Расс Шнайдер - Смертники Восточного фронта. За неправое дело
— Да нет, — последовал очередной краткий ответ.
— То есть ты любишь мутить воду?
Кордтс отреагировал на эти его слова. Глаза его сузились, а губы, особенно рядом со шрамом, напряглись. Однако уже в следующее мгновение он довольно улыбнулся.
— Можно сказать и так. Но откуда ты знаешь? Разве я когда-нибудь это делал?
— Нет, и это хорошо, — ответил Шрадер.
Крабель поднял глаза и вынул изо рта трубку.
Кордтс снова прищурился, словно его на чем-то поймали, застали врасплох, когда он только-только собрался отпустить очередное язвительное замечание, но еще даже не успел раскрыть рта. Более того, прищур перешел в хорошо знакомый, полный ненависти взгляд, направленный не лично на Шрадера, но на всех присутствующих. Ну вот, подумал он. Он давно уже ждал чего-то подобного и поэтому почти не удивился. Пресловутый, странный кокон спокойствия, который носил на себе Кордтс и который был вне его понимания, похоже, начинал давать первые трещины.
— Если тебе хочется перейти на личности, — произнес он, — вокруг и без меня много тех, кто не любит начальство. И что из этого?
— Скажу честно, не знаю, — ответил Шрадер. — И не хочу знать. Так, Кордтс, будет даже лучше.
Шрадер поймал себя на том, что сам толком не знает, что говорит. Желания поймать Кордтса на слове у него не было. Но даже если когда-то и было, то возникало оно спонтанно, как и у всех остальных. Если их вновь отправят из города, то, возможно, их ждет очередной «Хорек», и тогда им всем конец среди свинцовых дождей и дыма. Конец, хотелось бы надеяться, так быстро и так просто. На самом деле он вовсе не думал, что Кордтс мутит воду, скорее он хотел сказать, что тот умеет выйти сухим из воды, но оговорился.
Правда, Шрадер не верил, что выйти сухим из воды легко. Иное дело остаться в живых — что в этом такого? Неожиданно его пронзил ужас, однако он почему-то воспринял его довольно спокойно, словно ему сообщили о том, что прибыла полевая кухня.
— Ладно, не надо. Сходи, и узнай, что там нужно Хазенклеверу. Покажи ему, как к нам пройти.
Они получили «Гамбург» от одной из рот 277-го полка, всего два дня назад. Пока Шрадер говорил, остальные смотрели на узкую щель, сквозь которую им было видно, как Хазенклевер идет в их сторону по темной, заваленной битым кирпичом улице. Он еще ни разу не наведывался в «Гамбург», и ему требовался провожатый. Невозможно было разглядеть в конце лежащего в руинах переулка нужную дверь.
— Ладно, не надо, — вновь сказал Шрадер, обращаясь к солдату, которого только что выставил вон. — Я пойду и поговорю с ним сам.
С этими словами он вышел под моросящий дождь.
Он прошел между мешками с песком, уложенными такими высокими штабелями, будто их специально сложили для ревизии в дальнем конце какого-то тылового склада. Он миновал лабиринт из колючей проволоки, прошел мимо солдат, дежуривших — вернее, сидевших с понурым видом — у пулеметов на других огневых точках. После нескольких месяцев затишья русские, похоже, в последние недели вновь зашевелились, и теперь не проходило и дня, чтобы то там, то здесь по периметру города не слышалась перестрелка. В этом месте русские части стояли на приличном удалении от города, так что те, кто нес здесь вахту, изнывали от скуки — от нечего делать играли в карты, курили, одним глазом поглядывая на затянутое серыми тучами небо, другим в ту сторону, где, по идее, прятался враг. Или же одним глазом поглядывая на приближающегося Хазенклевера, который, будучи каптенармусом их роты, скорее был им матерью, нежели надсмотрщиком.
Шрадер вынырнул из-за зданий, не то наполовину разрушенных, не то наполовину целых. В принципе то же самое можно было сказать и про весь город. К северу от «Гамбурга» и к северо-востоку возле Ловати от домов ничего не осталось, вместо них здесь были огневые поля. Хазенклевер шел от центра города, от цитадели, которую солдаты прозвали между собой «Синг-Синг».
— Эй, Шрадер. Что ты здесь забыл?
— Дышу свежим воздухом. Увидел, что ты идешь. Есть какие-то новости?
— Одна есть, причем неплохая. Мы остаемся.
— То есть наш полк не выводят из города?
— Нет, его выводят, но наша пятая рота остается вместе с 277-м. Не спрашивай меня, почему. Я сам не спрашивал Гебхардта. Кстати, он с минуты на минуту будет здесь сам. В любом случае, думаю, вы будете не против задержаться здесь еще на какое-то время. Насколько я понимаю, двести семьдесят седьмой неплохо обустроил «Гамбург».
— Это верно, очень даже неплохо, — медленно произнес Шрадер. В последнее время от стал плохо отличать добрые вести от дурных. Хотя, похоже, эта и впрямь не так уж плоха — хотелось бы. — Надеюсь, они не станут нас из него выселять?
— Нет, мы остаемся в городе, и, насколько мне известно, «Гамбург» пока что наш. Вот я и решил, пойду на всякий случай, проверю, как тут у вас дела.
— Одну минутку, подождите здесь, и я вас проведу. Давайте перекурим вместе, если хотите. Погода кошмарная.
Хазенклевер не стал спрашивать, зачем Шрадеру понадобилось курить на улице, да еще в такую погоду. Он молча взял у него сигарету, и они вместе закурили — не то под моросящим дождем, не то в тумане, который переходил в моросящий дождь. На самом деле погода была не так уж и плоха и в городе — не так уж много грязи. А это самое главное. Они привыкли с благодарностью принимать любые мало-мальские удобства и недовольно ворчали, когда их отнимали.
— То есть мы переходим под командование фон Засса? Верно я понял? — спросил Шрадер. — Ты его видел?
— С полчаса назад. Гебхардт попросил меня зайти в цитадель. Думаю, он скоро привыкнет. Я обратил внимание, как на него смотрят офицеры, когда он говорил. Думаю, он тоже это заметил. В любом случае, зачем мне вам объяснять, сами знаете, как бывает: возможно, он здесь долго не задержится.
Шрадер пожал плечами. Что ж, остаться в тепле и сухости — может, в этом есть свой смысл, даже если, с другой стороны, это означает терпеть фон Засса. «Синг-Синг», расположенный примерно в километре от них на берегу реки, казался отсюда таким далеким!
Шрадер вскоре простил Хазенклевера за поспешные слова, которые тот бросил ему после «Хорька», хотя в последующие недели почти не имел возможности с ним поговорить. Название этого места промелькнуло в его мозгу, словно напечатанное на бумаге; он до сих пор не мог заставить себя произнести его даже мысленно. Со временем он стал нарочно вспоминать другой эпизод, как Хазенклевер явился на позиции с бочкой пива. И всякий раз, когда видел, как к ним приближается Хазенклевер, он думал про пиво. Не то что думал, а ощущал во рту его вкус. Как, например, сейчас. И даже этот воображаемый вкус ему нравился. А может, это означает, что он вообще потерял вкус к пиву. Нет, черт возьми, непохоже. И если он останется в городе, то и пиво, возможно, будет пить чаще.
Он поднял глаза и увидел, что к ним приближаются еще двое — тем же путем, которым всего несколько минут назад прошел Хазенклевер. Один из этих двоих оказался командиром батальона в составе 277-го полка. Шрадер заметил, как он сделал второму какой-то знак рукой и свернул в переулок. Второй же продолжал шагать в их сторону. Как оказалось, это был лейтенант Гебхардт.
Хазенклевер посмотрел в его сторону.
— Не нужно нам стоять под дождем. Он сам найдет дорогу. Пойдем внутрь.
Они прошли мимо Кордтса и его небольшой компании, которая, наоборот, выходила под дождь. Шрадер предупредил его, что к ним идет лейтенант, и попросил указать ему дорогу. Кордтс ответил коротким кивком. Он все еще пытался вникнуть в смысл слов, сказанных Шрадером несколько минут назад. Впрочем, тот был по-своему прав, так что вряд ли стоило ломать над этим голову. И все равно он был встревожен и, пока вел своих солдат под дождем, со всей ясностью чувствовал, как вокруг него все рушится. Или же что-то рушилось внутри него самого. И Шрадер тут был ни при чем, более того, он даже забыл о нем думать. Их небольшой отряд миновал густые заслоны колючей проволоки и несколько небольших огневых точек; дежурившие в неглубоких окопчиках солдаты как можно плотнее сбивались вокруг пулеметов, словно это могло спасти их от дождя. Кордтс забыл про Гебхардта уже в следующее мгновение после того, как Шрадер произнес его имя. Он бросил равнодушный взгляд на город, но так никого и не увидел. Они пошли дальше, к огневой точке, где стоял в карауле Фрайтаг, чтобы сменить его.
Фрайтаг стоял рядом с окопом. Впрочем, это был даже не окоп, а небольшая насыпь из битого кирпича и нескольких мешков с песком. Стоял под дождем, словно своей молодостью и упрямством пытался бросить вызов природной стихии. С Фрайтагом было не все в порядке. Как и с самим Кордтсом. Сказать что-то конкретное про остальных было трудно. Фрайтаг приветствовал приятеля очередной циничной шуточкой. Правда, Кордтс давно уже уяснил, что это не что иное, как проявление дружеских чувств и уважения. Кстати, к этому времени он сделал для себя и другой вывод: что даже рад, что Фрайтага часто нет с ним рядом, поскольку остро нуждался в возможности побыть наедине с самим собой — насколько это было возможно в окружении других бойцов. И все-таки он заставил себя улыбнуться и, пробормотав несколько невнятных грубоватых фраз, похлопал Фрайтага по плечу.
