Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников
Как его спасти? Если он сможет уйти в горы, к партизанам… Тогда надо немедленно уходить. Скоро немцы опомнятся, начнут искать беглых. Однажды она видела, как вели сбежавших из каменоломни военнопленных. Среди них были в основном русские, один поляк, бельгиец и француз. Их всех расстреляли возле колючей проволоки. На тела положили доску, на которой было написано по-русски и по-французски: «Они хотели стать партизанами». И провели мимо расстрелянных всех обитателей барака.
– Оставаться здесь опасно и для меня, и для Шуры. Мне нужно встретиться с Арманом. Француз-парикмахер. Он носит черный берет наизнанку.
Серега кивнул, давая понять, что он знает француза Армана.
– Сегодня нам запретили ходить по городу. Только сюда и обратно, в барак. Арман вряд ли будет сегодня в парикмахерской. Если даже она не пострадала.
– Всех погнали на разборку завалов, – сказал Коля. – Здесь мы тоже по приказу начальника лагеря. Приказано убрать рухнувшее дерево. После обеда погонят щебень на машины грузить. Или кирпичи складывать.
Иван понял, что ребята боятся.
Фрау Бальк приехала, когда дерево уже было распилено, дрова поколоты и сложены под навесом возле сарая. Она оставила у калитки свой велосипед. Быстро переоделась и приказала Шуре следовать за ней.
До наступления темноты они работали на разборке рухнувшего от прямого попадания бомбы трехэтажного дома в центре города. Солдаты вытащили из-под обломков тела старика и старухи. Их тут же опознали. Пожилая чета во время авианалетов никогда не спускалась в бомбоубежище. Когда они возвращались домой, фрау Бальк сказала:
– Бедные Леманны. У них было два сына. Оба офицеры. Они погибли в России. А теперпь и старики…
– Война – это несчастье для всех, фрау Бальк, – ответила Шура.
Фрау Бальк посмотрела на Шуру и кивнула:
– Да, девочка. И ты, и я слишком хорошо об этом знаем. Но совсем недавно почти никто из нас, немцев, так не думал. – И она приложила к губам палец. Палец фрау Бальк дрожал. То ли от усталости, то ли от того, что она только что произнесла.
Шура иногда, входя в гостиную с подносом, слышала, о чем разговаривала хозяйка со своим сыном. Фрау Бальк была немкой, такой же, как большинство немок. Но женское, материнское в ней было все же сильнее. Оно лежало в глубине и прорывалось наружу не всегда. Шура знала, что фрау Бальк уже не верит газетам, которым должна была верить. Что уже не так твердо верит в победу Германии. Иногда она выключала радиоприемник в тот момент, когда из него лился поток слов того, чьи портреты висели везде, в том числе и в гостиной фрау Бальк. Но однажды портрет исчез. Шура нашла его в прихожей. Так он теперь и стоял там, обернутый в старые газеты, за шкафом. А в гостиной появилась увеличенная копия фотографии мужа фрау Бальк, погибшего прошлой зимой под Сталинградом. Однажды Шура принесла чай. Фрау Бальк поблагодарила ее и предложила сесть с ними. Шура для вежливости отказалась и, когда хозяйка повторила, а Арним посмотрел на нее и кивнул, тоже приглашая ее к столу, она села и замерла с кружкой в руке. Шура отпивала по глоточку, стараясь не издавать ни звука, ни шороха. Немного погодя мать и сын продолжили прерванный разговор.
– Но фюрер обещал вам дать новое оружие, которое сокрушит большевиков, – сказала она.
– Чудо-оружие… Мама, все это блеф Министерства пропаганды. Неужели ты еще не понимаешь?
– Говорят, где-то в горах в Южной Баварии работают заводы, где лучшие ученые…
– Мама, перестань. Эти слухи распространяются из тех же партийных кабинетов.
– Но за что вы тогда воюете на фронте?! – вдруг воскликнула фрау Бальк, уронив чайную ложку.
Шура вздрогнула, замерла.
– Мы воюем за то, чтобы выжить. И чтобы сюда не пришли ни французы, ни англичане, ни американцы, ни, тем более, русские. И там, под Смоленском, мы давно поняли, что наше солдатское товарищество – самое лучшее и надежное оружие для достижения этой победы.
– Но мы все-таки победим, Арним?
Сын посмотрел на мать, потом на портрет отца, и ничего не ответил.
– Сынок, Арним, раньше, провожая на фронт, я желала тебе победы. Что тебе пожелать теперь? Чтобы ты снова вернулся живым.
– Пожелай мне и моим товарищам выжить. Поверь, мама, это для нас самое главное. После сдачи Орла и Белгорода мы уже не можем наступать. У нас нет ни достаточного количества танков, ни самолетов, ни солдат. Если союзники высадятся в Северной Франции, то в России мы не удержимся.
Они молча допили чай. Фрау Бальк сказала:
– Арним, постарайся об этом больше не говорить нигде.
– Хорошо, мама. Я все понимаю.
После вечернего чая с бутербродами фрау Бальк вдруг спохватилась:
– Шура, я забыла убрать свой велосипед! Надеюсь, он цел.
– Да, фрау Бальк, когда мы вернулись, он стоял там же, где вы его оставили.
– Хорошо. Поставь его в сарай.
– Слушаюсь, фрау Бальк. – И Шура сделала легкий полупоклон, как привыкла это делать всегда, когда хозяйка отдавала ей какое-либо распоряжение.
– Шура, как ты думаешь, – вдруг спросила фрау Бальк, – они сегодня прилетят снова?
– Возможно, нет. Сегодня плохая погода.
– Гальс сказал, что для тяжелых бомбардировщиков это не помеха. Теперь они бомбят по ночам. Ты видела ту неразорвавшуюся бомбу, которую увезли солдаты? В ней не меньше пятисот килограммов. Ее сбросили с тяжелого бомбардировщика. – Фрау Бальк напряженно смотрела на фотографию мужа. – Нас не может защитить даже Арним со своими товарищами. Шура, ложись сегодня здесь, в гостиной, на диване. И не раздевайся. Они могут прилететь в любую минуту.
– Хорошо, фрау Бальк. Может, они сегодня и не прилетят.
– Я видела, как ты убрала наш участок. Ты молодец.
– Герр полицейский, который иногда бывает здесь, прислал двоих рабочих. Основную работу выполнили они. Одна я не справилась бы с этим деревом.
– Да, получилось очень много дров. – И вдруг вздохнула и снова посмотрела на портрет мужа: – Бомба угодила прямо в убежище. Погибли почти все, кто там был. Семья доктора Шумахера, Эрлеры вместе с детьми и стариками, Фриц Кастнер. Он был прекрасный пианист, работал в театре. Баденвейлер больше не услышит его игры.
– Фрау Бальк, а что в деревне? – наконец осмелилась Шура. Она волновалась за Ганьку и девушек.
– Там не упало ни одной бомбы.
Шура с облегчением вздохнула.
– Там все живы и здоровы, – повторила фрау Бальк и неожиданно спросила: – Шура, а у вас, то есть я хотела сказать у Красной Армии, тоже есть такие самолеты, которые могут бросать пятисоткилограммовые бомбы?
Шура кивнула.
– Это ужасно. Значит, это правда, что Пруссию и города по Одеру они уже бомбят.
Сердце у Шуры забилось: значит, наши уже совсем близко!
Уже стемнело, когда она вышла во дворик, отыскала возле калитки велосипед фрау Бальк и повела его к сараю. Никелированный руль велосипеда и узкое кожаное сиденье покрыла холодная роса. Шура сняла тяжелую накладку с пробоя. Она тоже была мокрой и холодной. Когда она поставила велосипед к опорной стойке, прислушалась и сказала тихо:
– Это я, Шура.
В дальнем углу послышался шорох, а потом голос Ивана:
– Хозяйка приехала?
– Да. Мы до вечера работали на разборке завалов. Рабочие, в том числе и французы, тоже все были там. Они восстанавливают те мастерские и цеха, которые не пострадали так сильно.
– Значит, на ребят надежды мало?
– Я постараюсь разыскать Армана сама.
– Он не поверит тебе. Что ты ему скажешь?
– Не знаю. Ты должен знать, что ему сказать, чтобы он поверил.
Иван молча стоял в темноте. Она слышала его дыхание. Теперь, когда она не видела его, в том числе и того, что ростом он ниже Курсанта, ей казалось, что с нею разговаривает именно он.
– Он совсем не разговаривает по-русски, – вздохнул Иван.
– А как же вы понимали друг друга?
– Иногда нам переводили его друзья. С ним работает бельгиец или поляк. А когда не было никого, он говорил по-немецки. Немецкий я немного знаю.
– Я тоже.
– Скажи ему: «Сражающаяся Франция» и укажи пальцем на его берет. Он его носит наизнанку. А потом назовешь мое имя и расскажешь, где я нахожусь. Решение примет он сам.
– А если он не поверит?
– Значит, не придет. Тогда придется идти в горы одному, без проводника. Но для этого нужно выбраться из города.
– Ты сказал, что я должна указать на его берет и что он носит его наизнанку. Почему?
– Берет – часть формы батальона, к которому он принадлежал до того, как попал в плен. А наизнанку он его носит потому, что на лицевой стороне – нашивка, лотарингский крест. Это что-то вроде нашей звезды.
Утром фрау Бальк, просматривая газеты, нашла листовку.
– Шура, – сказала она, – ты это читала?
– Да, – призналась Шура.
– Это было в почтовом ящике?
– Да.
– Как ты думаешь, каким образом это попало в наш почтовый ящик?
– Не знаю, фрау Бальк. Этот листок лежал внизу, под газетой, когда я забирала почту.
