Владимир Першанин - «Смертное поле». «Окопная правда» Великой Отечественной
Я сначала подумал, что провокация. Но мужчина, оглядываясь по сторонам, повторил, что лучше мне записаться в шоферы или радисты. Убеждал он меня с сочувствием, и я заколебался.
И все же я попал в команду, которую составлял лейтенант. Познакомился с сопровождавшим его старшим сержантом, разговорились. Сержанта звали Леонид Иванович Коваленко. Он выслушал мою нехитрую биографию и предложил: «Не раздумывай, иди к нам». До Сталинграда мы добирались пешком, переночевав в каком-то складе. Было полно мошки, в такую пору днем даже скотину стараются выгонять на луга реже. Наша команда, человек сто, представляла странное зрелище. Мало того, что одеты в рванье (все равно форму дадут!), да еще идем, размахивая руками, отгоняя мошкару. Поздно вечером пришли в Сталинград. По дороге троих или четверых недосчитались. Лейтенант с орденом сплюнул и сказал, что обойдемся без них. Это не бойцы.
— Так, что ли? — обратился он ко мне.
— Так точно, товарищ лейтенант! — бодро ответил я, хотя все лицо опухло от укусов мошки.
— Зовут тебя как?
— Красноармеец Полеев. Василий Григорьевич.
— Наш парень, — поддержал меня Коваленко. — Отца у него под Керчью убили. Хочет мстить.
— Ты еще не красноармеец, — усмехнулся лейтенант. — Для этого присягу принять надо. Лет-то тебе сколько?
— Семнадцать с половиной, — ответил я, твердо уверенный, что из Сталинграда меня домой не отправят — слишком далеко.
В Сталинграде, на призывном пункте, нас покормили и в тот же день отправили на «полуторках» через паромную переправу в Среднюю Ахтубу, поселок километрах в тридцати от города. Потом отметились в штабе и снова пешком шагали целый день к месту расположения части.
Я мало знал, что представляла тогда 27-я воздушно-десантная бригада. Но то, что это была не совсем обычная часть, понял быстро. С месяц я провел в учебном батальоне. Нас переодели в сильно поношенное обмундирование, ботинки с обмотками. Когда сдавали нашу гражданскую одежду, ко мне подошел какой-то парень, оглядел мои гражданские башмаки, довольно крепкие, и предложил:
— Буханку хлеба за них хочешь?
— Их же сдать положено. В фонд обороны, — возразил я.
— На положено хрен заложено! Соглашайся.
Я согласился, потому что все время хотелось есть. Ботинки исчезли, а хлеб я, конечно, не получил. Вскоре этот обидный случай сгладился в памяти, потому что началась учеба. Обычно занятия проводились по взводам. Сорок человек, а во главе младший лейтенант или сержант. Жили мы в палатках среди живописной Волго-Ахтубинской поймы. Подъем, пробежка километра два, зарядка, завтрак, изучение уставов, строевая подготовка и так далее. Можно сказать, проходили курс молодого бойца. Но одновременно нас проверяли, как говорится, «на вшивость». Из взвода куда-то исчез курсант, который постоянно ныл, что «немцы прут и никак их не остановишь». Его не забрал особый отдел, а просто, как мы поняли, перевели в обычную часть.
Через неделю нам устроили кросс километров на восемь. Я едва выдержал. Спасли крепкие легкие, не отравленные табаком, и упрямство. Но еще двоих, «скапустившихся» на полдороге, тоже отчислили. Из-за чего-то убрали чернявого паренька. Якобы из-за национальности или из-за социального происхождения. Так потихоньку оставляли костяк, не сказать, чтобы самых крепких ребят, но упрямых и надежных. Через месяц подготовки человек двадцать, в том числе меня, перевели в военный городок. Снова разбили по взводам, и я неожиданно увидел старшего сержанта Коваленко. Он командовал взводом, и я упросил взять его к себе. Впрочем, уговаривать долго не пришлось. Коваленко, сразу узнав меня, спросил:
— Ну что, обкатали маленько? Выдержал?
— Нормально.
— Тогда пойдем со мной.
Было начало августа. Уже прочитали грозный приказ Верховного Главнокомандующего № 227 «Ни шагу назад». Мы приняли присягу. Шли ожесточенные бои в большой излучине Дона, откуда рукой подать до Сталинграда. Сводки Информбюро, как всегда, грешили туманными фразами. Я не знал, может, и нашу станицу оккупировали немцы. Шестого августа фашистские части взяли станцию Тингуту, менее чем в ста километрах от Сталинграда. Я представлял фашистов, сжигающих наш дом, расстреливающих мою родню. Однажды не спал всю ночь, даже тихо плакал, чтобы никто не слышал.
Утром начиналась учеба, и я брал себя в руки. Занятия носили уже другой характер. Взводы по сравнению с учебным батальоном были меньшего состава, человек по двадцать пять. Почти исчезла строевая подготовка, меньше мучили уставами. По-прежнему делали по утрам долгие пробежки, но появились новые дисциплины. Каждый день по часу, разбившись на пары, изучали приемы рукопашного боя. Сержантов-преподавателей было двое. Один смуглый, жилистый, по фамилии Айдашев. Мы называли его «Айда». Конечно, за глаза.
Айдашев вел занятия очень жестко. Никто не любил быть у него спарринг-партнером. Он с такой силой шмякал о землю, что курсанты порой не могли долго прийти в себя. Если шли упражнения с учебным ножом или пистолетом, Айдашев безжалостно выворачивал руки, заставляя людей вскрикивать от боли. Однажды он нарвался на хорошо подготовленного парня. Тот не поддался и сам сбил с ног Айдашева. Сержант пришел в ярость и буквально измолотил парня. Мы возмутились, подняли шум. Пришел Коваленко, построил взвод и отчитал всех:
— Сержант Айдашев вас фашистов бить учит, а вы синяков испугались. Как же вы в бою себя поведете?
Но Леонид Иванович все же поговорил с инструктором, тот немного приумерил пыл. Хотя бы в нашем взводе. В других взводах он действовал по-прежнему. Второй инструктор, наш, русский, из борцов, был душевнее, хотя заставлял нас проводить приемы в полную силу:
— Никаких касаний. Девок будете гладить! Резкий удар. Вот так!
И кто-то из нас катился по траве, а деревянный нож или пистолет летел в другую сторону. Мы старались, понимая, что это важно. Однажды один из парней сломал кисть руки. Его отправили в санбат. Разбираться, кто прав, кто виноват, не стали.
Кормили нас неплохо. Каждое утро, кроме каши и хлеба, — кусочек масла. На обед хороший суп, каша с мясом. Вокруг было много садов и плантаций. Я-то привык к помидорам, а те, кто с севера, прямо объедались ими. Хватало и яблок, которые мы приносили в гимнастерках, завязав воротник и рукава. Сторожа нас не гоняли, только просили не ломать стебли и ветви. Начальство предупреждало: если схватим дизентерию, будет расценено как членовредительство. Обходилось! Пока молодые, все впрок шло.
Много занимались боевой подготовкой. Изучали винтовку, ручной пулемет, автоматы. Коваленко учил нас разбирать и собирать немецкий автомат МП-40. Нам он нравился. Коваленко сразу предупреждал, что это оружие ближнего боя и все автоматы рассчитаны на стрельбу короткими очередями. Проводились стрельбы из пистолетов ТТ, наганов. Из ТТ я попадал точнее. Чтобы метко управляться с наганом, нужны навыки и сильные пальцы. У пистолета после каждого выстрела курок взводится автоматически, а чтобы выстрелить из нагана, надо приложить дополнительное усилие для взведения курка и лишь затем стрелять. На стрельбище мы иногда хитрили, незаметно взводя курок перед первым выстрелом. Это помогало попасть в цель, но последующие выстрелы уходили в края мишени или «в молоко».
Леонид Иванович Коваленко относился ко мне хорошо. Я был самым младшим во взводе. И, если быть объективным, во многом уступал другим курсантам. Хотя в неразберихе сорок второго года в воздушно-десантную бригаду брали порой случайных людей, но в основном ребята были проверенные, прошедшие отбор. Я подружился с Федей Марковым, бывшим киномехаником из-под Куйбышева. Он был худощавый, среднего роста, но хорошо развит физически. Крутил на турнике «солнце» — залюбуешься. Когда я спросил, где он так научился, ответил, что в его прежней части старшина был въедливый. Заставлял после ужина на турнике и брусьях заниматься.
— А у меня руки тренированные. Знаешь, сколько коробка с кинолентами весит?
Я не знал, и Федя сообщил, что две коробки тянут двадцать четыре килограмма. Приходилось таскать на себе и за десять, и за пятнадцать километров. Я любил кино и завидовал Феде, интересовался, где учат на киномеханика.
— Ерунда все это, ручку крутить да ленты склеивать. Человек должен настоящую профессию иметь. Я просто перед армией подрабатывал. А вообще-то моряком хотел стать. Может, и стану.
Преподавали взрывное дело. Но это была слишком сложная наука. Нас учили основам. Взрывников готовили специально, и все они, как правило, уже имели какую-то подготовку. Я тоже прошел курс. Узнал, что основной взрывчаткой, которой пользуются десантники, являются тол и тротил. Несколько дней посвятили изучению разного рода взрывателей и дважды съездили на полигон, где взрывали с помощью бикфордова шнура толовые шашки. Тола выделяли немного, и взрыв небольшой шашки метров за сто гремел глухо и не слишком впечатляюще. Я ожидал большего.
