Павел Кодочигов - Тихая оборона
Июльское солнце поднялось высоко, и в палате стало душно. Морщась от боли, он сдвинул простыню вниз. Рана продолжала кровоточить. На бурое пятно повязки набросились мухи — до крови они жадные, чуют ее издалека. Мухи ползали по лицу, лезли в глаза, в рот, и он не мог их отогнать. А в голове бились мысли, свивались в клубки, растекались в стороны. Но о чем бы ни думал, он все еще жил вчерашним боем. Когда приносили новеньких, тянул шею: не свои ли, нельзя ли узнать, большие ли потери в батальоне, кто остался живым, кого назначили вместо него. Но свои не поступали, узнать что-либо было не у кого. О родном своем доме вспомнил, спохватился: надо сегодня же попросить кого-нибудь написать письмо, сообщить, что жив, здоров, легко ранен. Много будут значить для отца с матерью и сестренок эти слова. Легко ранен — значит, два-три месяца за него могут быть спокойны. О брате Пете только станут волноваться. Недавно письмо от него получил — жив, здоров, командир роты, скоро тоже капитана присвоят...
* * *
Они были первенцами в семье крестьянина большой подмосковной деревни Вельяминове Василия Ивановича Евдокимова. Время было несытное, и потому близнецы родились такими хиленькими, что и посмотреть не на что. Однако к пятому классу догнали сверстников, а в седьмом, на удивление всей деревне, стали богатырями-муромцами, связываться с которыми опасались даже парни постарше. Получилось так, наверно, потому, что с малых лет не были ленивыми. Матери, отцу ли, как старшие в семье, наперегонки помочь бросались. На сенокос выезжали с радостью. Едва машины на току заработают, братья тут как тут и сразу работу себе находят. Приехали в деревню топографы — к ним в помощники напросились, два лета в партии отработали, между делом карту читать научились, по азимуту ходить, на местности без всякого компаса ориентироваться.
Ивану четырнадцать исполнилось, а председатель колхоза заговорил с ним о том, чтобы поработал в половодье перевозчиком. Заговорил и сам же испугался: мальчонка еще, случись беда, не с него, а с главы колхоза стружку снимать будут. Спросил с сомнением в голосе:
— А ты, Ваня, сам-то как думаешь? Справишься?
«Мальчонка» поднял на него удивленные глаза:
— А чего там? Только мне весел не надо.
Тут председатель удивился:
— Руками, что ли, грести будешь?
Тот вздернул нос-пуговку:
— Я к деревянной лопате привык. Она здорово загребает.
— Вот как? А ну пойдем — попробуем.
Лодка шла ходко, управлял парнишка ею умело, обильной воды и волн не боялся, и больше у председателя о перевозе голова не болела.
А что было Ивану бояться воды, если сызмала речка Истра была перед глазами, до нее добраться — только с берега скатиться. Купайся сколько душеньке угодно. Он и плавал летом до одури, а осенью — чуть не до первого снега. Не из-за бахвальства и не ради закалки, а потому что моряком мечтал стать. Встанет на Истре лед, лучшего катка во всей округе не найти. Весной же, когда лед тронется, до чего же весело и жутко кататься на льдинах. Случалось, что в промоины попадал, со льдин в воду, как с горки, скатывался. Это когда они сталкивались друг с другом и вставали на дыбки, как необъезженные кони. И никогда не болел после такого купания. Отцом, правда, был бит, но без этого разве вырастешь?
* * *
В палату вошла сестра, громко и требовательно спросила:
— Комбат Евдокимов из сто пятьдесят седьмого гвардейского здесь лежит?
— Здесь, — отозвался он.
— К вам командир полка прибыл! Приготовьтесь!
Полковник Слесаренко вошел в сопровождении военврача, женщины. Окинул взглядом палату и направился к носилкам капитана.
— Ну, здравствуй, Евдокимов! Как чувствуешь себя?
— Хорошо, товарищ гвардии полковник.
Командир полка хмыкнул, но возражать не стал:
— Рад, что живым вижу и врачи тебе жизнь гарантируют. Поправишься — возвращайся в полк.
— Спасибо, товарищ гвардии полковник! А как батальон?
— Твой батальон такую брешь пробил, что вся дивизия в нее устремилась, а немцы из Балв уже на запад посматривают.
Женщина-врач подошла к носилкам, поставила под левую руку, чтобы можно было дотянуться, кружку, доверху наполненную черникой:
— Это вам для скорейшего выздоровления.
— Спасибо! — пробормотал Евдокимов. Глаза его предательски заблестели — и неожиданный приход командира полка тронул, и подарок врача.
— Не могу больше задерживаться, комбат, — словно извиняясь, сказал полковник. — Поправляйся.
На улице сказал хирургу:
— Вчера утром был здоров как бык, вечером вот этот хутор брал...
— И отличился?
— Еще как! К ордену Александра Невского представлять буду. С комдивом вопрос уже решен. Хороший парень этот Евдокимов!
Врач удивилась:
— Парень? Сколько же ему лет?
— Пацан еще — капитану Ивану Васильевичу Евдокимову в апреле двадцать один годок стукнул.
А комбат Евдокимов тем временем дотянулся до кружки, ухватил горсть ягод. Почувствовал, как свежи и холодны они, зажмурился от удовольствия, и показалось ему, что боль, донимавшая все утро, стала стихать.
