Григорий Полянкер - Деражня – Берлин
Тянулись горькие дни беспрерывных боев и отступлений. Солдаты мечтали только лишь о том, чтобы остановить поскорее врага, заставить его врыться в землю, мечтали собраться с силами, подтянуться и обрушиться на него всей яростью, дать ему так по зубам, чтобы эта земля стала для него могилой, перейти в такое контрнаступление, чтобы ни один немец не остался на родной нашей земле, изгнать его, пересечь его границу, увидеть его города и села в пожарищах, развалинах, в дыму и пламени. Солдаты жаждали священной мести, проучить фашистскую гадину, чтобы на-веки-веков запомнила, как лезть с войной на нашу Отчизну.
Эти думы подбадривали, придавали свежих сил, вселяли надежду.
Как ни трудно, ни горестно было старому солдату наблюдать все, что происходит вокруг, он все же старался не падать духом. В минуты затишья на фронте, в землянке или траншее, дымя крепкой махрой, задушевно говорил ребятам, и те внимательно слушали доброго батю:
– Ничего, сыночки, крепиться надо, не терять надежды на лучшее. Я уже кое-что повидал на своем веку и немало горечи хлебнул, – говорил он, – помню, в гражданскую войну дело было. Босые, голодные, ободранные, почти безоружные. А дрались как черти. Почему, скажете? А потому, что на нашей стороне был хороший союзник – правда. Со всех сторон окружены были врагами, сытыми, мордастыми, вооруженными до зубов, окружены, значит, белыми бандами и всякими атаманами-головорезами, попадали, бывало, в такие переплеты, что думали – все, каюк, но правда побеждает. А правда была на нашей стороне бывало, смотришь на себя, вся морда в крови, а тело в ранах. Жмут на тебя гады со всех сторон. Но держались, как богатыри. Не давали врагу пройти. До последнего сражались. И не выдерживала нашей стойкости вражья сила. Худо нам, жмут гады, но стоило собраться с силами, и мы опять на коне! Как бы там ни было, ребята, подохнет фашистская гадюка. Это как пить дать. Нет такой силы, чтобы нашу власть, наш народ победить. Посмотрите, вспомните мои слова, придет и на нашу улицу праздник. Сполна тогда рассчитаемся с гитлеряками. Все им напомним, за все заплатят черной кровью. Вот вспомните мои слова, если, конечно, живы будем. Верю, что мы с вами еще побываем у них в самом Берлине. Русские воины знают туда дорогу. Уже побывали там. Правда, фрицы об этом позабыли, но напомним. Вот так, как горят наши города и села, так и фашистское логово будет пылать и еще краше, вот увидите. Сердце мне подсказывает, что так и будет. А оно меня никогда не подводит.
– О, батя! А мы и не знали, что ты у нас философ… – прервал его Петро Зубрицкий, мрачноватый, немногословный сержант. – Немчура жмет, к Днепру приближаемся, а ты говоришь о Берлине… О мести…
Старый солдат задумался, уставился внимательным взглядом на дружка и после долгой паузы ответил:
– Удивляешь ты меня, Петро. Ты наводчик орудия, должен смотреть вперед и видеть далеко. Правда, временно нам приходится воевать без орудий, в пешем строю. Но ничего, мы фрицев еще будем лупить из пушек. И как лупить – пыль с них полетит! Война, скажу я тебе, это не поезд, который идет точно по расписанию. Военное счастье очень изменчиво, как издавна известно всем. Война – не легкая прогулка с музыкой и танцами. Конечно, покамест нам трудно, плохо. Очень даже плохо. Дела, скажу я тебе, никуда. Но надо оглянуться немного назад, на историю. Вы грамотнее меня и должны знать. Техникумы, наверное, проходили, а может, и институты. Говорили вам профессора, как Наполеон, французы когда-то разгулялись по свету божьему, а затем поперли на Россию, приплелись в Москву. А чем их прогулка кончилась – вы, видно, тоже знаете из истории. Еле ноги унесли отсюда. Не надо нам забывать, ребята, что колеса круглы, и если они могут крутиться в нашу сторону, то посмотрите, как они покатятся назад, в обратную. Ох как покатятся! Вспомните мои слова. Никакой, Петро, я не философ, как ты обо мне выразился, а человек простого звания. Чутье мне все это подсказывает. Ну и, конечно, практика…
Однако немало воды утекло, немало дорог пройдено, горя было испито солдатами, пока дожили до того дня, когда колеса, о которых твердил старый наш солдат, покатились в обратную сторону.
Миновало жуткое лето, которое въелось в душу, печенку как осколок снаряда. Его сменила не менее трудная и кровопролитная осень, но враг был остановлен. В жарких схватках и контратаках была сбита спесь с фашистов, и они надолго застряли в Донских степях, в Донбассе.
Солдаты воспрянули духом. Облегченно вздохнули, когда радио стало приносить другие вести, которые радовали душу.
Время пошло быстрее. Немцы застряли и надолго в снегах под Москвой, где они на своей шкуре испытали силу Красной Армии. Получили первый грозный урок.
О разгроме фашистских полчищ под Москвой старый солдат услышал там, на юге, в Донбассе, где он стоял с батареей на огневой позиции и отбивал атаку немецких танков. На щите орудия уже негде было рисовать красные звездочки – количество подбитых вражеских машин. Артиллеристы уже перестали их считать. Правда, на телах ребят уже трудно было пересчитать рубцы от осколков. Бойцы ликовали, слушая о славной победе под столицей Родины и здесь, на своем участке, не давали фашистам передохнуть.
Батарея сражалась на Волге в самые тяжелые дни Сталинграда. На всю жизнь запомнили тот славный зимний день, когда много фашистских головорезов покрыли заснеженную степь своими телами, подняли грязные, кровавые лапы – сдались в плен. И, глядя на это разгромленное, обезвреженное воинство Гитлера, старый солдат подмигивал своему другу Петру Зубрицкому и остальным артиллеристам:
– Ну, хлопцы, помните, что я тогда говорил?
– Помним, батя, помним…
– Ну вот, покамест, – потирал он замерзшие руки, – дело идет нормально, по плану… Еще две-три таких операции – и Гитлеру с его рейхом будет хана!
На Курской дуге, отбивая атаку немецких танков, батарея сильно пострадала. Было подбито орудие Петра Зубрицкого, а он сам и подносчик снарядов Авром Гинзбург – сильно ранены. В разгаре битвы они, окровавленные, терпя мучительную боль, забрались в брошенную кем-то траншею, нашли там немного гранат и бутылок со смесью. И из последних сил забрасывали вражеские машины, которые показались перед траншеей. Только лишь к ночи, когда отбили последнюю атаку обезумевших от ярости фашистов, санитары нашли в траншее обессиленных и обескровленных пушкарей и вынесли их с поля боя, отправили в медсанбат.
Долго пришлось друзьям неразлучным быть на „ремонте“. Казалось, не видать им больше фронта. Но время взяло свое. Врачи поставили их на ноги. И спустя несколько месяцев они догнали свой артиллерийский полк и заняли свои места в строю.
Должно быть, радость оттого, что воины шли на запад, очищая землю от фашистских палачей, жажда мести придавали людям свежих сил.
Трудно было в эти дни узнать нашего старого солдата. Казалось, подменили человека. Он как-то помолодел, и в глазах снова, как когда-то, играл радостный, счастливый огонек. Батя опять шутил со своими молодыми друзьями, рассказывал веселые истории в минуты затишья. Теперь он уже Мечтал только об одном, чтобы его гвардейский полк попал на самое главное направление, в те самые города и села, где старый солдат начинал воевать. Еще мечтал он побывать в родном городке – Деражне, хоть мельком глянуть на него, на то, что там осталось, как его дом, кузня. Наверное, осталась от них груда развалин…
Часть в самом деле наступала в сторону Буга. Вот взяли штурмом зеленую, милую Винницу, а оттуда уже рукой подать до Деражни. В солдатском мешке бывалого солдата, вместе с махоркой, спичками, патронами и немудреным солдатским скарбом, лежали завернутые аккуратно в платок ключи от дома и кузни. Он себе отлично представлял, что вряд ли ему нужны будут эти ключи – фашисты, видно, превратили местечко, как и сотни других, в развалины. И нее же в душе теплилась надежда.
Только бы попасть туда, в Деражню, хоть бы на часок. Любимое милое гнездо, как ты въелось в душу! В самые страшные минуты, когда жизнь была на волоске, кузнец вспоминал тебя. Лучшие годы жизни прошли в этом славном городке.
Мечты, солдатские мечты.
Кто же из бойцов не знает, как изменчиво солдатское счастье на войне?! Оно изменчиво, как погода в мае.
Мечтаешь об одном, а получается совсем другое.
Полк перебросили на другой участок фронта. Не посчастливилось увидеть родной уголок. В самый момент, когда казалось, что заветное желание вот-вот исполнится, пришел приказ грузиться в эшелоны.
Тяжело пережил эту свою неудачу старый солдат. Знал бы он заранее, что так может получиться, попросил бы начальство отпустить его на несколько часов и добрался бы на перекладных в Деражню. Но что поделаешь – поздно. После драки, говорят, кулаками не машут. Обидно, конечно. Очень обидно. Но ничего не попишешь. Война – не распоряжаешься собой. Не к теще в гости едешь, а воюешь. Все зависит от боевой обстановки и воли высшего начальства.
