Нгуен Тяу - След солдата
К полудню у подножия Безымянной высоты высадилась рота морских пехотинцев. Пять раз она атаковала отделение Кана, и всякий раз отходила с большими потерями. Много вражеских солдат подорвалось на минах, установленных Хоатом и Ши. Несмотря на огромное численное превосходство врага, наши бойцы не дрогнули и стойко удерживали свои позиции. Последнюю атаку им пришлось отражать впятером, поскольку двое уже были убиты, а двое - Ши и Кан - тяжело ранены.
Все утро Лы беспрестанно передавал по рации координаты обнаруженных целей, поочередно работая с несколькими абонентами. Перед ним уже ярко вырисовывалась общая картина развернувшихся событий. Попавшие в окружение морские пехотинцы неприятеля все же смогли продвинуться вперед на западном направлении, но соединиться с воздушно-десантной бригадой им так и не удалось, поскольку на своем пути они встретили мощное сопротивление 5-го полка.
Радисты теперь расположились в землянке на вершине «Б», примерно в километре от Безымянной высоты, где после ожесточенного боя наступило затишье. Дым постепенно рассеивался, и в лучах солнца засверкали каски и пряжки убитых американских солдат. Неожиданно внимание Лы привлекла юркая фигура пробиравшегося по ходу сообщения человека. Через десять минут он уже находился около землянки. Его лицо было настолько грязным и закопченным пороховой гарью, что Лы не сразу признал в нем Моана, который пришел сюда за боеприпасами.
Сплюнув набившийся в рот песок и тяжело двигая белозубой челюстью, Моан попросил пить.
- Как там? - поинтересовался Лы, протягивая фляжку с водой.
- Деремся! Уже столько навалили трупов, что из окопов ничего не видно из-за них! - с гордостью ответил Моан.
Около четырех часов дня неприятель снова начал ожесточенную бомбардировку всех трех вершин высоты 475. Телефонная связь была прервана, и одному из разведчиков с НП пришлось бегом спускаться вниз и ликвидировать обрыв. Однако через некоторое время связь снова нарушилась. От разрывов бомб землянка ходила ходуном, и у Лы было такое ощущение, будто он сидел верхом на несущейся галопом лошади. Вскоре Лы заметил, что на вершине «А» высадился взвод американских солдат. Их блестящие каски мелькали возле закопченных дочерна камней. Надо было срочно вызвать огонь, но только Лы взял в руки микрофон, как рядом с землянкой разорвалась бомба, и взрывной волной его бросило на пол. С трудом сохраняя равновесие, он поднялся и направился к рации, чтобы связаться со штабом артполка. Из царапины на лбу сочилась кровь, попадала в глаза и, стекая по щекам, проникала в рот. Лы казалось, что он передает координаты каким-то странным, чужим голосом.
Через одну-две минуты на вражеский взвод с резким свистом обрушилось свыше десятка снарядов. В течение этого короткого огневого налета было уничтожено более половины взвода противника, оставшиеся в живых солдаты бросились искать укрытие.
Однако вражеский десант продолжал прибывать, и Лы увидел, как неподалеку от землянки радистов высадились две роты американцев. Рассыпавшись по склону и ведя на ходу огонь, они с угрожающими криками поднимались на вершину «Б». Впереди бежал здоровенный верзила с волосатыми руками и в очках, будто клещами зажимавшими нос. Он по антенне обнаружил укрытие Лы и, пятясь назад, подозвал своих. В землянку сразу же полетели гранаты. Одна из них с шипением упала у входа, но схватить ее и бросить обратно Лы успел. На какое-то мгновение американцы замешкались и остановились.
Решение вызвать огонь на себя пришло к Лы легко и просто, как нечто само собой разумеющееся. Прижимая к груди рацию, словно сейчас она была для него дороже жизни, он звонким голосом стал называть координаты, требуя немедленно открыть огонь.
- Почему не открываете огонь по квадрату 75-34? Я уже переменил место! Начинайте! Скорее, скорее же! - торопил он сначала того бойца, который держал с ним связь, а потом какого-то штабиста на КП полка.
Через несколько минут, когда вражеские солдаты плотным кольцом окружили землянку Лы, вершина «Б» сотряслась от взрывов снарядов.
…Лы лежал, уронив голову на рацию и крепко сжимая пальцами наушники. Последним усилием он приподнял голову: по высокому синему небу, наливаясь алым цветом, летело к нему, ближе и ближе, красное знамя. Угольно-черные глаза Лы закрылись навсегда. Спутанные черные волосы, на которых запеклась кровь, упали на бледный, в капельках пота лоб.
* * *
После непрерывных боев Нян чувствовал невероятную усталость. Ввалившиеся щеки заросли густой щетиной, нервы были напряжены до предела. Только за последние сутки 5-й полк уничтожил более четырехсот вражеских солдат, отражая одну их атаку за другой. Действия полка эффективно поддерживали артиллеристы. Воспользовавшись наступившим затишьем, Нян решил произвести необходимую перегруппировку и усилить оборонявшиеся на главном направлении подразделения полка. Едва начало смеркаться, как Нян отправил пехотную роту и два разведывательных отделения на северо-западные позиции своего участка обороны. Вместе с разведчиками отправился и Кхюэ. Прибыв на высоту 475, разведчики обнаружили в обвалившейся, со снесенным перекрытием землянке тело нашего бойца. Кхюэ содрогнулся, узнав в погибшем Лы, крепко прижимавшего свою рацию. В первый момент ему показалось, что Лы просто заснул после трудного дня. Кхюэ обнял друга за плечи и безнадежно окликнул его, а потом бережно вынес тело Лы из разрушенной землянки и опустил на землю.
За лесами на берегу Сепона вставала огромная луна, чем-то похожая на плывущую лодку. Багровым шаром поднималась она над сполохами от разрывов бомб и курчавыми дымными полосами от осветительных ракет. Сына своего замполита разведчики похоронили рядом с землянкой, в которой он принял свой последний бой.
Луна, будто намеренно задерживаясь, никак не могла оторваться от зубчатой кромки лесов на горизонте…
Кхюэ, прижимая каску к груди, несколько минут стоял молча над могилой Лы. Сердце его разрывалось от скорби.
С тяжелым чувством двинулись бойцы к Безымянной высоте, где воцарилась необыкновенная тишина. Попадавшиеся на каждом шагу брошенные автоматы, пулеметы, каски и трупы американских солдат красноречиво свидетельствовали о недавно происходившей здесь ожесточенной схватке. Теперь вряд ли кто сможет со всеми подробностями рассказать о том, как вчера девять комсомольцев под командованием коммуниста Кана дрались с ненавистным врагом. Но истории будет известно главное - они стояли насмерть и до конца выполнили свой воинский долг.
Оставив здесь одно отделение, Кхюэ направился на разведку к высоте 401, все еще занятой противником. Собирая тела павших товарищей и приводя в порядок разрушенные на Безымянной высоте окопы и землянки, бойцы наткнулись на засыпанный землей транзисторный приемник. Кто-то включил его, и неожиданно зазвучали знакомые сердцу слова:
Ханой, мой Ханой,
Город мой светлый,
Озерная гладь голубая,
Веселые улицы лета… {30}
В это время над высотой появились вражеские самолеты. Но сквозь рев моторов, разрывавший воздух, в небо поднималась песня торжествующей любви к жизни.
2
И вновь прилетели издалека птицы пит - вестницы поры любви и урожая. Зазолотился на горных полях и делянках рис. Впервые горцы западного края снимали два урожая в год. Как и внизу, в долине, сбор осеннего урожая здесь приходился на октябрь - ноябрь, и это были самые веселые и радостные дни года: люди ощущали на своих ладонях тяжесть налившихся рисовых зерен. В феврале они расчищали горные участки под поле, а в апреле закладывали рисовые зерна в крошечные темные, жирно сдобренные золой лунки.
В сентябре - октябре птицы пит летели сюда стая за стаей. Проказливые и пронырливые, они с веселым щебетом кружились над полями в лучах утреннего солнца под холодным, пронизывающим ветром. Вторя им, оглушительно кричали попугаи, ворковали голуби, вопили, подражая попугаям, мартышки, выбегая из скалистых пещер и делая набеги на золотившиеся рисовые поля. И пичуги, и лесное зверье - все так и норовили урвать побольше от урожая, которого ждал человек. В это время люди семьями выходили в лес, валили деревья и ставили караульные вышки. Сколько историй, секретов и радостей хранила каждая такая вышка! Рано поутру выходили в поле девушки. Подолы их юбок и обшлага рукавов быстро становились мокрыми от росы. Не спеша обходили девушки поле; мелькали их руки, ловко подрезавшие ножами или же остро отточенным бамбуком сникшие под тяжестью зерен колосья на подсохших стеблях. Колосья клали в заплечные корзины. Полнехонькими корзинами заставляли все четыре угла караульной вышки. Над разровненным участком, где обмолачивали рисовые колосья, устанавливалось толстое бревно, и все - старики, дети, а главным образом, юноши и девушки, - собравшись вместе, каждую ночь шли сюда молотить рис.
