Владимир Коротких - Броневержец
Узкоглазый продолжал громко говорить, оглядываясь на офицера.
— Стой! — снова вытянул руку афганский офицер.
На его слова обернулись оба стоявших неподалеку майора.
— В чем дело?! Сюда иди! — крикнул Лехе один из них. — Прапор! Тебе говорят?!
Леха посмотрел в его сторону и ответил:
— Щас, вопросик один решу… — и снова глянул на стоявшего в шаге от него узкоглазого солдата.
— Ты че? Оглох?! — не унимался майор.
— Да иду… — Леха уже начал медленно разворачиваться в его сторону, но неожиданно выдернул из кобуры свой пистолет и дважды выстрелил узкоглазому в живот…
— Ах ты ж, мать честная! Шашкин! — закричал Иванов, спрыгивая с брони подъезжавшего бэтээра, бросаясь к Лехе…
…Следователь военной прокуратуры подробно и по-простому толковал Лехе про международный скандал, про самосуд, про убийство иностранного гражданина и называл номера уголовных статей.
Леха слушал, соглашался. А чего ж не согласиться? По закону все правильно — превысил, нарушил, застрелил. Как собаку бешеную… В общем, поскандалил на международном уровне. Ясно. Чего ж еще?
Адвокат достался Лехе опытный, мудрый мужик, в годах. Тоже по-простому толковал. Но не согласен был с ним Леха, когда тот учил его прикинуться придурком. Мол, не понимал, чего творил, и вообще не помнит ни черта! Дескать, с детства отклонения в мозгах странные имел, днями спал, ночами бегал… А с дурака какой спрос?
— Полечишься годок, ну от силы два в психушке да и выйдешь на волю, — уверял адвокат. — Врачи заключение напишут, что ты больше не опасен для окружающего общества и свободен…
— Короче, справку дадут, что ли?! Слыхали мы про такие справочки, слыхали. А как я потом с такой бумажкой жить буду? Плясать можно, а еб… нельзя?! Выходит, что я просто так, по слабоумию своему природному пистолетиком побаловался? По несознательности? Так, что ли? На голову приболел? А вот ни хера! Я этого падлу в полной обдуманности укокошил! Целеустремленно! И без затемнений в башке! К тому же у нас в селе уже есть такой паренек со справкой. Митрошкой зовут. Так что место занято. А два дурачка на одну деревню — явный перебор!
— Но раскаяться все равно необходимо! — горячился адвокат. — Меньше дадут. Говори, что все глубоко осознал! Глядишь, и пожалеют.
— Ладно, раскаюсь. Но безо всяких там… — Леха постучал указательным пальцем по своей голове. — А так, по-нормальному, раскаюсь. Тут я согласен.
Не принимала Лехина душа полоумного помешанного обличья. Противилась.
Судили в трибунале. По-деловому спокойно, без истерик и воспитания. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Все по-военному, без лишней бузы.
Адвокат зачитывал хорошие характеристики. Говорил долго, убедительно и где-то даже жалостно.
В последнем слове Леха сказал, что за содеянное им, он, конечно же, сильно раскаивается. Но про то, что стрельнул того паскуду, ничуть не жалеет — за друга отомстил.
Члены трибунала долго совещались. Все обстоятельства учли да и сложили Лехе десятку, как цену в базарный день. Нормально сложили, по-божески. Свои ведь, как-никак…
Со временем адвокат все-таки добился для Лехи снисхождения — в Москву ездил, по инстанциям ходил, жалобу в надзор лично подавал. Скостили Лехину отсидку на пару лет.
…Заиндевелое стекло плавилось под теплой ладонью. Талое слюдяное пятно расползалось вокруг ладони, поигрывая блестками солнечного света.
— Ну, что тут у нас?.. Ху-у-у, ху-у-у-у… — Убрав ладонь от окна, раздувал проталину на стекле широкоплечий грузный сорокалетний прапорщик Чалов. — Сколько у нас сегодня минусов по Цельсию? — Он соскреб ногтем остатки тонкой ледяной корочки по центру проталины и поглядел на градусник. — Ага, отпустило… Шестнадцать всего. Нормально. — Он отошел от окна.
Подойдя к обвитому огненной металлической спиралью самодельному электрическому обогревателю, он подержал над ним мокрую замерзшую ладонь. — Нормально, — повторил он. — В субботу на подледную можно сходить. Порыбачим в субботу. Нормально. — Он пригладил ладонями свои сплошь седые волосы и уселся за письменный стол, стоявший посередине комнаты. Стены комнаты были уставлены по кругу железными двустворчатыми шкафами. Чалов осторожно отхлебнул из кружки темной пахучей чайной заварки. Шумно втянув несколько мелких глотков кипятка, он отставил кружку в сторону и придвинул к себе толстый прошитый, пронумерованный журнал. Быстро пролистав разграфленные синей пастой страницы, заполненные убористыми служебными записями, он отыскал нужную и оставил журнал открытым.
— Так-так… — Чалов встал и подошел к железному шкафу. Он извлек из кармана форменных брюк увесистую связку ключей, пристегнутую к брючному ремню тонким кожаным ремешком с блестящим карабином на конце. Отперев небольшой навесной замок, висящий в запорных проушинах, он раскрыл шкаф и стал внимательно оглядывать заставленные коробками стеллажи. — Ага, вот… — Чалов снял со стеллажа небольшой фанерный ящичек с биркой и шнурком, придавленным к крышке пластилиновым оттиском печати.
Он сдул с ящичка пыль, поставил его на стол и, снова подойдя к окну, стал вглядываться в проталину, ковыряя ногтем появившийся на ней ледок.
— Нормально. Схожу в субботу… — Он отвернулся от окна и довольно промычал мотивчик услышанной им по телевизору в новогоднем концерте песенки, вставив несколько запомнившихся фраз: — М-м-м… гнать велосипед, м-м-м… его остановлю, м-м-м… и подарю букет той девушке, которую люблю… м-м-м…
Он прекратил исполнение, услыхав за дверью в коридоре резкий командный окрик.
— Стой! Лицом к стене!
Дверь немного отворилась. В проем просунулась краснощекая, красноносая голова в военной шапке.
— Доставил! — коротко доложила голова.
— Заводи, — сказал Чалов.
Голова исчезла, дверь открылась. В комнату вошел невысокий мужчина, а за ним и обладатель краснощекого лица — сержант с погонами внутренних войск.
Сержант плотно закрыл за собой дверь и остался стоять у входа.
Вошедший мужчина, лет тридцати с виду, одетый в коричневое драповое зимнее пальто с черным цигейковым воротником, темно-серые брюки и зимние шнурованные ботинки, снял шапку с коротко стриженной головы.
— Прибарахлился уже? — Чалов оценивающе оглядел его одежду. — Хорошо. — Он небрежно махнул рукой. — Подойди сюда, формальности доделаем. — Затем он вопросительно посмотрел на сержанта и уточнил: — Документы?
— Уже у него, — ответил сержант. — Деньги тоже.
— У тебя? — Чалов глянул на мужчину.
— Так точно, у меня, — ответил тот.
— Хорошо, — кивнул Чалов. — Тогда начнем. — Он пододвинул к себе фанерный ящичек. — Так, посмотрим, что тут у нас имеется. — Он сковырнул пластилиновую печать, вытянул шнурок, фиксирующий крышку, и откинул ее.
Сначала Чалов извлек из ящичка небольшой сверток из желтой бумаги, а затем листок с описью хранимых вещей. — Та-а-ак, сверяем… — И разорвал бумагу на свертке. — Не густо тут… — Он пробежал глазами по описи и начал перечислять вещи, извлеченные из свертка, поочередно выкладывая их на стол.
— За номером один — часы «Командирские» на черном кожаном ремешке. Разбитые. — Чалов отложил их в сторону. — За номером два — листок отрывного настенного календаря с датой 17 января 1980 года. — Он покрутил его перед глазами. — Без каких-либо пометок. — И положил рядом с часами.
— Ого-о-о! — сказал стоявший у двери сержант. — Древний листочек, считай, антиквариат! Мне тогда только двенадцать лет исполнилось!
— Не мешай, — окоротил его Чалов. — За номером три — тоже бумажка. — Он развернул сложенный вдвое листок бумаги. — На листке написаны цифры… раз, два, три — пять цифр. Что за циферки, если не секрет?
— Банковский счет с миллионами! — зубоскалил сержант, стоя у двери. — Жаль я раньше не знал, что ты такой богатый, Шашкин! Ты бы у меня из ШИЗО (штрафной изолятор) не вылезал, пока все бабки мне на сберкассу не перекинул!
Мужчина огрызнулся, быстро глянув на сержанта, зло сверкнул глазами:
— А мне с тобой, начальник, общак делить не положено! Я тебя к себе на работу возьму! Будешь у меня шнырем (уборщиком) на хазе пахать!
— А ну-у-у, заткнулись оба! — повысил голос Чалов, затем строго взглянул на сержанта и с металлом в голосе сказал: — Свободен! Вали в роту!
— А за ворота его вывести?! — спросил сержант.
— Сам выведу! Ему бежать резона нет. Топай, я сказал! — Чалов указал пальцем на дверь.
Сержант хмыкнул и ушел.
— Так, что за цифры? — снова задал вопрос Чалов.
— Номер полевой почты.
Чалов молча кивнул, отставил в сторону ящичек и пододвинул журнал на край стола.
— Тогда все, Шашкин. Больше ничего нет. Забирай. Вот здесь распишись в получении. — Он ткнул пальцем в графу журнала и подал ручку.
