
- Это сам генерал плохо влияет на кровь янки! - засмеялся Льюис. - Он уверен, что смертелен для крови янки! - Льюис окунул ведро в ванну генерала и понес воду на кухню на задах дома, а адъютант поставил второй светильник у дальнего конца крыльца. Внутри дома, где за муслиновыми занавесками окон сияли свечи, звучали голоса.
- Выигрывайте сражения, Старбак, и вы можете вести себя так, как вам заблагорасудится, - с горечью заявил Свинерд. - Можете быть эксцентричным безумцем, даже богачом с привилегиями вроде Фалконера, - полковник помедлил, наблюдая, как на далекий лес и поля с поблескивающими огоньками костров опускается тьма. - Знаете, в чем нас винит Фалконер?
- В том, что мы живы, - язвительно отозвался Старбак.
- Он хочет, чтобы его любили, - проигнорировал сарказм Старбака Свинерд.
- Он в самом деле считает, что может заставить людей себя любить, обращаясь с ними снисходительно, но это не всегда срабатывает. Солдаты любят офицеров не за то, что с ними легко, они не возражают, если с ним обращаются как с собаками, даже как с рабами, пока вы приносите им победы. Но обращайтесь с ними мягко и приведите их к поражению - и они будут вечно вас презирать. Не важно, что вы за человек, даже если вы законченный мерзавец, пока вы ведете людей к победе, - он сделал паузу, и Старбак подумал, что полковник размышляет скорее над собственной карьерой, чем над карьерой Фалконера.
- Полковник Свинерд? Капитан Старбак? - показался в дверях другой адъютант. Его голос звучал властно, а манеры выдавали человека, который хочет побыстрее разделаться с неприятной обязанностью. - Прошу сюда.
Старбак оправил китель, а потом последовал за Свинердом через прихожую в залитую светом свечей гостиную, слишком маленькую для трехногого стола, служившего подставкой для карт генерала. Но у Старбака не было особого времени рассматривать мебель, потому что, войдя в комнату, он почувствовал на себе яростный и обескураживающий взгляд со стороны огромного человека, уставившегося на двух посетителей с противоположной стороны стола.
Когда они вошли, Джексон ничего не сказал. Генерал стоял между майором Хочкиссом и другим штабным офицером. Свинерд, держа шляпу в руках, коротко кивнул в приветствии, а Старбак просто встал по стойке смирно и устремил взгляд на сухопарое лицо с неаккуратной бородой, яркими горящими глазами и зловещей морщиной на лбу, это лицо, как внезапно осознал Старбак, было необычайно похоже на потрепанную физиономию Свинерда.
- Свинерд, - наконец обратился Джексон к посетителям, - когда-то служил в Четвертом пехотном армии США. Но плохие отзывы. Обвинен в пьянстве, понятно, - он постоянно посматривал на стопку бумаг перед собой. - Вы предстали перед военным трибуналом и были оправданы.
- По ошибке, - откликнулся Свинерд, вынудив Джексона удивленно оторваться от бумаг.
- По ошибке? - спросил генерал. Как и многие офицеры-артиллеристы, он был туговат на ухо, его барабанные перепонки были повреждены многочисленными пушечными выстрелами. - Вы утверждаете, что были оправданы по ошибке?
- По ошибке, сэр! - Свинерд заговорил громче. - Меня следовало уволить со службы, сэр, потому что я и правда был пьян, и частенько, сэр, безнадежно пьян, сэр, непростительно пьян, но благодаря спасительной милости Господа нашего Иисуса Христа, сэр, я больше ни капли не выпью.
Джексон, столкнувшись с такой готовностью к признанию вины, похоже, был несколько ошарашен. Он вытащил из стопки еще один лист бумаги и нахмурился, читая его.
- Бригадный генерал Фалконер, - произнес он это имя с явственной неприязнью, - разговаривал со мной нынче утром. После чего он посчитал необходимым написать мне это письмо. В нем, Свинерд, он говорит, что вы пьяница, а вы, молодой человек, описываетесь как аморальный ловелас и неблагодарный лжец.
Тяжелый взгляд серо-голубых глаз остановился на Старбаке.
- Он также отличный военный, генерал, - вставил Свинерд.
- Также? - подчеркнул генерал.
Старбак внезапно восстал против этого допроса. Он пытается выиграть чертову войну, а не поступить в воскресную школу.
- Также, - бесстрастно повторил он, а потом, после долгой паузы, добавил: - Сэр.
Хочкисс с интересом рассматривал свои ноги. Две стоящие на карте свечи оплыли, и к пожелтевшему потолку заструился черный дым. В глубине дома кто-то затянул "О нежное имя Христа". Джексона явно раздражал этот звук, он медленно опустился в кресло с прямой спинкой, точнее, сел на самый краешек сиденья с абсолютно параллельной спинке кресла, но не касающейся ее спиной. Старбак решил, что этот его дурацкий приступ воинственности только что разрушил последний шанс получить снисхождение, но теперь уже было слишком поздно отступать.
Джексон снова пристально посмотрел на Свинерда.
- Когда вы обрели Христа, полковник? - спросил он, и Свинерд со всей страстью признался, что видел свет во время сражения у Кедровой горы. На мгновение он перестал быть военным, разговаривающим с вышестоящим по званию, а превратился в обычного человека, беседующего с братом во Христе. Он поведал о своих былых прегрешениях и беспробудном пьянстве и как низко он пал по сравнению со своей новоприобретенной благодатью. Это был рассказ о спасении души, похожий на тысячи других, которые довелось слышать Старбаку, та же история о трансформации, из которой состояла вся литература его юности, и он полагал, что и генерал тоже, должно быть, слушал мириады подобных историй, но Джексон был просто заворожен рассказом Свинерда.
- А теперь, полковник, - спросил Джексон, когда повествование было закончено, - вы еще желаете принять горячительные напитки?
- Каждый день, сэр, - с готовностью ответил Свинерд, - каждую минуту каждого дня, но с Божьей помощью воздерживаюсь.
- Великая опасность искушения, - несколько озадаченным тоном произнес Джексон, - состоит в том, что оно действительно выглядит таким заманчивым.
