Алла Бегунова - Одиночный выстрел
Прожив в Киеве, столице Украины, без малого десять лет, Людмила думала, будто и Москва, столица СССР, на него похожа. Однако Москва была совершенно иной: большой, величественной, строгой. Сила и мощь огромной страны словно бы нашли в ней точное воплощение. Не без волнения Люда впервые взглянула на краснокирпичные стены Кремля и на его башни, увенчанные рубиновыми звездами. Улицы и площади в центре города удивляли ее своими изрядными размерами, здания — своей высотой и особой, по-имперски внушительной архитектурой.
Впрочем, оказалось, что в неприступных с виду строениях работают очень общительные, энергичные, веселые люди. Таковое впечатление произвел на молодых севастопольцев, вместе с Павличенко направленных на службу в ту же мифическую пока 32-ю гвардейскую дивизию ВДВ, первый секретарь Центрального Комитета Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи Николай Михайлов и его сотрудники, располагавшиеся в сером пятиэтажном здании на Старой площади. Михайлов, поздравив гостей с благополучным прибытием в столицу, сел вместе с ними за длинный стол в собственном большом кабинете и начал разговор.
Беседу он вел умело. Скоро участники второй обороны Севастополя совсем освоились и сами начали говорить о недавних событиях на Крымском полуострове. Михайлов, опытный партийный работник, обратил внимание на единственную среди них девушку — младшего лейтенанта Павличенко. Она не только была хороша собой, но и явно обладала задатками оратора, способного увлечь повествованием аудиторию.
Между тем рассказывала Людмила не о себе.
В ее речи, литературно правильной, легкой и свободной, блиставшей остроумными замечаниями, оживали бойцы и командиры родного ей 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Сержант Игорь Макаров, награжденный за финскую кампанию орденом Красной Звезды; доблестный командир второй роты Андрей Воронин, поднявший «разинцев» в атаку под Татаркой; командир первого батальона Иван Иванович Сергиенко, похожий на полковника из стихотворения Лермонтова «Бородино»: «слуга — царю, отец солдатам»; младший лейтенант Алексей Киценко, которого она теперь называла снайпером; смелая девушка из первой роты Нина Онилова, любившая станковый пулемет «максим» больше всего на свете.
Когда встреча подошла к концу, комсомольцам вручили подарки: каждому — четыре книги классической русской и советской литературы: Пушкин «Стихотворения», Лев Толстой «Севастопольские рассказы», Фурманов «Чапаев», Серафимович «Железный поток». Задержав Люду у дверей кабинета, Михайлов предложил ей выступить с рассказом о героях второй обороны еще раз, теперь уже на большом митинге на заводе «Компрессор».
— Я не умею выступать с речами на митингах, — сказала она.
— Люда, не скромничайте. Я слушал вас с большим интересом.
— Ну так это здесь, в кабинете…
— Ничего, привыкните. Людям надо рассказывать об этой ужасной войне. Только рассказ обязательно должен быть оптимистичным…
Нельзя сказать, чтобы предложение Михайлова ей понравилось. Но, как многие уцелевшие фронтовики, Люда испытывала чувство вины перед теми своими однополчанами, кто сгинул в адском огне. Называя их имена снова и снова, она словно возвращала героев из небытия. Ведь те, о ком помнит народ, на самом деле живы…
Ее деятельность на новом поприще складывалась успешно и доставила снайперу Люде много знакомств в Москве. Главное место, естественно, принадлежало Николаю Михайлову. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ не скрывал симпатии к Павличенко. К тому же им часто приходилось вместе, на его машине и с его шофером, выезжать на разные общественные мероприятия. Людмила не откликалась на ухаживания главного комсомольца, держалась скромно, замкнуто, ни с кем никогда не кокетничала и старалась поскорее вернуться в комнату, которую ей дали в семейном общежитии Народного комиссариата обороны на улице Стромынке. Там она предавалась своим печальным размышлениям, перечитывала любимый роман «Война и мир», писала письма в Удмуртию. Матери жаловалась на страшную тоску и просила ее приехать в Москву хотя бы на месяц. Старшую сестру Валентину спрашивала о здоровье драгоценного Моржика.
Кроме Михайлова еще один известный деятель вдруг стал претендовать на ее внимание. Главное управление политической пропаганды РККА, точнее, его отдел информации и печати, направил к снайперу талантливого писателя, драматурга и журналиста Лавренева с поручением быстро создать о Павличенко небольшую брошюру для популярной серии «Фронтовая библиотека краснофлотца», которую выпускал «Военмориздат».
Конечно, имя Бориса Андреевича Лавренева Людмила знала. Она читала его знаменитую повесть «Сорок первый» и даже видела кинофильм по ней, снятый в 1927 году. Оба персонажа этого произведения: диковатая фабричная девчонка Марютка, боец красногвардейского отряда, и утонченный интеллигент поручик Говоруха-Отрок, а также конфликт между ними — отчасти показались ей надуманными. Особенно сейчас, когда у нее в руках целый год была хорошая снайперская винтовка. Вопрос о том, как поступить с врагом, пытающимся бежать, мог занимать младшего лейтенанта не более полминуты. Он решался просто, плавным нажатием указательного пальца на спусковой крючок «трехлинейки».
Какую-такую новую Марютку ожидал встретить в кабинете первого секретаря ЦК ВЛКСМ литератор, избалованный успехом у публики, — неизвестно. Навстречу ему шагнула красивая молодая женщина, довольно рослая, стройная, спортивного телосложения, с отменной армейской выправкой, в новенькой офицерской гимнастерке, с правительственными наградами на груди. Борис Андреевич растерялся. Все-таки хладнокровных фронтовых убийц — именно так называли снайперов некоторые его коллеги по перу — он представлял себе несколько иначе. Возможно, обветшалые образы Гражданской войны, которую Лавренев провел в закаспийских степях в схватках с басмачами, еще довлели над ним и мешали быть объективным. Писатель никак не мог найти верного тона в разговоре, и Людмила Михайловна подсмеивалась над ним, но не дерзко, как она умела, а вполне интеллигентно.
Она не ответила прямо и точно ни на один его вопрос.
С пустым блокнотом Борис Андреевич отправился восвояси.
Между тем договор с издательством был заключен, аванс выплачен, время сдачи рукописи неумолимо приближалось. Не зная, что делать дальше, Лавренев пожаловался на снайпера Люду в Главное управление политической пропаганды РККА. Там пообещали разобраться и вскоре действительно дали ему телефон общежития Наркомата обороны, где Павличенко обитала. Писатель позвонил, она согласилась на вторую встречу.
«…Ветер шевелил пушистые, видимо, мягкие, как у ребенка, коротко стриженые волосы. Дымная прядка их колыхалась над чистым, выпуклым девичьим лбом. Лицо тонкое, нервное дышало выражением порывистой неутоленности, глубокой страстности характера. Его лучше всего могли определить лермонтовские строки: “Он знал одной лишь думы власть, Одну, но пламенную страсть”.
Лицо это говорило о хорошей цельности человека, о характере, способном только на прямое действие, не признающем никаких компромиссов, никаких сделок с собой. Темные карие глаза с золотой искоркой сидели под узкими бровями. Они казались даже хмурыми…»[12]
Вероятно, это — самая правдивая часть очерка.
В остальном писателю пришлось переплетать отдельные факты биографии героини со своими выдумками, отчего произведение приобрело черты фантасмагорические. Например, Людмила не сказала ему о том, что была замужем за Алексеем Павличенко, что она — русская, что ее девичья фамилия Белова, что она имеет сына одиннадцати лет. Также она не объяснила, когда и откуда ушла добровольцем в армию, и в брошюре появилось красочное описание бомбежки Киева, которую она видеть не могла, ибо уже находилась в Одессе, и трогательный разговор с матерью, в то время отправившейся на поезде в эвакуацию в Удмуртию.
Нечто нервное прозвучало в ее рассказе об уходе из школы № 3 в городе Белая Церковь, и писатель почувствовал скрытую боль. Отчего она возникла и почему до сих пор живет в душе смелой воительницы, осталось для него загадкой. Говорить об этом собеседница отказалась наотрез. Потому у него появились рассуждения о неуправляемом, хулиганском характере подростка Люды и острой нелюбви к ней всего педагогического коллектива.
Кроме того, Лавренев перепутал даты с поступлением ее на завод, в университет и в Снайперскую школу. Но от себя прибавил: милая девушка никогда не любила военное дело, но зачем-то научилась стрелять из винтовки, а потом диплом Снайперской школы спрятала и забыла о нем, так как всегда мечтала изучать историю родной Украины и особенно — биографию Богдана Хмельницкого.
Само собой разумеется, информацией о правилах стрельбы, работе снайпера на огневой позиции, об оптических прицелах, о винтовках Мосина и СВТ-40, о приемах маскировки Людмила с автором повести «Сорок первый» не поделилась. Столь же скупо она обрисовала свои фронтовые будни и не ответила на его вопрос про первый выстрел по врагу.
