Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 3
Только Николайчук вышел из кабинета, как вдруг звонит телефон «ВЧ». Звон от него шел «густой» и частый. Я, удивленный ранним для такого телефона звонком и одновременно предчувствуя что-то недоброе, подошел к аппарату, снял трубку, представился и услышал взволнованный голос Сергея Федоровича Ахромеева:
— Дорогой Валентин Иванович, у нас большое горе — умер министр обороны Андрей Антонович Гречко…
Я не верил тому, что услышал… Как же так? Ведь прошел всего месяц с небольшим, как он уехал от нас, проведя крупное оперативно-стратегическое учение, и был при этом совершенно здоров.
Сергей Федорович, видимо, представляя, что именно в этот момент пришло мне в голову, сказал:
— Сердце. Нашли его сейчас в своей комнате на даче сидящим бездыханно в кресле, а рядом на столе пузырек с рассыпанными таблетками нитроглицерина. Видно, он пытался принять лекарство, но не успел. Вот такая свалилась беда.
Не дождавшись от меня ни слова, Ахромеев добавил:
— Я еще позвоню, — и повесил трубку. В ней еще долго раздавались короткие гудки. Наконец, я положил ее на рычаг, но сам все еще не мог прийти в себя. Смерть министра не укладывалась в голове. Как это всё же странно! Три дня назад Гречко звонил мне и высказал слова удовлетворения за полковника, направленного от округа в Анголу с дивизионом «Град». Сказал буквально так: «Он спас положение и на всех нагнал страху». А затем отметил: «Звонил Николай Григорьевич Лященко (министр его глубоко уважал) и хвалил зенитно-ракетную бригаду, которую прислал Прикарпатский военный округ к нему в САВО. Сказал, что сейчас в Среднеазиатском военном округе это самое лучшее соединение». И говорил министр нормально, даже с подъемом. Никаких признаков болезни. Естественно, мне было приятно все это слышать. Впечатлениями от разговора с министром я поделился со своими товарищами.
Придя в себя, позвонил по внутренней связи своим первым заместителям Абашину и Аболинсу — они тут же пришли (Фомичева еще не было). Я объявил им печальную весть. Они тут же, кроме сожаления, выразили удивление. Вошел Николайчук и спросил, как быть. Я попросил Абашина, чтобы он поехал вместо меня, тем более что проблема ему хорошо известна.
Мы остались с Аболинсом. Включили радио и телевидение. Через некоторое время было передано официальное государственное сообщение о внезапной кончине А. А. Гречко по причине сердечной недостаточности. Ничего не хотелось делать. Позвонил В. Ф. Добрик:
— Вы слышали?
— Конечно.
— Так он же у нас был совсем здоровым.
— В том-то и дело.
Перебросились еще несколькими фразами. Аболинс и я стали названивать в Москву второстепенным лицам (основным начальникам, конечно, было не до нас) в надежде что-то прояснить дополнительно, хотя это ничего не меняло. Наши московские «каналы» сами были растеряны и ничего, кроме того, что сообщили по радио и телевидению, сказать не могли.
Не верилось в естественную смерть А. А. Гречко и всё! И это неверие осталось по сей день. Мало того, оно усилилось. И вот почему.
Когда по определенным причинам меня перевели для прохождения дальнейшей службы в Генеральный штаб, я, не занимаясь каким-либо специальным своим расследованием, а встречаясь с людьми, которые были близки к Андрею Антоновичу, невольно открывал все новые и новые обстоятельства, приводящие к одному и тому же выводу.
Конечно, очень мне помог в этом Николай Васильевич Огарков, который и личными наблюдениями, и через помощников Л. И. Брежнева знал многое. Не менее ценную информацию я приобрел у секретарей ЦК КПСС Олега Дмитриевича Бакланова, Андрея Николаевича Гиренко, Константина Федоровича Катушева. Кстати, Олег Дмитриевич и Константин Федорович и сейчас подтверждают, что отношения между Гречко и Устиновым были прескверными и что инициатором ухудшения этих отношений был Устинов. Интересные высказывания довелось услышать и от такого мощного независимого министра, как Ефим Павлович Славский. Мое знакомство с ним произошло при интересных обстоятельствах. Ефим Павлович прилетел во Львов осенью 1973 года (я только что закончил учение по плану Варшавского Договора). Мне позвонил первый секретарь Львовского обкома (тогда еще Куцевол):
— Валентин Иванович, с вами хочет поговорить министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский, — и передал ему трубку.
— Я сейчас к вам приеду, — сказал Славский. — Чего это мы будем по телефону!
Я ответил, что жду. Предупредил, чтобы машину пропустили в наш внутренний дворик. Не успел я спуститься вниз, чтобы встретить, как он уже въезжает. Тепло поздоровавшись, поднялись ко мне, расположились удобно и… разговорились. Он поведал мне многие эпизоды своей жизни, начиная с времен гражданской войны. Оказывается, он служил у комкора Виталия Марковича Примакова, героя гражданской войны. Он создал на Украине кавалерийский полк Червонного казачества, затем командовал 1-м конным корпусом Червонного казачества и вместе с Первой конной армией ходил в поход на Польшу.
— Эти места, — говорил Ефим Павлович, — мне памятны.
Он многое тогда мне рассказал и как бы между прочим дал понять, что намерен посетить поселок городского типа Славское в Сколевском районе Львовской области. Меня, конечно, подмывало спросить — название поселку дано в его честь? Но воздержался. Подарил мне свой фотопортрет — трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, трижды лауреат Государственной премии, награжден десятью орденами Ленина и другими орденами.
Это была мощная фигура нашего государства. Славский внес огромный вклад в оборону нашей страны, в развитие военно-промышленного комплекса. В октябре 1973 года собирался отмечать 75-летие, а перед этим решил посетить дорогие своему сердцу края.
В последующем у меня изредка бывали встречи с ним в Киеве и в Москве в Генштабе, когда министр обороны Устинов проводил совещание по военно-техническим проблемам. Мы с ним сблизились. Однажды после небольшого моего столкновения на таком совещании с Устиновым вдруг у меня в кабинете появляется Ефим Павлович.
— Валентин Иванович, я зашел к тебе на минутку с небольшим советом, — начал он без обиняков. — Учти, что Устинов пользуется непоколебимым авторитетом у Леонида Ильича. Но он очень опасный, злопамятный человек и действует, как волкодав. Поэтому тебе не стоит с ним препираться. Лучше находить другие способы убеждать его. Я у него был сейчас. Мы кое-что разобрали, и я дал понять, что в твоем предложении есть рациональное зерно. Но ты сам должен иметь в виду особенности натуры министра и проявлять максимальную осторожность. Договорились? Вот и хорошо. Ну, будь здоров, тороплюсь.
Я был благодарен Ефиму Павловичу и за визит, и особенно за предупреждение. Хотя в последующем не всегда следовал его рекомендациям.
Но ориентация Славского как нельзя лучше просвечивала прошлое, т. е. времена, когда А. А. Гречко был еще жив. А рассказы других товарищей показывали, что отношения между Гречко и Устиновым были не только не нормальные, но даже враждебные. Больше того, Устинов частенько и на заседаниях Политбюро ЦК, и на совещаниях в узком составе руководителей провоцировал Гречко своими предложениями на взрывную реакцию. А вся суть разногласий сводилась к тому, что Гречко настаивал на одном: промышленность должна производить для Вооруженных Сил то, что надо армии и флоту, а не то, что им сейчас насильно навязывают. А если промышленность сама, без заказа Министерства обороны, создаст какое-то уникальное оружие, то его надо прежде как следует испытать в войсках и только потом уже принимать решение о принятии на вооружение. Устинов же старался внушить всем, что только новые техника и вооружение (независимо от их эффективности) определяют эффективные способы борьбы и движение военного дела вперед, а такие консервативные взгляды, как у Гречко, могут, мол, привести к застою, утрируя тем самым известное на эту тему высказывание Ф. Энгельса. Гречко тут же «закипал» и говорил, что разновидность одного и того же оружия, большой ее типаж не является новым оружием. Это только усложняет его эксплуатацию — обучение личного состава, техническое обслуживание и т. д. Кроме того, это напрасно выброшенные деньги.
И «схватка» шла и дальше в таком же духе, пока генсек, наконец, не требовал прекратить свару. Но иногда вопрос голосовался и верх брал Устинов. Почему? Да потому, что он до начала заседания (как рассказывали секретари ЦК) обрабатывал ряд членов Политбюро, вот его предложение и проходило. Он не скрывал своего торжества над Гречко. Это, конечно, подтачивало и здоровье Андрея Антоновича, и особенно его морально-психологическое состояние, осложняло его положение в Политбюро. Неспроста последнее время (перед своей смертью) он не раз говорил: «Вот станет Устинов министром обороны, вы еще вспомните меня». Видно, у Гречко были основания к таким высказываниям. Он видел, что Устинов рвется на этот пост и для этого всячески старается оттеснить Андрея Антоновича от Брежнева. И это ему удавалось.
