Балис Сруога - Лес богов
Кроме того, в записке коменданта перечислялось десять пунктов всевозможных наказаний, которые ждут норвежцев за неповиновение. И в конце Майер грозил вывезти их в другой, более строгий лагерь Ораниенбург, где им придется совсем несладко.
Норвежцы отвергли и второй ультиматум Майера.
Начальство бесилось. Начальство метало громы и молнии. Но свои угрозы претворить в жизнь так и не решилось. Норвежцев лишили только пищи, которую им выдавали с эсэсовской кухни. Но это их не испугало. Они получали богатые посылки от норвежского и шведского Красного Креста и могли без особого ущерба обойтись без лагерного довольствия.
Майер поставил норвежцев на самые тяжелые и грязные работы: они носили и дробили камни, трамбовали шоссе, заменяя лошадей, тянули из леса бревна, волокли ассенизационные колымаги. Работали в поте лица но в СС не вступали.
Некоторые норвежцы, видно, в отместку стали отдавать богу душу. Такое антиобщественное поведение вызвало в комендантской душе новую бурю негодования. Но похоронив нескольких норвежцев и получив из Берлина нагоняй, Майер живых оставил в покое. Он исподтишка точил на них зубы, но на работу не гонял. Потомки древних викингов оказались достойными наследниками своих знаменитых предков.
Долго еще не мог Майер прийти в себя и пережить упорство норвежцев, упорство, представлявшееся ему дискредитацией расы…
Вскоре в лагерь пригнали большую партию финнов, моряков торгового флота, с женами и детьми. Майер гостеприимно поселил их в германском лагере по соседству с норвежцами. Он, видно, надеялся, что хоть финны проявят более привлекательные свойства нордической расы.
ВТОРЖЕНИЕ ВЕРМАХТА
Летом 1944 года в лагерь стали проникать все более волнующие слухи.
Конфликт между немецкой военщиной и эсэсовской организацией Гиммлера обострился якобы до того, что армия в ближайшем будущем прижмет эсэсовцев к ногтю. Верхушку якобы она пошлет ко всем чертям, а рядовых эсэсовцев — на фронт. Все концентрационные лагеря будут отданы под надзор вермахта, будут пересмотрены дела заключенных, невиновных освободят, а эсэсовских головорезов посадят…
Сердце трепетало от таких слухов. Трепетало не только у заключенных, но и у эсэсовцев.
В самый разгар слухов в лагерь, для исполнения своих служебных обязанностей, прибыл капитан вермахта Цетте. Он был назначен вторым начальником Штутгофа. Официально капитан имел такие же права, как и Майер. Цетте привез с собой трех армейских фельдфебелей — Бергера. Поморина и Янке — в качестве начальников блоков.
Эсэсовцы лагеря повесили носы. Им уже казалось, что слухи оказались правдой, что кончаются их золотые денечки. Тем более, что армейцы вели себя вызывающе. Они не отвечали на поклоны эсэсовцев, всюду вмешивались, препятствовали «организации» продуктов, дружески здоровались с заключенными, часто беседовали с ними…
Фельдфебель Янке, уроженец Гумбинена в прошлом, видно, литовец Янкус, разгуливал по лагерю и открыто говорил, что скоро-скоро наступит конец концентрационному аду и все изменится к лучшему, фельдфебель Бергер выкинул еще более удивительную шутку.
К тому времени в Штутгоф доставили большую партию литовских евреев. Их поместили в отдельных бараках. Начальником блока к ним назначили некоего Макса, поляка из Берлина садиста и хулигана.
Макс особенно охотно истязал еврейских женщин. Однажды застал его за работой Бергер. Остановил. Зарычал по-львиному:
— Как ты, негодяй, смеешь бить женщин, а? Я пять лет прослужил фельдфебелем на фронте — никого пальцем не тронул, но тебя за этакую подлость обязательно проучу.
Бергер, плотный и мускулистый, засучил рукава и заявил Максу:
— Ну, держись, босяк!
В молодости Бергер видно, был боксером. Он так разукрасил Максу морду, что тот целую неделю ходил опухший. Голова Макса весьма походила на кочан капусты.
— Тьфу какой мерзавец! — плевался Бергер, выходя из еврейского барака.
Что и говорить, вторжение вермахта вызвало в лагере много волнений и толков. Тем более, что военный комендант Гданьской области сообщил, что вооруженные силы, находящиеся в лагере, отныне находятся в его распоряжении.
Переполошилось, заметалось эсэсовское начальство. Владыка Штутгофа Гоппе вылетел самолетом в Берлин. Туда же — на грузовике — выехал Майер. Через несколько дней они вернулись просветленные, умиротворенные. Что-то готовили исподтишка.
Прошел день, прошел другой. Произошла известная комедия покушения на Гитлера. Она открыла путь к жестокой расправе над главарями вермахта.
Положение в лагере сразу прояснилось. Армия окончательно проиграла битву с Гиммлером. Не было сомнения, что остатки заправил вермахта должны будут покаянно припасть к ногам эсэсовцев.
Все это не могло не сказаться на жизни лагеря. Фельдфебель Бергер моментально был выслан в Быдгощ на подземную фабрику динамита, как глава еврейской рабочей команды. Остатки регулярной армии в лагере немедленно включили… в ряды СС. Капитан Цетте правда, так и не сшил себе эсэсовского мундира — продолжал ходить в старом армейском. Но за это Майер не допускал его ни к каким лагерным делам. У Цетте не было не только рабочей комнаты, но и рабочего стула. Два-три месяца слонялся бедняга по лагерю без определенных занятий. Элегически ковырял палочкой мусор во дворе, коллекционировал старые пуговицы и нитки, копался то у сосенки, то у березы. Жалко было смотреть на праздного страдальца. Хемниц и другие фараончики, рангом пониже, вовсю измывались над беднягой.
Честно говоря, капитан Цетте был ничтожеством. Он совершенно не умел себя вести с достоинством, по-мужски. Где было, ему тягаться с таким опытным живоглотом, как Майер!
Фельдфебели Янке и Поморин, оба из Гумбинена, смиренно напялили на себя эсэсовскую форму.
Поморин, покорный, послушный теленок, по профессии продавец сукна, нашил себе значки СС, глазел на свою одежду и улыбался, как дурачок из сказки. Янке же весь трясся от злобы, плевался, проклинал эсэсовцев, не скрывая своего отвращения к ним.
Ему действительно было трудно. Это был уже немолодой человек, культурный и образованный, дипломированный юрист. Судьба жестоко посмеялась над ним: забросила в такую яму, в такую компанию! Прекрасно представляя перспективы войны, он часто советовался с авторитетными узниками, как бы удрать из рядов СС и попасть в лагерь на правах заключенного. Для него, мол, арестантская роба явилась бы единственным спасением…
Янке даже договорился, в каком блоке он поселится, когда станет заключенным.
Через несколько недель из Штутгофа вылетел Поморин. Не кто иной, как он, стоя во внутрилагерной охране, упустил русскую женщину, отправлявшуюся пешком на Украину и исчезнувшую бесследно. За головотяпство Поморин три месяца должен был промаяться в лагере Мацкау, куда сажали проштрафившихся эсэсовцев.
Янке же все время не везло. Мало заботясь о своей службе, он постоянно пьянствовал с заключенными. Хемниц не раз выгонял его из арестантских бараков.
— Прочь с глаз моих! — орал на него Янке. — Ты еще молокосос. Побыл бы, как я, пять лет на фронте, иначе бы заговорил. Хорошо тебе здесь воевать с заключенными — попробуй, покажи свою храбрость на фронте!
Хемниц уходил не солоно хлебавши. Янке отдавал свой револьвер шрейберу блока и укладывался тут же в бараке спать. За такие проделки комендант отправлял его на пару суток в бункер, но со службы не выгонял.
После отсидки Янке начинал все сначала: ругал эсэсовских молодчиков и пьянствовал.
При эвакуации Штутгофа Янке конвоировал колонну заключенных. Командовал ею фельдфебель СС Милкау, уроженец Тильзита, похвально отзывавшийся о напитках Мажейкского пивоваренного завода и мечтавший после войны открыть в Литве лавку колониальных товаров.
Милкау жил когда-то в Кретинге и сносно говорил по-литовски. Он был до того ловким вором и матерым бандитом, что против него по пути взбунтовались не только заключенные, но и эсэсовцы. Майер нехотя отстранил его от должности начальника команды и назначил Янке.
Когда колонна столкнулась с танками Советской Армии, Янке погиб от пули. Он так и не успел осуществить свою сокровенную мечту — стать заключенным-каторжником.
Так окончилось вторжение вермахта в святая святых Гиммлера.
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ МАГАЗИН
Для нужд заключенных в лагере открыли лавку. Официально ее называли кантиной. В кантине могли покупать товары все заключенные, у которых водились деньги. А деньги добывали следующим образом.
У новичка, попавшего в Штутгоф деньги немедленно забирали и отдавали на хранение в «банк» — канцелярию Гапке. Заключенным строго запрещалось держать деньги при себе в какой бы то ни было валюте. Из средств, замороженных у Гапке, узник каждые четыре-пять недель мог получить по 15 марок, но не банкнотами, а особыми купонами, которые в кантине принимались вместо денежных знаков. Потом лавка рассчитывалась с учреждением Гапке.
