Владимир Шатов - Ни шагу назад!
- Наш грузовик горит! - заорал Вилли. - Нужно тушить пожар.
- Бежим.
Однако никто не решился начать гасить пламя. Двое солдат скрючились поблизости, один из них оказался повар из Гамбурга. Можно было подумать, что он ещё жив, лишь тонкий осколок торчал из его челюсти.
- Кто это? - сначала Иоганн не узнал другого, тот уткнулся лицом в землю.
Потом разглядел, что это унтер-офицер Шульке, его затылок превратился в кровавое месиво. После гибели грузовиков безлошадные были переведены в роту специального обслуживания. Лейтенант Зибланд выступил с кратким прощальным словом и пожал всем руки. Когда он подошёл к Вилли, тот усмехнулся и сказал:
- Скучновато будет без нас?
- Не унывай, мой мальчик. - Сказал он ему. - Даже это представление однажды закончится…
Новым командиром оказался маленький капитан, настоящее напыщенное ничтожество. Он приветствовал прибывших лекцией о дисциплине и долге. Однако он был подобен собаке, которая больше лает, чем кусает, и однажды Иоганн его расколол.
- Капитан Кребс хвастун и настоящим зануда, - сказал он товарищам. - Но мы научимся с ним ладить.
- Как?
- Мы просто подыграем его тщеславию.
Важная база снабжения ждала новых охранников. В специальном соединении, которому придали их роту, сразу же отдали приказ до наступления утра прибыть к лагерю русских военнопленных, чтобы забрать оттуда партии подневольных рабочих для погрузочно-разгрузочных работ на базе снабжения. Потом Пилле, один из друзей поехавший в лагерь рассказывал, вернувшись вечером из командировки:
- Грузовик доставил нас в Кременчуг. Когда мы входили в лагерь, то едва могли перевести дух. За металлической трехметровой решетчатой оградой, со сторожевыми вышками, пулемётами и прожекторами, расположенными через равные промежутки, находились тысячи русских, размещенных в убогих бараках. Каждый отдельный барак был окружен колючей проволокой. Всё сооружение напоминало медвежью яму, и это впечатление усиливалось огромными кровожадными псами, которых охранники держали на коротких поводках. От всего этого места исходил мерзкий, тошнотворный запах. Он был уже нам знаком после того, как мы впервые столкнулись с колонной военнопленных, которых гнали на погрузку в товарные вагоны.
Пилле замолчал, чтобы слушатели смогли вспомнить события полугодовой давности. Потом продолжил:
- Один из лагерных охранников открыл дверь в барак и что-то прокричал. Заключенные потоком хлынули наружу, заваливаясь друг на друга. Резкие слова команды выстроили их в три колонны перед нами. Говоривший по-немецки староста, назначенный охраной, с необычайной грубостью старался изо всех сил навести порядок в рядах. Он отобрал пятьдесят человек, а остальных загнал обратно в барак. Некоторые пытались проскользнуть в рабочий отряд, но те из русских, которых уже отобрали для работы, отгоняли конкурентов, криками призывая старосту барака. Тот дал волю своему гневу на виновных, нанося удары хлыстом направо и налево, с криком и руганью, без тени жалости к соотечественникам.
Все это, в конце концов, надоело толстому охраннику, и он ослабил поводок своей рвущейся собаки. Одним прыжком пёс пробрался в самую гущу свалки, и в следующий момент мы увидели, как он впился зубами в руку старосты. Охранник взирал на это с полнейшим равнодушием, он и не подумал отогнать пса. Между тем староста барака отчаянно пытался стряхнуть животное. Он умоляюще смотрел на лагерного охранника. Когда один из избитых русских попытался убежать обратно в бараки, пёс выпустил руку старосты, молниеносно бросился за этим человеком и впился зубами в его ягодицы. Новая жертва истошно заорала, но в последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до двери барака, оставляя клочья штанов и подштанников в зубах собаки. Я никогда в жизни не видел более обескураженного животного. Молодой охранник разразился оглушительным хохотом. Мы слышали его грубый гогот, даже когда вышли наружу и тронулись в путь с нашими пятьюдесятью живыми скелетами…
***Утром все увидели новых грузчиков. Худые пленники шатались, как пьяные. У многих даже не было шинелей, униформа свисала лохмотьями. Они носили с собой своё имущество: пустые жестяные банки из-под мясных консервов и помятые железные ложки.
- Доходяги! – подумал Иоганн.
Лишь у немногих был маленький узелок за спиной, видимо, с запасными обмотками или с помятой флягой для воды, которые они не решались нести открыто, боясь вызвать зависть у других.
- Вот это работники, – присвистнул Ковач. - Они еле таскают ноги.
База снабжения представляла собой небольшой ровный участок земли, обнесенный забором, за которым разместились несколько насквозь продуваемых сараев. Она была разделена на три секции: склад боеприпасов, хранилище горючего и продовольственный склад. То и дело прибывали и уезжали грузовики, и работа пленных заключалась в том, чтобы загружать и разгружать их.
- Быстрее, быстрее! – то и дело раздавалась нетерпеливая команда.
Предполагалось, что караульные, не должны помогать в этом, но очень скоро все стали работать не покладая рук. Дел было невпроворот, кроме того, во время работы было не так холодно.
- Русские очень слабы. – Оправдывался Иоганн. - Они едва держатся на ногах, не говоря уже о том, чтобы прилагать требовавшиеся от них физические усилия. Четверо с трудом поднимали ящик, что для Францла и него было детской забавой.
Но они, конечно, старались изо всех сил. Каждый стремился угодить. Они соперничали друг с другом, подгоняли один одного. Потом смотрели с надеждой, заметили ли немцы их усердие. Таким образом, они надеялись добиться лучшего с собой обращения, а может быть, и получить ломоть хлеба.
- Мне жаль этих доходяг. - Думал молодой Майер. - Среди них есть почти дети и бородатые старики, которые годятся нам в деды.
Все без исключения пленные выпрашивали еду или папиросу. Они скулили и пресмыкались перед охранниками, как побитые собаки. И если жалость и отвращение становились невыносимыми, им давали что-нибудь, тогда они ползали на коленях и целовали руки.
- Как должно быть, богат их словарь словами благодарности! - удивлялся Вилли. - Не верю своим глазам.
Это были человеческие существа, в которых уже не оставалось ничего человеческого. Люди, которые на самом деле превратились в животных.
- Однако имели ли я право осуждать их? – рассуждал Майер. - Если нас самих никогда не заставляли променять последние остатки гордости на кусок хлеба?
Ежедневно люди умирали от истощения. Однажды за ящиком боеприпасов Ковач обнаружил троих мёртвых русских с посиневшими лицами. Они замерзли насмерть. Почему-то не успели присоединиться к отправлявшимся обратно в лагерь, и их записали как сбежавших. Да, были и убегавшие, но очень-очень мало. Было довольно заманчиво улизнуть во время работы вне лагеря, но не часто находился человек, воспользовавшийся этой возможностью.
- В подобной ситуации любой из нас ухватился бы за малейший шанс удрать, - хорохорился Пилле. - Но русские люди другого сорта.
Бродячих собак вокруг было великое множество, среди них попадались самые необычные виды дворняг. Единственное, что их роднило, было то, что все они были невероятно тощими. Для заключенных это не имело значения.
- Мы голодны, так почему бы не поесть жареной собачатины? - пленные постоянно пытались изловить осторожных животных.
Они просили немцев жестами, имитируя лай «гав-гав» и выстрел «пиф-паф», убить для них собаку. Просто взять и застрелить ее!
- Для меня это своего рода спорт. - Думал Иоганн. - Кроме того, этих диких собак развелось огромное количество.
Когда охранники кидали им подстреленную собаку, разыгрывалась тошнотворная сцена. Вопя как сумасшедшие, русские набрасывались на собаку и прямо руками раздирали её на части, даже если она была ещё жива. Внутренности они запихивали себе в карманы, нечто вроде неприкосновенного запаса. Всегда возникали потасовки за то, чтобы урвать кусок побольше.
- Горелое собачье мясо воняет ужасно, - возмущался Вилли. - В нём почти нет жира... Как его можно есть?
Но пленные не каждый день жарили собак. За бараками была большая вонючая куча отбросов и, если охраны не было поблизости, они копались в ней. Они ели, к примеру, гнилой лук, от одного вида которого могло стошнить…
- Животные. – Сделал окончательный вывод Пилле.
Однажды во время погрузки продовольствия разбилась пара бутылок водки, и алкоголь просочился на пол грузовика. Русские вскарабкались на него и слизывали жидкость языками, как коты. На обратном пути в лагерь трое из них свалились мертвецки пьяными. Вот когда Францл рассвирепел:
- Проклятые ублюдки! - орал он. - Будьте же людьми.
Францл вдруг как ненормальный стал избивать одного из этих бедняг прикладом ружья, а жалостливое хныканье этого человека только приводило его в неистовство. Он рычал от ярости, как тигр, и безжалостно наносил удары, пока Майер не подскочил к нему и не схватил за плечо.
