Богдан Сушинский - Стоять в огне
– Нет, это не в тыл к русским, Стрелок-Инквизитор, – окончательно развеял сомнения Толкунова Штубер. – Это чуть поближе. Правда, что войну вы начинали стрелком-радистом бомбардировщика?
– Сначала я служил в аэродромной прислуге, потом посадили вместо убитого стрелка. В рации я немного смыслил. На девятом вылете подбили. Выбросился с парашютом. Остальные погибли вместе с самолетом, направив его на шоссе. Все это я уже рассказывал вам.
– Никогда нелишне вспомнить прошлое, – заметил Штубер, подходя к бойнице и поворачиваясь к Стрелку-Инквизитору и Зебольду спиной. Он любил говорить, стоя спиной к собеседнику, и многие считали, что подражает фюреру. Однако сам он не стремился к этому. Его отец, рафинированный, голубых кровей аристократ генерал Штубер, всегда говорил так с людьми, которые по каким-либо причинам раздражали его или же были недостойны того, чтобы оказаться по-дружески принятыми и понятыми. Так что эту манеру Вилли перенял от отца еще в детстве, когда о Гитлере он и не слышал.
– Хотите определить меня в авиацию?
– В общих чертах вы знаете устройство самолета, владеете летной терминологией; летная форма тоже привычна для вас, – вслух рассуждал гауптштурмфюрер.
– Неужели вновь придется?..
– Не летать, нет. Это исключено.
– Что же тогда?
– Попав в самолет, вы обязательно подожжете его и будете спокойно наблюдать, как он пылает вместе с вами, пока не грохнетесь об землю. Нас такой исход не устраивает. – Штубер никогда не обращал внимания на то, как подопечные реагируют на его не всегда деликатные шутки. В то же время эти шутки позволяли ему откровенно высказывать все, что он думает о них. В иносказательной форме, конечно. – Вы станете стрелком-радистом самолета, который доставил сюда, в наши леса, небольшой разведывательный десант. Парашютисты высадились, вы легли на обратный курс, однако невдалеке отсюда самолет подбили. Остальные члены экипажа, естественно, погибли. Все, как в жизни, правда, Стрелок-Инквизитор? За исключением нескольких деталей. В плен вы не сдавались. Ни добровольно, но по обстоятельствам. Зная, что где-то здесь бродят ваши десантники, вы прошли более пятидесяти километров, вернулись на место их десантирования и теперь разыскиваете то ли десантников, то ли группу Беркута, с которой они должны соединиться. Хотя в общем-то вас устраивает любой партизанский отряд, и вы будете признательны каждому, что-либо знающему о партизанах, подпольщиках, бывших активистах… Как видите, операция для новичка. Я прав, мой фельдфебель? – снова повернулся лицом к подчиненным Штубер.
– Но все же справится с ней не каждый, – уточнил Зебольд. – Поэтому лучшей кандидатуры, чем наш Стрелок-Инквизитор, не найти. – Как ни странно, Толкунов так ни разу не запротестовал против этой клички – Инквизитор. Сразу же принял ее как должное. – Только он способен выдержать любую проверку здесь, в тылу у фашистских оккупантов, – осклабился фельдфебель. – Даже если ее будет вести профессиональный летчик. Если, конечно, мы подскажем Стрелку-Инквизитору, из какого аэродрома поднялся его самолет, каким курсом шел, сколько было десантников, их задание.
– Задание я не мог знать, – заметил Толкунов. – Их посадили на борт и приказали нам лететь. Но кто летит, куда, с какой целью, с кем потом выходит на связь – все это держится в тайне.
– Поняли, Зебольд? Я всегда говорил, что в любом деле нужен профессионал. А мы с вами в делах авиаторов дилетанты. – Штубер посмотрел на часы. – Через пять минут должен прибыть человек из ведомства Роттенберга. С обмундированием и амуницией. Сейчас вы его встретите и останетесь втроем в самой большой палатке. Никто в лагере не должен знать, к чему вы, Зебольд, готовите нашего агента.
– Яволь, господин гауптштурмфюрер.
– Да, и еще… Сначала вы очень трогательно его проинструктируете. Потом проведете беседу с пристрастием в «крестьянской избе». Ну а затем, если окажется, что ваш подопечный хорошо усвоил свою легенду, – основательный допрос в «штабе партизанского отряда». Сценарий вам всем троим знаком. Роли расписаны. Спектакль должен пройти при несмолкаемой овации публики. – Штубер пожевал нижнюю губу, поиграл желваками и вдруг, никак не связывая это со всем тем, о чем здесь только что говорилось, сказал: – Мне надоела эта крепость. И эта дурацкая башня, Зебольд. На окраине Подольска я приметил обнесенный каменным забором особняк. Не пора ли нам перебраться туда?
– Это не тот, где мы зимовали, господин гауптштурмфюрер?
– Именно тот. Но по-настоящему я приметил его только летом.
Фельдфебель понял, что разговор окончен и, молча кивнув Штуберу, похлопал Толкунова по плечу:
– Во всем остальном мы разберемся сами, Стрелок-Инквизитор.
58
Когда утром Штубер подъехал на своей восстановленной «фюрер-пропаганд-машинен» к отделению гестапо, Роттенберг уже ждал его в стоявшем посреди двора «оппель-адмирале».
– Чтобы упредить ваши вопросы, сразу же объясняю: мы вместе выезжаем в лес, будем руководить операцией против отрядов Иванюка и Роднина, – объяснил оберштурмбаннфюрер, поздоровавшись и пригласив Штубера сесть на заднее сиденье своей машины. – Разгромить это соединение сейчас вряд ли удастся. Не хватит сил. Они будут маневрировать, разобьются на мелкие группы и начнут просачиваться в соседние леса. Поэтому назовем эту акцию операцией оттеснения.
– Цель – не дать им соединиться с десантниками, – продолжил его мысль Штубер.
– Ради этого для нас не пожалели даже двух бомбардировщиков. Правда, они совершат всего по два вылета в течение дня, но все же. Бомбардировщики, которые так нужны сейчас фронту… В моей практике это впервые. Если к этому добавить три средних танка, две танкетки и две самоходки… Это уже почти дивизия.
– Рейд против партизан может облегчить нам операцию «Стрелок». Но лишь в том случае, если будет уничтожена рация. Иначе партизаны немедленно свяжутся с Москвой и выяснят, был ли сбит Стрелком самолет, на котором служил рядовой Толкунов или кем он там будет согласно нашим документам.
– Тем более если речь пойдет именно о самолете, выбросившем десант. Установить это проще простого. Поэтому такая спешка, гауптштурмфюрер, только поэтому…
– Меня смущает еще одно обстоятельство. Существует ли уверенность, что никто из десантников действительно не сумел разыскать партизан? Правда, десантники могут и не знать в лицо стрелка транспортного самолета, который их выбрасывал…
– Вы правы, – согласился Роттенберг после некоторого раздумья. – Слишком большой риск. Это должен быть другой самолет. Просто спасшийся стрелок случайно узнал от местного крестьянина, что где-то здесь, по слухам, выбросился то ли десант, то ли экипаж подбитого самолета. Тогда все становится более-менее правдоподобным. А главное – остается маневр для игры в том случае, если партизаны отнесутся к Стрелку-Инквизитору с недоверием.
– Думаю, лучше будет, если он не попадет на допрос в штаб Иванюка или Роднина. Его дело – искать следы десантников. И конечно же – Беркута. Кстати, я хотел бы поговорить с уцелевшими полицейскими, которые несли службу у моста на двадцатом километре. Они ведь должны запомнить «немца-связиста», казнившего третьего охранника.
– Они у меня в гестапо. Подозревать их в чем-либо трудно. Но еще раз допросить надо. Мы только проследим за началом санитарной очистки нескольких прилегающих к лесу поселений… Полицаи и жандармерия обыщут каждый дом, установят личность каждого человека. Для этого привлекли батальон румынских вояк, роту румынской жандармерии, ну и местная полиция, мои люди… Ваших сегодня решили не трогать.
Штуберу не хотелось ни принимать участие в этой операции, ни быть ее свидетелем, но, уже решив в самой корректной форме сообщить об этом Роттенбергу, он вдруг подумал, что ведь участие в ней зачтется. А это никогда не помешает. Особенно если она окажется успешной.
Он помедлил с выражением своих чувств ровно столько, чтобы успел появиться где-то отсутствовавший водитель, и машина выехала с окруженного высоким каменным забором двора гестапо. Ну а потом выражение их уже не имело смысла.
После почти недели пасмурных холодных дней наконец-то выглянуло солнце. Отсыревший, продрогший город постепенно начинал оттаивать и высыхать. Деревья тоже, кажется, заново возрождались, оживляя не успевшие опасть листья.
Впрочем, впечатление от этого теплого утра очень скоро поблекло. Они въезжали на окраину городка той же дорогой, которой Штубер выходил из Подольска в июле сорок первого, после побега из плена. Он и сейчас во всех подробностях мог припомнить, как вместе с двумя своими агентами шел в составе переодетого в красноармейскую форму батальона полка «Бранденбург». Перестрелку у моста, уже на левом, «русском», берегу. Кровавую рукопашную, в которой из-за этого проклятого красноармейского обмундирования трудно было разобрать, где свой, где чужой. Неожиданную стычку с невесть откуда появившимся на его пути лейтенантом, стычку, происшедшую уже тогда, когда он, Штубер, по существу, прорвался через все круги рукопашной свалки и вот-вот должен был скрыться в прилегающих к реке, забитых отходящими войсками улочках.
