Сергей Скрипник - Телохранитель
Остаток дня провели, развлекая себя тем, что вспоминали о казусе с Мякишевым-Кукишевым. С наступлением темноты в голову полезли разные мысли о доме, о родных о друзьях. Кому-то, наверное, сейчас хорошо, думали мы, вспоминая о своих «подвигах» на «гражданке» и в беспечные годы учебы. От палаточного лагеря тянуло дымком, прогоркло пахло курдючным салом от казненного и жарящегося на вертеле барана, который, если бы проныра Мякишев не сменял его на домкрат сегодня, завтра бы умер своей естественной смертью от старости.
— Видно, прав был ты, Скрипа, — с некоторой горечью в голосе сказал Суслик, впервые с момента прибытия в Афган обратившись ко мне по прозвищу. — Нас уже выведут отсюда с чувством выполненного интернационального долга и засунут в какую-нибудь другую дыру, а эти все буду жарить своего овна.
Мы стали устраиваться на ночлег. Все происходящее вокруг опостылело, как убогое убранство казармы штрафного батальона. Романтический угар окончательно улетучился вместе с остатками темноты. В голову все настойчивее лезли мысли о доме, о маме, о друзьях, о женщинах. К утру стали проявляться первые признаки ностальгии, которую можно было заглушить, например, мамиными варениками — так хотелось жрать, но в смысле утоления голода хотя бы тем, что бог послал, наши «сидоры» давно уже были пусты.
А потом был день, показавшийся еще более неизбывным в своей серости, поскольку небо стало заволакивать тучами. Мы в принципе знали, что нас вводят в Афганистан, но теперь нам мнилось, что этот ввод никогда не закончится. Так и будем входить, входить, входить до тех пор, пока все не умрем от старости, а выменянный на домкрат баран, вертясь на своем вертеле, не превратится в головешку.
Единственное, что зацепило наше внимание, так это внезапное появление на бетонке аэродрома группы озабоченных высших офицерских чинов во главе с генералом. Они мрачно проследовали мимо примолкшего в их присутствии, тянущегося «во фрунт» и козыряющего людского муравейника, не отвечая на приветствия и иные оказываемые им почести, загрузились в вертолет и улетели куда-то на северо-запад.
И только ближе к вечеру 27 декабря произошло по-настоящему военное событие, всколыхнувшее всю нашу хаотическую тягомотину. Наше внимание привлекли какие-то крики, которые доносились откуда-то, где несло службу охранение аэродрома. Именно в ту сторону указывал нам Мякишев, когда говорил о возникшем неподалеку от стратегического объекта стихийном торжище со всякой всячиной.
Через минуты три-четыре из-за уже знакомого нам косогора показались две драпающие во все лопатки фигуры. Суслик присмотрелся, у этого фраера было отменное зрение, поэтому в искусстве стрельбы ему не было равных, и аж крякнул от удивления:
— Глянь, Скрипа! Ведь это наши позавчерашние сухофрукты из компота. Помнишь, проходя мимо, они так обшарили нас глазами, будто мы у них увели стадо верблюдов и гарем в придачу.
— Иди ты? — ответил я, вглядываясь в начинающее наполняться соками темноты пространство.
Да, точно, прямо в нашем направлении улепетывали от преследующих их десантников «чалма» и «паколь», о которых Небабин сказал, что это агенты ХАДа. Вдруг убегавшие резко обернулись и начали палить из автоматов по нашим. Кто-то из догонявших в первых рядах упал на землю. Остальные ответили беспорядочным огнем. От свиста пуль где-то над ухом мы с Сусликом поначалу присели, но быстро пришли в себя, сдернули с плеч свои «акаэмы» и бросились беглецам наперерез. И были в этом своем порыве не одиноки. Со всех сторон к месту перестрелки спешили военные — наши и афганцы. Впрочем, в сгущающихся сумерках было уже трудно определять, кто из них кто.
У парочки возмутителей спокойствия не было никаких шансов уйти. Сухофруктов из компота обложили по кругу, разоружили, несколько раз для острастки макнули в грязь, порвали на них халаты. Как выяснилось, подстреленный ими боец был ранен в ногу чуть ниже колена. Многие жаждали мести. «Оглобля» Небабин, будучи на голову выше всех, вновь выделялся в толпе, утихомиривая разгоревшиеся страсти.
Появился афганский офицер в чине полковника, начал что-то выкрикивать. Задержанные высокими голосами пытались возражать ему в ответ и суматошно жестикулировали.
— В чем дело? — громко спросил Небабин. — Кто-нибудь переведите, о чем лаются эти аборигены.
Откуда-то у него из-под мышки вынырнул переводчик и сразу взялся за дело.
— Эти двое, пуштун и таджик, оппозиционеры, и товарищ полковник сейчас их изобличает. Они прикидывались агентами ХАДа, а на самом деле являются врагами афганского народа и лично его вождя товарища Хафизуллы Амина.
Тут встрял Суслик, считающий, что внес личный неоценимый вклад в поимку «врагов афганского народа».
— Откуда здесь оппозиционеры? — удивился он. — Ведь вы же говорили, товарищ подполковник, что они такие же марксисты, как и мы, а у нас в стране, насколько я знаю, нет никакой оппозиции.
— Не мешай, Суслов! — резко одернул его Небабин. — Тут сам черт ногу сломит. Похоже, что они все здесь оппозиционеры, только каждый в свою сторону.
Между тем переводчик продолжал:
— Товарищ полковник требует, чтобы вы, товарищ подполковник, немедленно передали этих двух отщепенцев в его распоряжение.
— Да бога ради! — тут же согласился Небабин. — Пусть забирает. Зачем мне нужны эти два чумазых, шелудивых оборванца? Была нужда!
Незамедлительно появился афганский караул. «Полкан», гавкая что-то на пушту, отдал приказ конвоирам. Толкая «врагов» в спины прикладами, они погнали их в том направлении, откуда те всего пять минут тому назад бежали после неудачной попытки пройти сквозь аэродромное оцепление и раствориться в толпе импровизированного восточного базара. Удалившись метров на пятьдесят, солдаты сдернули с плеч автоматы, щелкнули затворами и, несколько поотстав, расстреляли обоих в спины.
После спешно проведенной экзекуции все афганцы тут же разошлись, видимо, они были привыкшими к подобного рода зрелищам, а наши остались стоять в шоке и наблюдать за тем, как мимо них в сторону вспомогательных построек аэропорта пронесли трупы казненных.
— Суд Линча! — изрек коренастый десантник в звании рядового. — Как негров в Америке.
— Опа! — поддержал его выводы прыщавый сосед с соплями ефрейтора на погонах. — Этим человека убить, что барана зарезать.
— Не-а! — услышал я знакомую неуставную прибаутку.
Несмотря на весь трагизм и нереальность случившегося, мне показалось забавным, что бойцы высказываются согласно воинскому ранжиру. Теперь по субординации пришло время говорить младшему сержанту Мякишеву.
— Не-а! — повторил вездесущий веснушчатый проныра и балагур. — Как высморкаться!
И, как бы в подтверждение истинности своих слов, тут же сунул нос промеж двух пальцев и шумно опорожнил его прямо в афганскую декабрьскую грязь, что называется, в обе ноздри.
— Вот тебе и ХАД, — мрачно резюмировал подполковник Небабин.
— Вот и первые жертвы войны, — Суслик, вступив в разговор, пытался казаться серьезным, что очень ему не шло.
— Не первые, лейтенант Суслов! — поправил его Небабин. — Не первые.
— В каком смысле? — не понял Сергей.
— Помнишь, как ты хотел намедни чаевничать с тещиными блинами? — Старший команды понурил голову. — Так вот, чаепитие пока отменяется. На неопределенное время. Самолет с полевыми кухнями разбился в горах. Железо, бог с ним, а вот люди… Пятьдесят человек или что-то около этого разом. В один миг.
Немного помолчав, он добавил:
— Ну, ладно. Пойду к своим «марксистам».
Это известие заставило нас всех оцепенеть.
Войны вроде еще не было, но люди уже гибли. Кровавая афганская жатва началась.
* * *Группа озабоченных высших офицеров во главе с генералом (с ней мы столкнулись в кабульском международном аэропорту) совершила облет места авиакатастрофы «борта № 86 036». Кабина была доступна для спасателей, а вот фюзеляж… В глубоком ущелье повсюду валялись обломки самолета, покореженные фрагменты вспомогательной техники — эти самые 19 полевых кухонь, кое-где на снегу просматривались человеческие останки. Добраться до них будет нелегко, сделали вывод члены только что назначенной комиссии по установлению причин и обстоятельств крушения. Большая страна, пославшая своих сыновей на верную лютую погибель, тогда умолчала об этом прискорбном факте крушения самолета.
* * *Собственно, все только начиналось.
Проведя два дня в жужжащем, как улей, аэропорту, мы еще чувствовали себя вне войны, в то время как для советской «спецуры» все началось еще в первые дни декабря.
Еще неделю назад Хабиб Халбаев, командир «мусульманского» батальона, укомплектованного коренными выходцами из советских республик Средней Азии, выдвинул полтысячи своих «головорезов» из Баграма в Кабул и, слившись с местной охраной Тадж-Бека, ждал только команды сверху на ликвидацию председателя Революционного совета Афганистана товарища Хафизуллы Амина.
