Яков Кривенок - За час до рассвета
— А ваша личная честь? Совесть?
— В руках моего фюрера. Я прежде всего военный, мои человеческие чувства не выходят за рамки приказа. А приказу я повинуюсь с беспрекословностью трупа, — перешел он на крик. — Я служу великим целям. А, как известно, цель оправдывает средства. Мы — сила, Трубников, мы знаем, чего хотим!
— Будьте человеком и отдайте приказ об освобождении мирных людей, вами арестованных.
— Вы спасете их при одном условии… У кого скрывался Метелин?
— Понятия не имею.
— Назовите местонахождение партийного центра, и я освобожу вашу мать. Укажите явки — и вы спасете Ирину и Василия.
Трубников с твердостью посмотрел в лицо Рейнхельта:
— Никогда! Я умру честным человеком. На мое предательство не рассчитывайте!
— Время покажет!.. Ты у меня в руках, — переходя на «ты», победно заявил гауптштурмфюрер.
— Обманул, — тихо проговорил Костя. — Как самый последний негодяй обманул. На другое фашист не способен! Ну и сволочь же ты!
В эти слова Трубников вложил столько презрения и ненависти, что Рейнхельт вздрогнул.
— Молчать! — взревел он. — Запорю! Изломаю!
Рейнхельт задыхался от ярости.
— Мне глотку заткнете, — внушительно продолжал Трубников, — другие скажут. И о вас найдется, что сказать: отдельной листовкой напечатаем подписанный вами договор. Подлинник Гиммлеру отправим. Пусть узнает, из каких трусов состоит его ведомство.
— Молчать!
На одно мгновение Рейнхельт остолбенел: перед его глазами уже находился не арестант, не смертник, а прокурор, обличитель, судья.
Придя в себя, он невольно взглянул на обитую войлоком дверь — их мог подслушивать главный вахмистр. И, понизив голос, сказал:
— Вы обещали уничтожить договор, как только заложники очутятся на свободе. Я тогда сдержал слово.
— Хитрость на войне иногда сильнее пушек.
— Чего вы от меня хотите?
— Свободы моим родным.
— И тогда?
— Сейчас выпустите мать, сестру, брата. Я же останусь у вас.
— И скажете, где скрывается Метелин, где находится партийный центр, кто им руководит?
— Нет, этого не скажу.
— Мы расстреляем тебя.
— В таком случае, договор ляжет на письменный стол Гиммлера.
— Не переоцениваете ли вы, Трубников, значение бумажки, в сущности ничего не стоящей? Мое начальство именно так на нее посмотрит. В нашем деле ко всяким уловкам приходится прибегать.
— Вам виднее. Напоминаю слова из договора: «Обязуюсь арестованных освободить, за что комсомольцы даруют мне жизнь». Гауптштурмфюреру войск СС комсомольцы даруют жизнь! Звучит? — торжествовал Трубников, наслаждаясь смятением Рейнхельта. — Или такое: «Попав к нам в плен, Энно Рейнхельт наложил в штаны и, спасая собственную шкуру…» Вы подписывали такое?
— Довольно! К чему вспоминать, — поморщился Рейнхельт.
Рейнхельт понимал, что ликвидировать Трубниковых ничего не стоит. Но за их спиной стоят Метелин, подпольный комитет, наводняющий город подрывными листовками. Он не в силах с ними справиться. Угрозу легко приведут в исполнение: опубликуют позорный договор, оригинал, как обещали, перешлют Гиммлеру. О, сумеют! А что с ним будет? Он хорошо знает! Поднимут старые материалы о взрыве дока, вспомнят другие диверсии. Уже сейчас посматривают косо, особенно после неудачи со Шмелем. Он так и не смог объяснить, куда девался Шмель. Вот-вот спросят: «Рейнхельт, чего стоят твои заверения о наведении железного порядка в городе?» А когда договор станет известен? «Ага! Теперь ясно. У тебя, Рейнхельт, двойное лицо, потому вошел в сговор с комсомольцами. Шкуру спас, а что продал?»
Бог с ней, с честью. Духом воспрянут завистники, скрытые враги, из мухи слона сделают, в предатели возведут! Не только с карьерой, с жизнью расстанешься. Молодчики Гиммлера на расправу скоры.
Ну, а если принять предложение Трубникова? Путь — самый короткий. О явке Константина знает один он, Кларка не в счет. А как быть с остальными Трубниковыми? По начальству доложено о задержании Надежды Илларионовны, Василия, Ирины — опасных преступников, чуть ли не главарей банды. Высшее начальство потребовало ежедневно доносить, какие они дают показания. И вдруг исчезают?.. Нет, сделать это не в ею возможностях. А если инсценировать побег? Попытку… Способ испытанный. А что это даст? Ничего. «Беглецов» превратят в трупы, а документ все-таки останется у комсомольцев…
ВДОВА
Об аресте Валентины и Михаила Поляковых Юрию Маслову сообщил перепуганный Витька, брат Валентины, закадычный дружок Ежика.
Витька живет с престарелой матерью отдельно, при аресте не присутствовал, подробности узнал от соседок. После налета полицаев квартира Поляковых оказалась полностью разгромленной, двор изрыт штыками, дровяной сарай разрушен, подполье, в котором Миша изготовлял документы, тщательно обыскано.
Выпроводив Витьку, Маслов со старым примусом поспешил в мастерскую у базара.
— Беда, Максим Максимович, — сказал он, — Мишу и Валю взяли.
Секретарь подпольного горкома партии поразился:
— Поляковых! Арестовали?
В это трудно поверить. Поляковы были прочно законспирированы. Михаила «исключили» из комсомола, позаботились, чтобы это фиктивное решение попало к Рейнхельту. Заводское начальство ценило Полякова, в пример ставило, недавно назначило старшим технологом цеха. Поляков был чрезвычайно осмотрительным человеком, жил замкнуто, подпольщики к нему домой не ходили, изготовленные мины и документы переправлял он по адресам через Витьку. И вот тебе раз — провал!
Максим Максимович молчал, хмурился. Юрий не выдержал тягостного молчания.
— Кто-то предал, — проговорил он. — Наверняка завелся предатель.
— Ты прав. Но кто?
Вопрос остался без ответа.
Максим Максимович вдруг потянулся к окну. Юрий посмотрел туда и увидел человека в немецкой форме. Он стоял возле фотоателье, наклонившись к витрине.
— Что этому типу здесь надо?
Максим Максимович, прищурив глаза, продолжал рассматривать любителя фотокарточек. Лица его не было видно. Из кармана торчала газета с крупным заголовком на немецком языке.
— Это наш, — наконец сказал Максим Максимович. — Он приходит по крайней нужде. Значит, что-то срочное. Ты, Юра, погуляй по базару, а через полчасика заходи. У витрины ему нельзя долго стоять.
Скрывшись в толпе, Юрий изредка поглядывал в сторону мастерской. Максим Максимович вышел на улицу и принялся подметать площадку у входа. Очистив ее от мусора, вернулся к себе.
Человек, стоявший у витрины, огляделся, уверенно направился к мастерской. Пробыл там недолго.
Юрий так и не смог определить: русский он или немец.
В мастерской Максим Максимович огорошил Маслова неожиданным известием: Поляковых выдала Клавдия Лунина. Это точно. Проговорился главный вахмистр, помощник Рейнхельта, с которым наш человек поддерживает дружеские связи.
— Мы сомневались в Василии. Стальным оказался! А уж как его мучили! Смолчал! — продолжал Максим Максимович. — Беда поджидала нас с другой стороны — от Луниной.
— Брат ее, Николай, предупреждал, — сказал Юра, — дрянь она! Ее надо немедленно убрать.
— Петра Петровича, Николая жаль — не чужая им. Ты прав, с предателями пора кончать, — согласился Максим Максимович. — Обсудите этот вопрос у себя на комитете. Как решите, так и поступайте.
— Не пощадим! Завтра соберемся, решим ее судьбу. Максим Максимович, мои хлопцы наблюдают за «Ласточкиным гнездом». Фрицы его не тронули.
— Значит, наши молчат, Рейнхельт ничего от них не добился. Но ты, Юра, по-прежнему держи подвал под наблюдением. А сейчас надо сообщить Косте об аресте Поляковых. Только не торопись, вначале хорошенько осмотрись, нет ли засады, не ведется ли наблюдение за домом вдовы? Покрутись на улице, да что тебя учить, не впервой! — И, понизив голос, Максим Максимович назвал адрес мастерской. — Запомнил? Будь предельно осторожен, не влипни. Заметишь что неладное, Костю немедленно перебазируй.
— К себе заберу.
— Временно можно к себе. От Кости ко мне заглянешь за примусом, что узнал — расскажешь. А теперь уходи, заказчики у меня долго не задерживаются.
□Весь воскресный день Маслов наблюдал за домом одинокой вдовы, где помещалась минная мастерская: ничего подозрительного не заметил. С утра дверь была на замке. Под вечер, сутулясь, шаркая ногами, вернулась старушка с авоськой в руках. Слежки за ней тоже вроде бы не было.
В понедельник Юрий был занят в первой смене и после работы сразу же поспешил к старушке. К его удивлению, она была дома и чем-то расстроена.
Маслов назвал ей пароль: «У меня есть дешевый воск для свечей. Поговорите с батюшкой». Но вдова, видимо, запамятовала пароль. Мишу Полякова она знала в лицо, и условная фраза им не требовалась, другие же подпольщики с ней не общались. И потому она с великим подозрением переспросила:
