Георгий Артозеев - Партизанская быль
Временное облегчение находил в том, что становился на голову. Кто-нибудь подержит за ноги, пока от прилива крови и адской боли я не потеряю сознание. Вроде наркоза. Но опомнюсь — и все опять сначала. Я уже чувствовал, что превращаюсь из командира в инвалида.
И вот на одиннадцатый день я набрался терпения и начал сам себе производить операцию. Взял штык, молоток, отошел подальше от своих и стал рубить мост во рту. После каждого удара падал на землю. Валился как подкошенный. Но встану — и рублю опять. Не помирать же в самом деле из-за зуба!.. И удалил-таки я всю зубоврачебную механику изо рта. После дополз кое-как до палатки и целые сутки проспал.
Да, много из-за проклятой цынги было страданий в лагере. Если бы жители Машева не пришли нам на помощь, я сам не знаю, чем бы все это кончилось. Один старик Егор Кивай не пожалел — прислал нам два мешка зеленого лука.
Эта драгоценность была взята на особый учет — наравне с патронами и медикаментами. Лук выдавался не для еды, а только натирать десны. Тогда наступило некоторое облегчение. Но до излечения было еще далеко.
Узнав при таких обстоятельствах о складе, полном репчатого луку, да еще и соли, отсутствие которой порождало свои болезни, партизаны стали считать минуты до дня наступления на Жадово.
В назначенный день произошла Неожиданность. Наши полицаи — то есть новобранцы, которые пошли в полицию по нашему указанию, — прислали сообщение, что вечером сельхоз-комендант с сильной охраной отправляется на именины к семеновскому коменданту. Стоял вопрос — отложить операцию или нет? Покончить с этим зверем мы решили во что бы то ни стало. И все же я операцию не отложил.
Во-первых, здоровье людей мне было дороже, чем лишний уничтоженный фашист на боевом счету отряда; во-вторых, поход хорошо подготовлен, все наши люди будут на главных постах; в-третьих, соль и лук в любой день могут увезти. Доводов в пользу похода было много.
Главные улицы патрулировали ожидавшие нас Сковородько, Полторацкий, Слабкин, Помазок, Марк Писаный и другие. Свои люди стояли также и у пулеметов. Гитлеровцы все отдыхали, пользуясь отсутствием майора, и предоставили охрану села полиции. Чтобы не переполошить солдат гарнизона, мы па этот раз даже не давали сигнала ракетой. Просто ждали в засаде, пока не прибежал вестовой от Сахариленко и Писаного.
Все произошло так тихо, что тише еще никогда не бывало. Мы взяли село без боя. Без единого выстрела овладели полицейским управлением, комендатурой и даже казармами. Оружие немецких солдат было на ночь составлено в пирамиды, и ни один из них не успел добежать до своего автомата.
Мы сожгли, как водится, документы оккупантов. Поделились с населением продуктами. Люди не верили своему счастью, получив соль, лук, сахар. А через два часа никого из нас уже не было в селе.
Конечно, жадовская операция самая удивительная из всех, в каких мне приходилось участвовать. Кое-какую роль сыграл здесь и случай (отсутствие майора), но все же в основном мы были обязаны ее успехом хорошей подготовке. Бойцы гордились ею и долго потом рассказывали новичкам, как все произошло.
Плохо только то, что Рудольфу удалось унести ноги. В Жадово он больше не вернулся. Узнал о партизанском налете и заболел нервной горячкой.
Все помни, все проверь
Каждый раз, когда к нам приходили новые люди, отряд находился перед опасностью принять предателя.
Гестапо, разумеется, стремилось заслать к нам своих шпионов. Ухо надо было держать востро. Иногда предатели работали довольно тонко, даже внушали нашим связным такое доверие, что те за них просили и ручались. Один такой шпик сумел обойти хорошего, преданного человека — пастуха Макотру. Пастух нам житья не давал — возьмите да возьмите! Живет мол такой Петр Яковлевич Козлов в селе, работает налоговым агентом сельуправы, тяготится немецкой службой так, что и сказать нельзя, — все его мечты только о партизанах да о лесе.
Макотре мы верили. Но опасная вещь — переносить доверие с одного человека на другого. И почему-то, ни разу не видев этого Козлова, я опасался его. Что-то мне напоминала эта фамилия. Но что? Сколько на Руси Козловых? Кто из них хорош, кто плох? Но кто-то из них был связан в моей памяти с недобрым происшествием. А каким — я не знал.
Оттягивая свидание, я напрягал память, стараясь объяснить себе то неясное предубеждение, которое вспыхивало каждый раз, когда пастух Макотра говорил мне о своем Козлове. Но ничего не получалось. Тогда я стал расспрашивать — не помнят ли какой-нибудь истории, связанной с этой фамилией, мои товарищи по соединению? Мне рассказывали десятки историй, не имевших никакого отношения к моим подозрениям, я только руками разводил.
Попросил Макотру узнать, где Козлов работал до войны.
Оказалось, что в Корюковке, на сахарном заводе! Теперь ясно, что делать: немедленно запросил я по рации обком партии: «Узнайте у секретаря Корюковского райкома Короткова, что за человек Козлов Петр Яковлевич, бывший работник сахзавода».
И получил ответ Попудренко: «Козлов Петр Яковлевич дезертировал из отряда Короткова в сорок первом году. Работал в гестапо в Сосницах. Примите меры к аресту. Сообщите исполнение».
Вот тогда-то я с легкой душой и разрешил этому Козлову незамедлительно прибыть в лагерь, чтобы доложить командиру о выполнении приказа.
Случай этот, конечно, очень простой, но учил он не оставлять без внимания малейшее свое подозрение. Я не помнил, почему фамилия Козлова так настораживает меня, но, оказывается, что память все время была мобилизована давнишним рассказом Маруси Скрипки об этом человеке.
Ловили и выявляли мы врагов по-разному. Стандарта в таком деле быть не может. Одного удалось обличить по почерку: к нам в руки попал документ, посланный из села с нарочным в райцентр. Это был список шестнадцати жителей, уличенных в связи с партизанами. Кто его написал — нарочный и сам не знал. Подпись: «Лесной». Мы документик спрятали, а у себя завели с тех пор (на время) «бюрократический» порядок. Всех просившихся в отряд заставляли писать автобиографию. На этом и поймали некоего гражданина Степанченко — «Лесного».
Случалось, немецкие служаки сами налетали на наших людей и раскрывали передними свои черные планы. Один старик, бывший торговец лесом Захарченко, решил заслужить обещанную гитлеровцами за сведения о партизанах соль. Он долго бродил по лесу, будто бы собирая ягоды, и сумел обнаружить место нашего лагеря в урочище «Зеты».
Воротившись домой, предатель рассказал о своем открытии первому попавшемуся полицаю и попросил передать «господам немцам» в районный центр. Полицай обещал сразу же все сделать и велел старику никому больше не рассказывать, чтобы лишней болтовни не было, «а то награду перехватят».
Захарченко довольный пошел домой, а полицай-то был наш. Он дал знать, что бродит по лесу такой добровольный шпик.
На другую же ночь основной наш артист на немецкие роли Николай Жадовец облачился в свой «выходной» костюм с крестом и медалями, взял свиту и «переводчика», обмундированных таким же образом, и отправился к Захарченко получать сведения о расположении партизанского отряда.
Миша Кожух представил Захарченко «помощнику семеновского коменданта господину Шульцу», и старый дурак начал восхвалять быстроту господ немцев: умилялся, что не пожалели себя, побеспокоились и приехали даже ночью!..
Жадовец подробно расспросил предателя о том, как ему удалось напасть на след партизан, не помогал ли ему кто-нибудь. Комендатура мол вознаградит этих людей тоже.
Захарченко кланялся, благодарил, рассказывал все, что от него требовалось, и под конец даже прибавил выражения своих чувств по адресу исключительно «приятного, молодого господина офицера». Тут он, конечно, не ошибся: хоть всю Семеновку переверни, а где же такого еще можно было сыскать?
Николай усмехнулся, начал прощаться. Скрипя зубами, заставил себя пожать предателю руку, поздравил с будущей наградой. Велел прибыть за ней в комендатуру завтра же.
Только назавтра Захарченко лежал на дороге с вложенной в руку запиской: «Смерть предателям своего народа. Вместо соли получают пулю».
Но далеко не все наши враги были так просты, чтобы делиться с первым встречным. Особенно осторожно работали те, кто имел задание попасть к нам в лагерь. Тут дело обставлялось по всем правилам гестаповского искусства. Особенно постарался начальник новгород — северской жандармерии Петере, направляя в отряд бывшего вора — рецидивиста Савелия Юхновца.
Не так давно он был главарем банды, действовавшей «под партизан» наподобие уже разоблаченной нами банды Малькова. Вел «вольную жизнь», грабил население, на что немецкие власти смотрели в первое время весьма одобрительно: они надеялись скомпрометировать таким образом доброе имя партизан. Но когда всем стало ясно, что такие провокации ничего не дают, что партизаны сами истребляют бандитов, фашисты решили приспособить уголовников к более тонкому делу.
