Свен Хассель - Блицфриз
VIA DOLOROSA[17] ГЕРРА НИБЕЛЬШПАНГА
Странный человек этот Гитлер, но канцлером, тем более главнокомандующим вооруженными силами, ему никогда не стать. В лучшем случае он может быть министром почт.
Президент Пауль фон Гиндербург в разговоре с генералом фон Шлейхером, 04.10.1931Маршал Малиновский пишет в «Военно-историческом журнале» (1961 год, № 6): «Нападение фашистской Германии на Советский Союз оказалось для войск наших приграничных округов по ряду причин внезапным. Можно было бы, конечно, более организованно встретить вторжение агрессора и дать ему достойный отпор. Для этого нужно было заранее привести войска приграничных округов в полную боевую готовность. Но этого сделано не было. Просьбы некоторых командующих войсками округов разрешить им привести войска в боевую готовность и выдвинуть их ближе к границе И.В. Сталиным единолично отвергались. Войска продолжали учиться по-мирному; артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства — на зенитных полигонах, саперные части — в инженерных лагерях, а "голые" стрелковые полки дивизий — отдельно в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили с преступлением. Можно ли было этого избежать? Можно и должно…»
«В ночь на 22 июня была получена шифровка, в которой говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается 22—23 июня 1941 года. От войск требовалось скрытно занять огневые точки укрепленных районов на госгранице; рассредоточить авиацию по полевым аэродромам; привести все части в боевую готовность, войска рассредоточить и замаскировать, привести в боевую готовность ПВО, никаких других мер без особых распоряжений не проводить. На уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать».
В первые три дня войны 90% советских военных самолетов, которые Сталин запретил поднимать в воздух, были уничтожены немецкими бомбардировщиками. В течение первых шести часов 22 июня Сталин запрещал приграничным дивизиям Красной армии открывать огонь. Но, как с иронией пишет Петр Григоренко, «спасибо Богу за "недисциплинированных" солдат Красной армии, которые открывали огонь вопреки приказу». Сталин отказывался верить, что немецкие войска пересекли советскую границу по приказу Гитлера. Даже в августе он был все еще убежден, что все это ошибка, спровоцированная немецкими юнкерами[18].
Сталин твердил: «Это не может быть правдой! Адольф Гитлер не нарушил бы своего слова! Министр иностранных дел Риббентроп заверил меня в дружественном отношении Германии».
Постепенно Москва оправилась от потрясения и начала отдавать приказы об атаке. Нарком обороны Тимошенко все еще думал, что живет во времена Гражданской войны, и приказал: «Атаковать холодным оружием».
Фронтовые командиры просили разрешения отступать под покровом ночи. Но нет! Сталин приказал атаковать, и войска двинулись навстречу смерти. Они стали легкой добычей для люфтваффе. Остатки танковых армий были брошены в ведьмин котел, который помешивал Сталин.
В Киевском котле Пятая танковая армия отчаянно сражалась, чтобы избежать полного уничтожения, — и вырвалась бы из него, если б не дурацкие приказы, которые отдавал Сталин и его приспешники в Кремле. Из-за этой глупости полегли тысячи и тысячи доблестных русских солдат.
Когда все было кончено и мужественные люди принесли в хаос какое-то подобие порядка, виновные руководители принялись изо всех сил искать козлов отпущения. Первыми под удар попали офицеры Западного военного округа — все до единого! Один из самых молодых — и лучших — командармов, генерал-полковник Кирпонос, был расстрелян. Его начальника штаба„ генерал-лейтенанта Тупикова, постигла та же участь. По всей громадной стране гремели выстрелы расстрельных команд. Генерал-майор Григоренко утверждает, что 80 тысяч офицеров высшего звена были расстреляны без суда и следствия в течение двух недель[19]. Свидетели кремлевской глупости были уничтожены. Сталин присвоил себе звание генералиссимуса[20].
В белом особняке, который мы взяли, располагался штаб НКВД. В подвалах находилось двести людей, убитых выстрелами в затылок. На другой день там было полно пропагандистов. Когда они кончили фотографировать, мертвых похоронили на цветочных клумбах. Земля там самая мягкая. Нам кажется, что там, в парке, много трупов, а вскоре станет еще больше; когда мы покидали усадьбу, туда входило особое подразделение группенфюрера СС Гейдриха. Мы не говорим на эту тему, но знаем, чем занимаются подразделения СД.
Большинство из нас очень молодо, но мы не знали беспечной юношеской свободы. Нас бросили в эту войну еще до того, как мы начали жить. Готовится что-то значительное. Каждые два часа мы опробуем моторы. С капризным майбаховским двигателем это необходимо. Если он долго не работает, то не заводится, а танкисты могут получить приказ двигаться в любую минуту. Ты лежишь, наслаждаешься покоем, создается впечатление, что война окончена или что остальное доделает пехота, и тут раздается команда: «По машинам! Заводи моторы! Танки, вперед!» И ты снова в гуще битвы; товарищи, с которыми только что разговаривал, уже превратились в обгорелые мумии. Иногда это происходит быстро. К примеру, если одежда членов экипажа пропитана бензином. Хуже всего, когда горючее огнеметов медленно превращает их в суп. Иногда ты застаешь этих бедняг еще живыми. Касаешься их, и плоть отваливается от костей. Поднимать их, собственно говоря, не следует, потому что они все равно умрут, а умирать легче, когда они лежат, выбравшись из танка. Но армейские медицинские наставления требуют доставлять их на перевязочный пункт. А солдату разумнее всего слепо повиноваться наставлениям.
— В армии порядок необходим, — говорит Порта, — иначе будет невозможно вести войну. Зачастую великая страна вынуждена воевать, хотя бы с целью показать соседям, что она все еще великая. Что было бы, если б каждый раб мог делать, что захочет? Грубо говоря, судьба отечества оказалась бы втоптанной в дерьмо. Все пехотинцы побросали бы оружие после первого дня войны, а генералы и политики не могут допустить этого. Только подумайте, сколько трудов они положили, заваривая эту кашу. Война — дело серьезное! Имейте это в виду, — заканчивает Порта и закрывает смотровую щель водителя.
В ночной темноте мы разбиваем лагерь. Хлещет дождь, повсюду ощущается тошнотворный запах солярки. Пехотинцы бронетанковых войск подходят к нам промокшие, озябшие, закутанные в плащ-палатки, в натянутых до ушей кепи. Старые солдаты завернули оружие в промасленную бумагу. Тревога в девяносто девяти случаях из ста оказывается ложной, зачем же его грязнить. Пользоваться промасленной бумагой запрещено, но ни один командир взвода не обращает на это внимания. Честно говоря, мы делаем много запретных вещей.
Взять, к примеру, изнасилование. Это запрещено. Строго запрещено. Карается виселицей, но за него очень редко кого вешают. Недавно в одной деревне мы обнаружили красивую, длинноногую девушку, с которой обошлись очень грубо. Она сказала, что ее насиловали двадцать пять человек. Врач, который ее осматривал, сказал, что это вполне может быть правдой. Но никаких мер принято не было. Не появился никто из ищеек[21], а они здесь для того, чтобы действовать, как только возникнет угроза интересам войск Великой Германии.
— Носилки! — раздается из темноты жалобный голос. — Моя рука!
Это происходит всякий раз, когда поднимают тревогу. Какой-нибудь недоумок кладет руку на выхлопную трубу. Шипение, запах горелого мяса. Когда он отдергивает руку, на нее страшно смотреть. Его накажут за эту глупость, но что такое полтора месяца строгого ареста по сравнению с передовой? Курорт! Санитар-носильщик сурово угрожает ему трибуналом. Членовредительство.
Если этому парню не повезет, его могут даже поставить к стенке — после выписки из госпиталя. Мы расстреляли одного такого в прошлое воскресенье. У человека были ампутированы обе ноги. Его привязали к доске, чтобы мы могли расстрелять его в стоячем положении, как требуется по инструкции.
— Его повесят, — зловеще предсказывает Малыш, вскрывает die eiserne Portion[22] и поглощает содержимое тремя громадными глотками.
— Черт возьми, куда ты это деваешь? — удивленно спрашивает Старик.
— Что деваю? — тупо спрашивает Малыш.
— Два фунта жратвы с такой быстротой?
— Никогда об этом не думал. Когда мне было восемь лет, я мог проглотить целого цыпленка с ногами и всем прочим. Этому скоро учишься, когда его нужно слопать быстро, притом в укрытии.
