Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды
— В этом была нужда?
— Покуда существует армия, она должна быть готова к защите Отечества.
— Но за этот опыт заплачена высокая цена.
— Нет войны без потерь. Кроме того, я офицер, командующий армией, а не политик, этот вопрос лучше задать им.
— Чем был Афганистан лично для Вас?
— Проверкой себя на излом. Не только для меня, для каждого из нас.
— Лучше или хуже делает людей война?
— Это зависит от самих людей. Кто-то умирает за идеалы, а кто-то их предает. К счастью, последних меньше.
— За девять лет войны через Афганистан прошли многие — около миллиона человек. Что бы Вы сказали им сегодня, будь у Вас такая возможность?
— Низко бы поклонился перед ними. И сказал бы им величайшее «спасибо» за то, что вынесли на своих плечах эту войну. За то, что остались чисты. В огромном своем большинстве.
— Не тревожно ли за их дальнейшую судьбу?
— Тревожно. Общество, отправив солдат на войну, теперь им же за это предъявляет счет. Солдат заслужил иного. Он честно и мужественно делал свое дело, и не с него спрос за наши общие ошибки.
— Я видел в Термезе людей, которые, получив похоронки, не поверили им, приехали встречать с войны своих не вернувшихся сыновей. Что Вы могли бы сказать им?
— Сам тысячу раз спрашивал об этом себя. Слова утешения? Сыновей они не заменят.
— Хотели бы Вы, чтобы сыновья повторили ваш путь?
— Наверное, нет. Конечно же, нет… Никогда.
P. S.
Теперь я могу признаться: этого интервью, можно сказать, не было.
Мы, как и договорились, встретились поздним вечером в его походном кабинете в Ташкургане. Пили чай. Я начал было задавать подготовленные вопросы, Громов ответил на некоторые, а потом остановил меня:
— Послушай, напиши, как считаешь нужным. Давай лучше просто поговорим.
Много лет спустя в каком-то телевизионном интервью он рассказал, что именно во время этого нашего ночного разговора вдруг понял: война закончена, точка. И осознание этого факта отчего-то склеилось в памяти командующего со мной.
Честное слово: не знаю, как объяснить это лестное для меня признание роли моей личности в истории. Разговор тот не был каким-то особенным. Скорее, сыграло то, что я оказался одним из немногих «пиджаков» в окружении генерала, и мои «гражданские» вопросы и рассуждения выбивались из общей колеи разговоров, которые в те часы ему приходилось вести. Как бы то ни было, но — приятно.
* * *14 февраля 1989 года весь советский контингент покинул Афганистан — за исключением подразделения из западной группировки, которое возвращалось домой через Кушку, и мобильных отрядов пограничников, потому что на протяжении всей войны «рубежи Родины» были перенесены на несколько километров в глубь афганской территории.
Утром 15 февраля вместе с Громовым на афганском берегу оставались только разведывательный батальон 201-й дивизии и еще один батальон специального назначения. В 10.00 по московскому времени должны были вернуться домой и они.
Последняя колонна бэтээров с утра урчала моторами у самой границы перед мостом через Амударью, название которого — «Мост Дружбы» — в эти минуты казалось особенно нелепым. Все то и дело поглядывали на часы, на ту сторону реки, где толпились встречающие, целились в сторону Афганистана сотнями, если не тысячами объективов.
Корреспондент Гостелерадио Михаил Лещинский и его оператор Борис Романенко пешком пересекли границу и выставили камеру на середине моста, чтобы снять встречу Громова с сыном.
Собкор «Красной звезды» Александр Олийник забрался в громовский БТР и торжествующе выглядывал из люка.
Я присмотрел себе место на предпоследней машине.
Вместе с начальником разведки армии полковником Николаем Сивачевым мы стояли в эти минуты на обочине дороги, по которой уходила на мост через Амударью последняя боевая колонна. Провожали глазами каждый БТР, вглядывались, запоминали лица солдат с орденами и медалями на груди, расплывшиеся в улыбках счастливые мальчишеские лица.
Минута была торжественной и грустной. Могу ошибаться, конечно, но тогда отчетливо показалось, что в уставших, воспаленных от бессонницы глазах командующего стояли слезы. Должно быть, тому виной был холодный ветер, который раздувал пыль от колес уходивших на север последних машин контингента.
Фотографии
Вот таким я и был когда-то в Панджшере.
О Женевской конвенции, которая запрещает журналистам брать в руки оружие в зоне боевых действи, я узнал, когда соблюдать ее было уже поздно.
Мой товарищ Саша Соляников домой с войны не вернулся…
Справа — Виктор Витюк, старшина роты специального назначения, прапорщик и поэт.
Этот лозунг на трибуне, впервые появившийся в обращении ЦК КПСС к воинам-интернационалистам, — страшно признаться, сочинил я.
А это и есть «неправильный» Валерий Востротин.
Парадный снимок, по всей вероятности, предназначался для «Красной звезды»: фотограф попросил подполковника надеть каску и задумчиво посмотреть в небо. Задумчивым «кэпа» я видел. А вот в каске — честно говоря, ни разу.
Последние часы афганской войны.
Слева направо: Александр Захаров, Артем Боровик, Борис Громов, Михаил Кожухов, Николай Бурбыга.
На войне солдат сам себе мамка, прачка, швея и повар.
«Героическая личность» Оля Щербинина, которая вернулась на афганскую войну.
«Нам не хватало воздуха на горных перевалах.
Мечтали о воде мы в пустыне Регистан.
Кричали мы от боли на койках медсанбатов,
а все-таки по-доброму мы вспоминаем наш Афган…»
Лучше, чем написал в своей песне Игорь Морозов, и не скажешь.
«— Что там у тебя в батальоне творится?! Ты, говорят, пятерых солдат чуть перед строем не расстрелял?
— Шестерых, товарищ генерал, если быть точным…!»
Герой афганской войны комбат Сергей Ушаков.
Приглашенные правительством, по Кабулу разгуливали «духи» из окрестных банд.
Странная все же профессия: сначала рассказывать о том, как гибнут наши мальчики в афганских горах, а потом интервьюировать их убийц!
Руслан Аушев «сделан» из отборных материалов: кристально честен, абсолютно верен, отчаянно храбр. Он продолжал командовать боем, когда пуля со смещенным сердечником вошла в область ключицы и перепахала его всего: легкие, кишечник, печень… После его ранения женщины 180-го полка, скинувшись, купили чайный сервиз в качестве приза той, которой — хотя бы временно! — достанется сердце Героя.
Сервиз, увы, остался невостребованным…
Уезжая в Афганистан, многие из нас верили: мы едем помогать этой стране и этим людям сделать их жизнь лучше… День на третий от этой романтики, как правило, не оставалось и следа.
Иосиф Кобзон уже и сам точно не помнит, сколько раз он приезжал в Афганистан: десять? Одиннадцать раз?
«Вроде взрослый уже человек, а чувствую себя как в школе жизни, — говорил он. — Я здесь даже пою по-другому.»
У Джаны Шнайдер, фоторепортера из США, «бронебойная» улыбка. Это ее глазами мир увидел вывод советских войск из Афганистана.
У солдата на войне куда больше грязи, крови, холода и голода, чем шелеста знамен, звона медалей и торжественных маршей.
Последний солдат… Громова редко звали по имени-отчеству на этой войне. Или по фамилии, или просто: командующий.
Уже тогда, на выводе войск, в походной палатке у «полариса» — буржуйки, сделанной из гильзы артиллерийского снаряда, — было понятно: все мы будем вспоминать эти годы как лучшие в нашей жизни.
Примечания
1
По принятой у военных неофициальной терминологии, солдаты регулярной афганской армии.
2
Так в переговорах по рации называли «душманов». Кстати, само это слово ввели в оборот наши пропагандисты в первые годы войны, и существует оно, главным образом, на страницах газет. Армейские по созвучию быстро переделали «душманов» в «духов». Сами же афганцы называют бойца оппозиции «моджахедом» — борцом за веру, или «ашраром» — врагом.
3
