Богдан Сушинский - Жестокое милосердие
— Кажется, вы уже сообщали об этом, господин Ульрех, — попытался напомнить ему Штубер, однако и на сей раз сбить подполковника с толку не сумел.
Правда, он немного замялся, как боксер, которого слегка повело после сильного бокового в челюсть, однако до вмешательства рефери дело не дошло:
— Пока что они ведут себя смирно, — мужественно продолжил он свой доклад. — Ждут своей участи.
— Мы-то опасались, что они разгонят все ваше воинство, — продолжал комментировать доклад Ульреха гауптштурмфюрер Штубер.
Полковник Лоттер сохранял при этом философско-аристократический нейтралитет, оставаясь выше всей этой, явно недостойной офицеров, вежливой перебранки.
— На предварительных допросах диверсант, называющий себя поручиком фон Тирбахом, и диверсант, называющий себя капитаном вермахта фон Бергером, сообщают какие-то совершенно невероятные вещи.
— Что их доставили сюда на «солнечных дисках»[2]? Нет? Тогда чем они вас так поразили?
— Простите, о каких «солнечных дисках» идет речь? — обескураживающе поинтересовался подполковник, только сейчас догадавшись извлечь из небольшого сейфа бутылку коньяку и налить обоим гостям по рюмочке.
— Это я так, почти пошутил, — сдался Штубер, понимая, что он со своей ироничностью окончательно выбил Ульреха из привычного мировосприятия. — Курбатов и его спутники, что, действительно балуют вас интересными подробностями своего трансконтинентального рейда?
— Они и вас поразят, — вдруг проклюнулось в сознании Ульриха некое подобие мстительности. — Это истинные солдаты и истинные арийцы. Если только не продались коммунистам, — все же подстраховался подполковник.
— Так они что, все трое — германцы? — спросил фон Штубер, вкусив знаменитого напитка Франции. Вводить подполковника в дебри космического тайнознания он счел несвоевременным.
— Командир — чистокровный славянин. Утверждает, что родовой князь, служил ротмистром в белоказачьей армии генерала Семёнова.
— Меня умиляет ваша недоверчивость, подполковник. Один называет себя поручиком фон Тирбахом, другой считает себя капитаном вермахта… Кто же они на самом деле? Вы хоть пытались выяснить? Я, конечно, понимаю: специфика профессии. Но нельзя же, в самом деле, вот так…
— Обычные меры предосторожности, — замедленно, невозмутимо проговорил Ульрех. — Командир группы отказался отвечать на самые важные вопросы до тех пор, пока не появится кто-либо из штаба армии. Мы, естественно, могли бы его заставить, но…
— Понимаю, сработало ваше благоразумие, — наконец-то вклинился в их странный диалог полковник Лоттер, спасая самолюбие своего подчиненного.
— При этом Курбатов требует связать его, с кем бы вы думали?…
— Ну вот, а вы сомневаетесь, что имеете дело с князем, — уже более миролюбиво обронил Штубер. — Любой славянин ведет себя похлеще нашего маркграфа. Что уж говорить о князьях.
Ульрех томительно поморщил лоб, пытаясь понять, к чему клонит один из ближайших соратников Скорцени, или по крайней мере попасть в струю его игриво-идиотского настроения.
— Словом, он настоятельно требует связать его… — повторил подполковник.
— … С «самим» Скорцени, — с грустной миной «угадал» гауптштурмфюрер.
— Точно! — удивленно уставился на него подполковник.
— Приведите ко мне этого князя. Предварительно уведомив его, что прибыл офицер из отряда Отто Скорцени, который совсем недавно принимал участие в операции по похищению Муссолини. — Штубер сообщил это не столько для Курбатова, сколько для самого Ульреха. — Надеюсь, он окажется намного доверчивее вас.
— Надеюсь, — безропотно признал подполковник, явно теряя нить логики этого диверсанта.
— И еще: в этом особняке найдется отдельная комнатка, в которой можно было бы поговорить с русским тет-а-тет?
— Конечно, найдется, — охотно заверил его Ульрех. И немного замявшись, сказал: — Хотя нам с полковником очень хотелось бы присутствовать при этой беседе.
6
Сразу же за поворотом дорога поползла на возвышенность, петляя между двумя стенами густого леса, кроны которого смыкались над машиной так, что иногда казалось, будто они проезжают туннель.
Беркут взглянул на трофейные швейцарские часы, еще недавно принадлежавшие обер-лейтенанту. Пять минут восьмого. Но здесь, в лесу, солнца уже не видно, небо намного темнее, чем на равнине, словно в нем отражается загустевшая синева верхолесья, поэтому казалось, что уже давно наступил поздний вечер, так и хотелось отыскать взглядом первые звезды.
На Подолии, вдоль таких лесных дорог, немцы успели вырубить все деревья и кустарники метров на пятьдесят, чтобы более или менее обезопасить себя от внезапного нападения. И сейчас, приказав группе усилить внимание и приготовиться к бою, лейтенант впервые подумал, как пришлась бы кстати эта немецкая предусмотрительность здесь, где их машина может стать легкой добычей партизан.
Словно подтверждая его самые мрачные предчувствия, впереди вдруг послышались сначала ружейная и автоматная стрельба, а затем, стараясь заглушить собственное несуразное эхо, зачастили два пулемета, по звуку которых Беркут сразу определил: немецкие.
«Да ведь с той стороны немцы тоже должны были выставить заставу! — запоздало осенило Андрея. — На нее-то партизаны и наткнулись. А если бы не застава? Тогда наверняка последовало бы нападение на нашу машину!»
— Что делаем? — встревожено спросил Корбач.
— Лейтенант, вон они, на вершине возвышенности. Там пост. И там уже бой! — прокричал Арзамасцев. — Бросаем к чертям эту таратайку, уходим в лес.
— Спасибо за сведения, ефрейтор! Продолжай наблюдение! А ты, Звездослав, выползай потихоньку, выползай. Машина нам еще пригодится.
Решив, что к немцам спешит подкрепление, партизаны, до этого яростно наседавшие со стороны села, сразу же рассеялись по лесу. Шестеро прибывших сюда на двух мотоциклах немцев с трудом верили в свое спасение.
— Господин обер-лейтенант, господин обер-лейтенант! — чуть ли не на четвереньках, не решаясь подняться во весь рост, подбирался к машине старший этой заставы — молоденький прыщеватый обер-ефрейтор. — Вы прибыли вовремя. Если бы не вы… Словом, партизаны отошли к селу.
— Да что вы говорите?! — откровенно поиздевался над ним Беркут. — И вы позволили им уйти?
— Их было около восьми человек.
— Да хоть бы около ста восьмидесяти. Поднимитесь, обер-ефрейтор, и доложите, как положено.
— Но они еще недалеко! — медленно и натужно, словно каждую косточку в отдельности разгибал, выпрямлялся перед ним начальник патруля. — Это было неожиданное, дерзкое нападение.
— То есть партизаны забыли вас предупредить? Понимаю ваше возмущение: совсем озверели!
Обер-ефрейтор был уверен, что прибывшие на машине тотчас же бросятся в погоню за партизанами или хотя бы приготовятся к бою, однако этого не произошло. Офицер молча вышел из кабины и, не подавая никаких команд, невозмутимо осмотрел поле боя.
Видя, что он стоит во весь рост, а его люди спокойно сидят в кузове, мотоциклисты тоже немного успокоились и начали осторожно подниматься, кто из-за дерева, кто из-за камня или из лощины.
— Одного мы все-таки убили, господин обер-лейтенант! — сообщил кто-то из них. — Вот он, повис на пне!
Двое солдат сразу же бросились к убитому и, подхватив его под руки, притащили к ногам Беркута. Партизану было лет семнадцать, не больше. Он все еще судорожно вздрагивал, но перевязывать его прошитую автоматной очередью грудь уже было бессмысленно. Пока «обер-лейтенант» осматривал его, те же солдаты притащили своего, раненного в бедро, ефрейтора.
Пулеметчики опять уселись в коляски замаскированных в кустах мотоциклов, дали еще несколько очередей по кустам, но в ответ выстрелов не последовало. Немцы сразу же угомонились и попытались засыпать офицера вопросами:
— Как идет акция, господин обер-лейтенант?
— Она уже закончилась?
— Нас сменят?
— Быстро перевяжите раненого, — последовал один-единственный ответ. — И прекратите болтовню. Проверьте мотоциклы. Раненого — в машину. Будете сопровождать меня до Жечников.
— Но ведь наших там нет, господин обер-лейтенант, — неуверенно возразил начальник патруля.
— Именно поэтому вам и приказано сопровождать нас.
— Да и село, насколько мне известно, партизанское. Появляться в нем на ночь глядя…
— Расстояние до села?
— Километра три.
— Через полчаса мы должны быть там.
— Да нам и километра проехать не дадут! — буквально взмолился обер-ефрейтор. — Перестреляют.
— Это приказ. И не теряйте времени. Да, партизана положите у дороги. Крестьяне его похоронят. Автомат и патроны — отдайте моим людям. Вы, обер-ефрейтор, на своем мотоцикле едете первым. Второй мотоцикл следует за машиной.
