Юрий Коротков - Девятая рота. Дембельский альбом
— Что? — возмутился пузан. — Это мой дом! Ты зачем пришел сюда?
— Я привет тебе привез издалека, — сказал Лютый первое, что пришло на ум.
— Привет? Какой привет? От кого привет?
— Не привет, а предложение.
— Что за предложение?
Надо было как-то выкручиваться. И Лютый показал пузану единственную ценную вещь, которая у него была при себе.
— Смотри, — он чуть откинул полу своей черной кожанки, под которой в плечевой кобуре красовался новенький парабеллум.
Олег очень хорошо знал, что в этих краях такие машинки та же валюта, как водка или самогон в России. Украшение жещины — золото, украшение мужчины — оружие.
— Вах! Закрой, на улице не показывай. Шавкат прислал, да? Из Душанбе, да?
— Да-да! — ухватился за соломинку Лютый. — Шавкат из Душанбе.
— Слушай, дорогой! — расплылся в улыбке толстопуз. — Что ты сразу не сказал? Почему в дом не пошел?
— Как я в дом могу войти без хозяина? Харам!
— Молодец! — похвалил его брюхоногий толстяк. — Харам понимаешь! Проходи в дом! Дорогим гостем будешь!
— Вай, ханум! — увидел он во дворе свою жену с неприкрытым лицом. — Брысь отсюда! Не видишь, у нас гость дорогой! И не появляйся, пока тебя не позовут! Ах, эти женщины, — осуждающе покачал он головой. — С ними строго надо!
Дородная таджичка прошмыгнула на женскую половину дома. А толстяк, усаживая Олега на ковер на полу, спросил его, сколько он хочет за свой парабеллум. И по тому, как спрашивал, нетрудно было догадаться, что пистолет ему страшно понравился. Короче, он мгновенно подсел на немецкую технику.
— Меняю на парня, который у тебя воду на себе носит, — предложил Лютаев.
— Согласен, бери парня, только зачем он тебе? Слабый, совсем дохлый…
Олег без слов снял с себя кобуру и протянул таджику. А тот выхватил пистолет, снял с предохранителя и направил его Лютаеву в лоб.
— Хозяин, харам, — осуждающим тоном напомнил ему Олег с легкой улыбкой на лице.
— Харам, харам, — повторил тот, — только зачем мне отдавать парня, если у меня есть такой пистолет? Объясни, а? — И он нажал на спусковой крючок.
Раздался металлический щелчок, выстрела не последовало. А уже через минуту коротконогий толстяк был аккуратно связан по рукам и ногам и с надежным кляпом во рту усажен в мужской половине на почетное хозяйское место за достарханом. Лютый даже подложил ему под спину мягкие подушки, чтобы было удобно. Рядом сидела его стреноженная ханум.
— Али… — позвал Лютый тихонько, выходя во двор и надевая на себя кобуру с пистолетом. — Алеша! Алешенька!
Мальчишка с опаской выглянул из дверей хозяйственной пристройки.
— Ты кто? — спросил он удивленно. — Откуда знаешь, что меня Алешкой зовут?
— Иди сюда, малыш, — поманил его Лютаев, присев на корточки. — Не бойся, иди. Я — русский.
Пацан подошел. Елки-палки! Как же он похож на Белоснежку, просто одно лицо. А Лютый даже имени ее не знал.
— Ты знаешь, как звали твою маму? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Конечно, знаю. Мне хозяйка сказала. Мама умерла, а звали ее Наташа. А ты? Ты кто такой? Почему ты меня Алешкой зовешь? Меня все тут Али называют…
— Я, — замялся Лютый, выпрямлясь. — Я это, как его… — он набрал в грудь воздуха и выпалил на выдохе. — Алешка, я твой папа.
Мальчишка бросился к Лютаеву, крепко-крепко обвил ручонками, прижался чумазым лицом к его коленям.
— Папка, ты пришел… — прошептал пацан сквозь тихий плач и слезы. — Я так ждал. Я знал, что ты за мной придешь… Обязательно придешь…
У Лютаева подступил к горлу комок, но он взял себя в руки. Времени на сантименты не оставалось…
Оставаться в Пенджабе им было не с руки, а в Душанбе они пробираться не стали — на попутках доехали до Ташкента. Там брат Курбаши Пернебай, тоже ветеран афганской войны, помог Олегу с оформлением документов, и уже через пару дней счастливый Алешка летел с папой самолетом узбекских авиалиний в Красноярск.
Сначала парень возбужденно вертелся в своем кресле у окна, смотрел за борт в иллюминатор, спрашивал, почему летают самолеты и откуда берутся облака. А потом в одно мгновение скис и заснул, сладко посапывая носом.
Олег накрыл сына одеялом, которое принесла стюардесса, и достал из нагрудного кармана групповое фото, которое подарил ему на память Пернебай. На ней он был запечатлен в ташкентском госпитале вместе с его Олей и другими состоявшими на излечении ребятами.
Оказывается, она не поверила в гибель Воробья после получения похоронки, и рванула в Туркестан искать его по госпиталям и медсанбатам. Ей удалось найти несколько ребят, которые рассказали ей, как погиб ее жених. И они упросили Олю сфотографироваться с ними, потому что она была чем-то похожа на Белоснежку, только в сто раз красивее.
Только теперь Олег понял, как она попала в ташкентский поезд, где он увидел ее впервые. Как же жаль, как жаль, что он тогда в узком коридоре вагона прошел мимо и не заговорил с ней! Все могло быть иначе, все сложилось бы по-другому, и она сейчас была бы жива. А у него было бы два сына.
Олег достал из сумки дембельский альбом и вложил туда еще одну фотографию…
Какая же сволочь эта судьба!
Лютаев подвел сына за руку к обитой черным дерматином двери на третьем этаже самой обычной красноярской пятиэтажки и сказал:
— Вот тут, Леха, мы с тобой и проживаем. Запомни, сын, самое главное, что есть в жизни у человека, это семья и дом. Это брат, как крепкий тыл у армии. Без него никакая победа невозможна. Здесь мы с тобой будем держать оборону.
Он поставил на пол свою сумку, снял у сына с плеч солдатский вещмешок, достал из него ключи на кольце от гранаты и открыл дверь. Навсфечу им по коридору бежал испуганный неожиданным нашествием гостей Пахомыч. Олег тут же обругал себя за недостаток сообразительности: надо было предупредить деда письмом, что он решил нагрянуть в Красноярск. А то вон он как задыхается и за сердце схватился: неровен час, удар хватит старика.
— Ты чего, Олега, с неба свалился?
— Ну считай, что так, дед! — рассмеялся Лютый. Я же десантура, или ты забыл? В дом-то пустишь?
— Да проходи-проходи! — затараторил старик и, не дожидаясь рекомендаций, метнулся на кухню к холодильнику — за водкой и закусью.
Олег и Алешка прошли в комнату, сели за стол. Кроме него, четырех простых стульев и старого резного комода в углу больше в помещении мебели не было. Спал дед в туристическом спальном мешке на полу.
Пахомыч в это время гремел на кухне кастрюлями, что-то доставал из настенного шкафа, что-то перекладывал. Наконец, убедившись, что одному ему не управиться, позвал на помощь Олега. Вместе они принесли из кухни маринованные грибочки, квашеную капустку, вареную картошечку, розовое солененькое сальце и неподъемную бутыль самогона. И только теперь Пахомыч сообразил, что Лютаев явился к нему не один.
— Е-мое! — развел он руками. — А это кто ж такой будет? — кивнул он подбородком на Алексея.
— А это, дед, мой сын, — потеплевшим голосом сказал Лютый.
Старик постоял немного, потоптался на месте, похлопал голубыми выцветшими глазами и… сел с Олегом рядом.
— Значит, сын…
— Да сын я, сын! — звонко крикнул мальчуган и убедительно покивал светлой своей головкой: мол, не сомневайся, дедушка, так оно и есть.
Лютый и Пахомыч с улыбкой переглянулись.
— Ну и как тебя зовут, сын? — поинтересовался старик, слегка наклонившись к пацаненку.
— Алексей Олегович зовут! Разве вам непонятно?
— Так я и так тоже седой, да мне ведь по возрасту положено. А ты поторопился, парень… Ага… Значит, седой… И где же тебя так приложило?
— Не могу говорить. Тяжко.
— Ага… Не надо, значит?
— Слушай, Пахомыч, у меня здесь гитара моя где-то была заныкана. Давай, споем?
— А давай! — махнул рукой повеселевший старик, встал со скрипом в суставах и притащил стоявшую за комодом в углу гитару.
Олег подкрутил колки, настроил инструмент и запел хрипловатым, задушевным голосом:
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят!
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте…
— Погоди, Пахомыч! — спохватился Лютый, отставляя в сторону гитару. — Я же тебе подарок привез!
Он наклонился к сыну и отобрал у него эсэсовский кинжал. Мальчишка захныкал, но Олег достал из той же сумки горсть патронов и высыпал на пол перед мальцом. Тот занялся подсчетом боеприпасов, забыв об опасной игрушке.
— Смотри, дед! Я совершенно случайно оказался на Кавказе в тех местах, где тебе в сорок четвертом воевать пришлось! Вот тебе кинжал оттуда!
