Сулико Жгенти - Зеленый склон горы
Темури сидел за столом и ужинал. Александр одевался перед зеркалом. Он делал это так сосредоточенно, что не заметил, как сын уже давно перестал есть и с любопытством смотрел па отца.
— В чем дело, папа?
— А что? — обернулся к нему Александр.
— Куда ты идешь такой нарядный?
Вопрос сына застал Александра врасплох, и он растерялся.
— Пройдусь по улице, подышу чистым воздухом…
Александр причесывался, глядя в зеркало, и встретился с любопытным взглядом сына.
— Ну чего ты уставился на меня?
— Никогда не видел тебя таким… обворожительным. Только вот эта рубашка…
— Что? Плохая? — встревожился Александр.
— Нет, она хорошая. Но к этому костюму больше подойдет темно-синяя. Сейчас под костюм носят жилеты из более легкой ткани, — со знанием дела сказал Темури.
— Не хватало еще гоняться за модой, — проворчал Александр.
— Великий Гегель сказал: «Идти против моды так же глупо, как и следовать ей».
— А говорил Гегель, что не следует совать нос в чужие дела? По-моему, он где-то высказался в таком роде.
— Еще одно замечание, и все, буду молчать. Сейчас не носят таких коротких галстуков. Можешь надеть мой, если хочешь. Он больше подойдет.
— Ладно, давай, — примирился Александр.
Темури достал из чемодана галстук, протянул отцу.
Александр уже направился в выходу, но у двери остановился, повернулся:
— Ну, как теперь?
Оглядев отца с ног до головы, Темури поднял вверх большой палец:
— Ален Делон!
Махнув на него рукой, Александр быстро вышел.
На открытой эстраде играл оркестр. Круглая площадка была заполнена танцующими. По краям площадки под разноцветными зонтиками были установлены столики. За одним из них сидели Розмари и Александр. Бутылка шампанского и большая ваза с фруктами придавали их столу праздничный вид.
— Почему вы не танцуете? — обратилась к нему Розмари.
— Я не умею танцевать современные танцы. В наше время танцевали другие: фокстрот, вальс, танго.
— В наше время? Разве сейчас не ваше время? Ведь каждый человек живет именно в свое время!
— Я хотел сказать — в моей молодости.
— А вы и сейчас не старый, — сказала Розмари, бросив па пего взгляд. — Когда вы сказали, что воевали, я очень удивилась.
Розмари сидела перед Александром грустная, задумчивая. Удивительная женщина! Смеясь от души, она в следующую минуту могла вдруг глубоко задуматься, и тогда лицо ее мрачнело.
Александр разлил по бокалам шампанское:
— За вас, Розмари!
— И за вас, Александр!
Она взглянула на Александра и снова улыбнулась. Отпила немного и подняла бокал, посмотрела на свет:
— Нигде, наверное, не пьют столько вина, сколько в Грузии. У меня к вам одна просьба.
— Говорите.
— Пройдемся туда, где тогда шли бои…
— Сейчас? Среди ночи?
— А что? Страшно?
— Сейчас нет. Страшно было тогда.
Розмари и Александр шли по освещенному луной полю.
— Отец мой до войны играл на скрипке в оркестре оперетты, — тихо рассказывала Розмари. — И меня назвал опереточным именем. Написал с фронта матери, что, если родится дочь, назвать Розмари.
— Розмари. Прекрасное имя!
Она искоса взглянула на него, улыбнулась:
— Вы что-то очень по-праздничному одеты.
— А я праздную встречу с вами.
Розмари вдруг кинулась к дереву и, подпрыгнув, сорвала листок с нижней ветки. Александру очень захотелось последовать ее примеру — он даже измерил взглядом расстояние до ветки. Но благоразумие взяло верх.
Он остановился около траншеи и взглянул на Розмари. В свете луны ее лицо казалось бледным, в глазах волнение.
— Расскажите, что происходило здесь тогда.
— Вот здесь был мой окоп. Там стоял пулемет. А этот окоп взводного командира вырыл, мой друг, Коля Братченко… Сверху стреляли немцы.
— Дальше?
Александр не знал, что рассказывать дальше.
— Война, как боль, се не поймешь с чужих слов, если не пережил сам.
— Вы видели их отсюда?
— Иногда. Во время коротких перебежек или когда они наступали. Днем передвигаться можно было только ползком. Вот так.
Александр лег на землю лицом вниз, осторожно поднял голову и огляделся по сторонам:
— Ого! Вот теперь узнаю эти места!
Розмари пробирала дрожь. Она обхватила себя обеими руками за плечи, съежилась и попросила:
— Встаньте… Прошу вас…
Александр встал, снял пиджак, набросил его на плечи Розмари. Она молча смотрела па гору и, не поворачивая головы, вдруг попросила:
— Дайте закурить.
Александр протянул ей сигарету и поднес зажигалку. Пальцы ее, державшие сигарету, мелко дрожали. Она глубоко затянулась.
— На этой горе вас ранили?
— Да, вон в том месте. На самом верху.
— Видели, кто стрелял в вас?
— Если б я увидел его, то он уже не выстрелил бы.
— Куда попала пуля?
— В шею. А осколки мины вот сюда, всего на четыре миллиметра от сердца. Врач сказал, что осколок прошел в тот миг, когда сердце сжалось, — это и спасло меня.
Розмари смотрела на Александра, качая головой:
— Мое существование — тоже игра случая.
Александр удивленно посмотрел на нее.
— Да, да. В конце сорок второго моего отца взяли в армию. Фашистов тогда интересовал больше грохот выстрелов, чем звуки скрипки. Несколько месяцев отца держали в тылу, где-то у Балатона. По состоянию здоровья он не был годен к военной службе. Потом все же отправили на фронт. По дороге на фронт его часть три дня стояла в Будапеште и ему разрешили эти три дня провести дома.
Розмари повернулась и пошла к дороге. Александр догнал ее и пошел рядом.
— Я все думала, что бы случилось, если б отца не отпустили тогда домой, неужели меня нс было бы?
— Очень сложный вопрос. А что стало потом с отцом?
— Они ехали к фронту на грузовых машинах, когда с отцом случился острый приступ аппендицита. Это произошло где-то в этих местах. Об этом мама узнала после войны… Отец, оказывается, кричал от страшной боли. И тогда офицер-эсесовец приказал высадить его из машины как паникера. Его, умирающего, оставили в степи ночью. Умереть на войне от такой мирной болезни — это так несуразно.
— Да, война располагает всеми способами убивать, в том числе и мирными.
— Знаете, со мной в комнате здесь живет одна туристка. Она немка. Ее зовут Ульрике. Веселая, добрая женщина. Я с ней дружу, но когда вспомню отца, смотреть не могу на нее… Это, наверное, нехорошо, когда помнишь зло…
— Что поделаешь — человек весь состоит из памяти.
Они шли некоторое время молча по освещенной луной дороге.
— Если бы вы знали, как я мечтала приехать сюда! — воскликнула Розмари. — Мне почему-то казалось, что где-то здесь я почувствую, вернее, встречусь с душой отца… Вы верите в бессмертие души?
Александр не ожидал такого вопроса, растерянно улыбнулся:
— Признаться, не верю. Но я верю в дружбу, любовь, добро, силу человеческого разума.
— Да, во что-то надо верить, иначе невозможно жить.
Они уже подошли к воротам турбазы. Розмари сняла пиджак и протянула Александру:
— До свиданья, Александр!
— До свиданья, Розмари!
Розмари повернулась и пошла к зданию турбазы. Александр стоял и смотрел до тех пор, пока она не скрылась за дверью.
Он шел по полю, весело насвистывая. Сердце его переполняло опьяняющее чувство счастья. А вокруг ничего, кроме луны да ветреной ночи…
Увидев знакомое дерево, Александр разбежался и, подпрыгнув, сорвал с ветви листок. Рассмеялся, подпрыгнул еще раз и сорвал листок с другого дерева…
Из окна гостиницы виднелся пробудившийся ото сна поселок. Александр возился у стола, готовя завтрак. Игорь брился перед зеркалом и рассказывал:
— Так вот, я думал: окончу школу, стану студентом и буду счастлив. Стал студентом м мечтал о том, как окончу институт и буду чувствовать себя счастливым… А тем временем началась война. Я сидел в окопе и думал: победим, вернемся к мирной жизни и вот тогда я буду действительно счастлив. — Закончив бриться, он снял крышку с электробритвы и подул на нее. — Оказывается, я был счастлив тогда, когда учился в школе, потом в институте, когда был молод и воевал. Это я только сейчас понимаю.
— Да, счастье, к сожалению, видишь всегда со спины, когда оно уходит от тебя, — откликнулся Александр. — Надо бы все угадывать вовремя. А может быть, мы именно сейчас счастливы? Мы живы, живем в мирное время и еще довольно молоды.
— Эх, наша молодость потеряна на дорогах войны.
Александр не стал ему возражать, о чем-то раздумывая.
— Как ты думаешь, только не удивляйся, молодая женщина может полюбить мужчину нашего возраста? — Александр, видимо, с трудом решился на этот вопрос.
— Все бывает, — серьезно ответил Игорь. — Любовь не знает логики.
