Георгий Ключарев - Конец "Зимней грозы"
— «Антенна», «Антенна»! Я — «Высота»! Даю настройку: раз-два-три!.. Прием! Прием! — твердил оттуда негромкий женский голос.
Он перекрывал монотонное бормотание многих приглушенных голосов, вызывавших штабы, повторяющих тексты телефонограммы со сводками за истекший день, докладами, срочными сообщениями.
— «Высота»!.. «Высота»!.. Какая ты к бису высота, як связи со 2-й гвардейской нет и нет! Долго ждать буду? — снова поднялся Еременко. — Подай мне Яковлева [14], старшина, хоть тресни!
— Может, с рацией у них что, товарищ командующий? — вскочила дежурная радистка. — Пропадает! Да и помехи… Вот послушайте, — подняла она трубку, поворачивая другой рукой тумблер громкости.
Спертый пахучий воздух блиндажа наполнил треск, напомнивший жаркую ружейную перестрелку. В него вплетались короткие, похожие на команды картавые обрывки немецких фраз, прерываемые взволнованной румынской скороговоркой.
— Як их там Николай Федорович Ватутин растребушив! Спасибо, старшина, за концерт! Аккурат ко времени был бы, да недосуг, — усмехнулся Еременко, подходя к радистке. — Не тарабарщина мне интересна, дочка, а Яковлев! Да поживей. Ясно, миле дивче?
— В волну влезают… — оправдывалась та испуганно, заалев под взглядом его светлых, со смешинкой глаз. Но тут же встала в положение «смирно». — На запасные то и дело перехожу, товарищ командующий!..
— Андрей Иванович! — поскрипывая хромовыми сапогами, быстро подошел к Еременко Новиков. — Неплохо бы подсказать Малиновскому, чтобы он полегче с танкистами, которые к Мышкове отходят. Моих ребят вроде за дезертиров в его армии принимают! Был случай, Захаров с КП Вольского сообщил.
— Что за случай? — живо перебил незаметно вставший рядом член Военного Совета. — Их как героев принимать положено после поздравительной телеграммы Верховного. Вольский представлен нами к ордену Суворова. За выдающуюся роль в сражении его корпусу мало гвардейского звания! Надо бы особо почетное присвоить![15]
— Ладно, заступники… Вторые сутки действует приказ об отходе к Мышкове всех соединений, переподчиненных 2-й гвардейской армии, дислокацию которой они обеспечили!
— Добро… — понизил голос Новиков. — Состояние людей, выходящих из пекла на Аксае, учесть следует, Андрей Иванович! Состояние аффекта <…>
— И про Вольского ты мне, может, что новенькое расскажешь? У него и половины не осталось, когда он на Кирхнера выходил! — нахмурился Еременко. — Как связь, старшина?
— Даю, товарищ командующий! — радостно выдохнула девушка. — У аппарата «Пятый»!
— Родион Яковлевич, здоров! — схватил Еременко теплую, влажную трубку. — Докладывай, как у тебя. Потом я!
Где-то далеко, на другом краю обширного ночного пространства, разделявшего Райгород с Верхне-Царицынским, задребезжал и вдруг окреп, заглушив отступивший треск разрядов и мерное постукивание движка, нарушавшее мертвую тишину блиндажа, сочный голос командующего 2-й гвардейской армии. Еременко живо представил, как широкоплечий, энергичный Малиновский, круглолицый и смуглый, с черными длинными волосами, круто зачесанными от лба назад, выпрямляясь, знакомо оглаживает свободной рукой поясной ремень.
— Сосредоточение закончилось полностью, товарищ Иванов [16], — басовито гудела трубка. — Соединения и части первого эшелона развернулись в заданной полосе фронта. Главные силы — в ее северной части. Коробочки — в районе совхоза. Противник повсеместно выходит к реке. По рубежу Мышковы уже сутки идут тяжелые бои…
— Каково положение в районе Верхне-Кумского, Жутова? [17] Что знаешь о переподчиненных тебе соединениях Труфанова?
— Штабы этих соединений утратили связь со своими частями. Вольский дважды высылал бронемашины в Верхне-Кумский. Не вернулись!
— Знакомо. Теперь вся надежда на тебя, Родион Яковлевич! Эти соединения сделали невозможное. Они свою задачу выполнили!
— У меня мало коробочек, не имею должной поддержки с воздуха, товарищ Иванов. Соединения армии на Мышкове завязали тяжелые бои с противником, толком не окопавшись, не оборудовав позиции, не говоря о предполье. Потери из-за бомбежек и штурмовки истребителями значительные. Направил вам сводку… Люди измотаны. В такие морозы четверо суток шли по сорок — пятьдесят километров пешком, по глубокому снегу…
— Главное, пусть коробочки побережет! — громким шепотом вставил Новиков, пользуясь молчанием командующего. — Их распылять нельзя!
Еременко кивнул, бросив на него недовольный взгляд.
— Знаю, знаю, Родион Яковлевич! — перебил Еременко. — Трудно, а будет еще труднее. Не моя вина!.. О близком деблокирующем контрударе из Котельникова я, кого надо, еще четвертого декабря предупреждал! Коробочки принимай. Еще два больших хозяйства. Получил приказ Ставки через Михайлова [18].
— Хозяйства такие, как мое, товарищ Иванов? — радостно гуднула трубка. — Тогда живем, будет, чем немца приласкать! Лезет как ошпаренный. Сталинград почуял. И авиация его свирепствует…
— Без приказа коробочки не трожь, Родион Яковлевич. До времени побереги!
— Так для начала можно только ими немца пугнуть! Как прибудут коробочки, первой же «раме» все покажу. Это Готу раж поубавит!
— Вот так-то хорошо! Коробочек к тому времени у него будет вдвое меньше, чем у тебя. Может, уберется… — хохотнул Еременко.
— Необходимо обеспечить мне самое надежное прикрытие с воздуха, товарищ Иванов. Потери в соединениях, не вступивших в контакт с противником, растут! — продолжал Малиновский.
— Прикрытие?.. Прикрытие потом, когда будешь наступать. Знаешь ведь, Верховный учит, что сражение с немцами можно выиграть, только имея превосходство в воздухе. Так-то… Будет над тобой чистое небо, а пока терпи. Не в моей власти сказать больше.
— Как мой сосед справа, товарищ Иванов? — после паузы гуднула трубка.
— Плацдарма на Рычковском выступе у немцев, как знаешь, уже нет. А у нас есть! Переправы через Дон в наших руках. Рычковский взят! Сосед справа, — бегло взглянул Еременко на генерала Попова, получившего назначение заместителем командующего Юго-Западным фронтом, — заботы о твоем правом фланге теперь вручает тебе. Бей Манштейна и в нос, и по скуле! Готовь предложения и по Котельникову, и по Тормосину! С учетом успешных действий моего соседа на Чире.
— Мало мне забот, товарищ Иванов!..
— У Манштейна их стало ку-уда больше! — ободряюще перебил Еременко. — Скоро настанет твой черед действовать активно! Желаю успеха!
На другом конце провода Малиновский еще постоял с молчащей трубкой в опущенной руке, обдумывая последние слова командующего фронтом. Связывая их с известными ему фактами, он все более зримо представлял финал Сталинградской битвы. Близкий теперь финал…
* * *С введением в действие Ставкой 16 декабря 1942 года плана «Малый Сатурн» началось наступление левого крыла Воронежского и Юго-Западного фронтов на северном фланге группы армий «Дон», наступление, в корне изменившее общую стратегическую диспозицию Сталинградской битвы. Над солдатами Манштейна нависла смертельная угроза. По фронту протяженностью четыреста тридцать километров, идущему в Большой излучине Дона на юго-восток от Новой Калитвы до Нижне-Чирской в низовье его правобережного притока — реки Чир, был нанесен мощный удар силами 6-й [19] армии Воронежского фронта, а также 1-й и 3-й гвардейских армий [20] Юго-Западного фронта. Ставка Главнокомандующего решила, что развертывание этой важнейшей стратегической операции в «Большой Сатурн», как было задумано поначалу, будет осуществлено, если в намеченные сроки удастся достичь ее непосредственных целей. Для развертывания «Малого Сатурна» в «Большой» предполагалось, кроме введенных в прорыв фронта четырех танковых корпусов и одного гвардейского механизированного, ввести еще два танковых корпуса, усиленных тремя стрелковыми дивизиями.
* * *Перед командиром 24-го танкового корпуса генерал-майором танковых войск Василием Михайловичем Бадановым была поставлена особая задача: в кратчайшие сроки, действуя по возможности скрытно, выйти в глубоком оперативном тылу немцев на главные авиабазы 4-го воздушного флота [21] в Тацинской и Морозовске, с тем чтобы, уничтожив там самолеты на земле, пресечь какое бы то ни было снабжение «котла» с воздуха.
Назначение генерала В. М. Баданова командиром танкового корпуса, которому предназначалась роль головного в уникальной, не имевшей аналогов по масштабам стратегической, операции, было как нельзя более удачным. Решительность и твердость сочетались в нем с непоказной скромностью в общении с подчиненными и сдержанным достоинством — со старшими начальниками. Наряду с этим Баданов имел в характере выраженные черты командира-самородка близкой и, казалось, уже далекой эпохи гражданской войны. Даже внешне своей мохнатой папахой и какого-то тулупного вида полушубком командир корпуса немного походил на партизанского военачальника. Полушубок надежно укрывал генеральские петлицы, а генерал не скрывал, что, по его мнению, не столько форма, сколько глубокое знание командиром своего дела и советского бойца, его поистине безграничных возможностей и неисчерпаемых внутренних ресурсов утверждают авторитет офицера и помогают ему в достижении общей цели.
