Тарас Степанчук - Наташа и Марсель
По сути, в том споре она была права. Но в чем же тогда состояла неправота Марселя? У них разошлись взгляды на исторические события начала прошлого века — так разве не волен был он, гость из другой страны, относиться к былому исходя из опыта собственной жизни, из своих мировоззрений?
Александра Михайловна по-доброму усмехнулась: «Неужели это — сожаление по тому, чего нельзя уже вернуть? А впрочем, почему нельзя? Ведь ничего у них не кончилось, а впереди — Париж! Марсель тактичен, умен, благороден — тот спор у себя во Франции он продолжать не будет. Да разве ж главное у них сегодня только в том, что было?..»
А что виделось главным Марселю и ей год назад, на поле Бородина?
Отправляясь в поездку, они тогда побывали на Поклонной горе, ставшей гигантской мастерской скульпторов, которые создают здесь Мемориал. Перед ними была Москва. Величественная и близкая, она уходила за линию горизонта архитектурными шедеврами, бессчетностью жилых и административных зданий, нарядной зеленью парков и аллей.
Марсель близоруко щурился, а молодой шофер Никита терпеливо ему объяснял:
— Нет, это не соборы Кремля, это Новодевичий монастырь. А во-он там — увидели? — Кремль, Сколько веков смотрятся его стены в воды Москвы-реки, и пока Земля наша живет, смотреться будут!
Шофер был так же темен волосом и худ, как Чернышев в далекие военные годы, он был горд, независим и самолюбив. Александр Васильевич видел в нем себя молодого и, несмотря на солидную разницу в возрасте, с ним дружил. Не забывая, впрочем, интересоваться успехами на заочном отделении автодорожного института.
Марсель посмотрел в сторону Кремля и торжественно заявил:
— На этом историческом месте стоял великий Наполеон, слушая, э-э, колоколовые звоны соборов, которые были увенчаны золотыми куполами!
— Золотые купола были. Это точно, — согласился Никита. — Но потом мародеры их ограбили, ободрали. А насчет звонов — это вы зря. Звоны были потом. Когда французы — пардон, мсье, — удирали, да в большинстве своем удрать с нашей земли не смогли.
— Но великий Наполеон, исходя из благородных побуждений…
— Начиная поход в Россию, велел пустить в оборот фальшивые деньги, а удирая из Москвы, в благодарность за «русское гостеприимство» приказал взорвать исторические башни Кремля, — добавила Александра Михайловна.
— А что касается величия… Была у Бонапарта такая стратегия — решать судьбы войн одним генеральным сражением. И часто французский император бивал других императоров или королей. Если же против завоевателей сражался народ, такие войны Наполеон проигрывал. И никакого благородства у него не было — один позор в итоге да бесчестие. Да муки своего и других народов..
Уловив негостеприимный накал разговора, Никита принялся поворачивать его в другую сторону:
— А вон там — видите? — Лужники. Это наш московский Пар де Франс. Самые интересные соревнования по футболу, хоккею, другим видам спорта проходят в Лужниках.
— А самая кратчайшая дорога в Париж начинается отсюда по Минскому шоссе, — поддержала Никиту Александра Михайловна. — За Бородином будут Смоленск, Орша, Борисов — и Жодино. Смолевичи… Где мы вместе боролись за свободу твоей и нашей Родины…
Черная министерская «Волга» мчалась по широкому шоссе. По обе стороны к нему вплотную подступали леса. Сурово молчали сосны и ели, в нарядной зелени берез начинала проглядывать позолоченная седина. Щедро светило набравшее силу августовское солнце, зеркально блестели воды прудов Справа, пронизанный лучами, по-свадебному красовался сосновый бор.
Александра Михайловна и Марсель перебрасывались обычными словами, но при этом были напряжены до предела. Казалось, рвани по этому напряжению неосторожной фразой, и лопнут вразлет те струны, что так крепко соединяют двух немолодых людей воедино, и разлетится их обоюдное согласие, да так, что трудно будет его потом собрать.
Александра Михайловна пыталась представить Марселя в таком же густом партизанском лесу, но, даже отвернувшись и глядя в окно, видела его сегодняшним.
Прощаясь после допроса в контрразведке, она легко и естественно обняла Марселя за шею и дважды поцеловала в закрытые глаза.
А внутренний голос подсказывал: «Да что же целуешь его так, будто он уже покойник?» И она снова легко поцеловала Марселя еще: в трагически дрогнувшие губы, и ощутила лишь заботу о его судьбе и жалость оттого, что так неудачно складывается судьба у этого наивного рыцаря, и он не вернется к себе во Францию, никогда больше не увидит свою старую мать…
А он вернулся.
Они сидят рядом в машине, она может прикоснуться к нему плечом, рукой. Но не касается, потому что это — как будто дотронуться до оголенных, под высоким напряжением проводов.
За выкошенным полем набежал участок сухостойного леса. Дубы в нем, растопырив черные угловатые сучья, выглядели колдунами, а рядом чахлые осины показались чертенятами.
У каждого возраста свой взгляд на лес. В детстве Александра Михайловна искала в лесных зарослях сказку. Ждала: вдруг из чащи заулюлюкает леший, озорным свистом откликнется Соловей-разбойник, выедет Иван-царевич на верном сером волке или покажется медведь и заговорит человеческим голосом.
— Умирающий лес — это непорядок и отсутствие хозяйственности, — сказал Марсель.
А она про себя отметила, что, как и ее покойный Петр, Марсель тоже неравнодушен ко всему, что видит перед собой. И что-то нежное шевельнулось в ней к Марселю, а он, чутко уловив ее настрой, пошутил:
— Имею желание прокатиться на сером русском волке по этому лесу, где все деревья виднеются как сказочные колдуны. Давай покатаемся с тобой на волке?..
И она, не ожидавшая этих слов и удивленная тому, как соответствовали эти слова ее настроению, покорно согласилась:
— Давай…
— Там, в стороне, — Перхушково, — сказал шофер Никита. — На этом кратчайшем для гитлеровцев пути в Москву располагался штаб командующего Западным фронтом Георгия Константиновича Жукова. Сюда прорывались немецкие дивизии, но были отброшены за Нару. Казалось бы, совсем невелика речушка, но через нее фашисты к Москве не прошли.
Голос шофера чуть дрогнул:
— Мой дед Никита погиб на берегу Нары… И я почти в тех же местах свою воинскую службу отслужил…
По насыпи, за кюветом, как нераскрытая книга, как стон минувшей войны, мелькнула одинокая могильная плита.
У поворота к Верее Марсель сказал, будто обратился к живой, а не каменной девушке на пьедестале:
— Зоя…
Возле Можайской развилки он снова нарушил молчание:
— А это истребитель Як! Он тоже имеется в дорожном справочнике и посвящен на этом пьедестале подвигам защитников московского неба. На Яках потом сражались летчики полка «Нормандия — Неман», и это наша общая память.
«Наша», — повторила про себя Александра Михайловна и удивилась, насколько интересуется Марсель у нас всем тем, что относится к памяти минувшей войны. И подумала: «Пока по земле гуляешь, она стелется бархатом, а вот как поработаешь на ней или тем более повоюешь…»
Никита сделал правый поворот, «Волга» покатилась по улицам древнего Можайска и выехала на дорогу, ведущую к Бородину. Взглядам Александры Михайловны, Марселя и Никиты открылось чудо красоты среднерусского августовского пейзажа. Через несколько километров машина остановила свой бег у памятника, и Никита торжественно объявил:
— Дальше — поле нашей русской славы! А на месте этого памятника был командный пункт фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. С этой высоты он командовал русскими войсками в битве у Бородина.
Высокий обелиск, на котором простер свои крылья могучий орел, держащий венок Славы, господствовал над окружающей местностью. У основания памятника, на барельефе, изображен сидящий Кутузов. Рядом стоят его сподвижники.
Марсель указал немного в сторону:
— А этот памятник?
— Солдатам и командирам сорок первого, — пояснил Никита. — Здесь поле Славы героев двух Отечественных войн.
— Откуда началась битва? — спросил Марсель.
— С запада, — жестко ответила Александра Михайловна.
— Давайте повезу вас в село Бородино. Оттуда проедем в Семеновское и мимо собора — на станцию Бородино. А дальше — к Шевардинскому редуту, где начиналось сражение.
…С утра четвертого сентября 1812 года арьергард генерала Коновницына десять часов сдерживал продвижение главных сил Наполеона по Новой Смоленской дороге. В составе этого арьергарда сражался и поручик Валентин Евграфович Борисенко.
На следующий день, около двух часов пополудни, имея трехкратное превосходство в силах, противник атаковал Шевардинский редут. Упорный бой продолжался и ночью, при свете пламени горящих окрестных деревень…
На поле у Владимирского собора комбайны совхоза «Бородино» убирали хлеба. Глянув на поле, Александра Михайловна сказала будто для себя:
