Михаил Белоусов - Об этом не сообщалось…
Котовенко посадил пограничника в машину и немедленно направился с ним к дому, где расположились его боевые товарищи. Здесь он встретился со старшим лейтенантом Коровиным и рассказал ему о высадке гитлеровского десанта. Оказалось, что Коровин с тридцатью шестью красноармейцами и двумя сержантами на двух крытых полуторках прибыл в Шепетовку часа три назад и люди, находившиеся более суток в боях, сейчас отдыхали. Котовенко и Коровин подняли красноармейцев и, усадив на машины, направились к месту нахождения Горюшко. Всё это заняло не более часа.
Оперуполномоченного Горюшко они нашли в условном месте. Он доложил обстановку, и только тут Котовенко обратил внимание, что за плечами у Горюшко висит немецкий автомат. Оказалось, что, когда он остался в лесу один, невдалеке от него приземлился фашистский диверсант и начал гасить стропы парашюта. В этот момент Горюшко прикончил его без выстрела, забрал автомат и боеприпасы. И если бы теперь Горюшко пришлось встретиться с высадившимся десантом в одиночку, он бы дешево свою жизнь не отдал.[6]
Оказалось, что десант приземлился некучно, поэтому сбор диверсантов ещё не закончился. Собираются они на восточной опушке леса южнее села Плесна, невдалеке от развилки железных дорог, идущих на Староконстантинов и Тарнополь. К такому заключению чекисты пришли потому, что оттуда были пущены в воздух две ракеты и парашютисты, приземлившись, двигались в том направлении.
Было принято решение: разделиться на две группы, скрытно окружить это место и, уточнив затем, что диверсанты находятся там, нанести по ним ошеломляющий удар. Сигналом должен послужить выстрел Котовенко. Пограничники были вооружены четырьмя ручными пулеметами, несколькими автоматами, винтовками и гранатами. Их ненависть к фашистам была неизмеримой. Они уже ощутили на себе всю тяжесть их разбойничьего нападения и потеряли в бою многих своих товарищей.
Разработанный чекистами план операции блестяще удался. На подготовку к бою ушло минут тридцать, а продолжался он не более десяти минут. Нападение было столь неожиданным, что из шестидесяти диверсантов, входивших в команду, в живых осталось двое. Наши потери – один раненый.
Пленные оказались разговорчивыми. Это были сыновья бакалейщика из Касселя и учителя-нациста из-под Мюнхена. Оба – воспитанники молодежной нацистской организации «Гитлерюгенд». Удар пограничников пришелся по их команде в тот момент, когда зондерфюрер Лямке разделил команду на четыре группы и каждой из них ставил свою задачу. Задание команда получила ещё в Германии за час до вылета, а в лесу оно лишь уточнялось на местности.
Каждая из четырех групп должна была оседлать одну из железнодорожных веток, ведущих к Шепетовке, и по сигналу зондерфюрера взорвать полотно дороги на всех четырех магистралях, пересекающих Шепетовку. Немцы считали, что после этого советское командование долго не сможет пользоваться важнейшими коммуникациями, питавшими фронт. Делалась ставка и на то, что такая крупная диверсия вызовет одновременно и панику среди местного населения.
После этого зондеркоманда должна была сама выбирать себе объекты для диверсий: склады с горючим и боеприпасами, военные автоколонны, мосты, линии связи.
Захваченные парашютисты показали, что их команда была укомплектована выпускниками двух учебных центров – в Тегеле под Берлином и в Квинцзее близ Брнденбурга. Один специализировался на подготовке диверсантов, а другой – диверсантов и террористов. Занятия продолжались шесть месяцев, и выпускники предназначались для действий на территории СССР, и прежде всего на Украине, в Белоруссии и Прибалтике.
Пленные утверждали, что их учебные заведения находятся в ведении абвера. Это был уже не первый (с начала войны) сигнал о немецком разведоргане – абвере. Но, к сожалению, в те дни осиные гнезда, готовящие разведчиков и диверсантов для третьего рейха, для нас были пока недосягаемы.
Размах диверсионной деятельности гитлеровцев в советском тылу требовал немедленных и решительных ответных мер. И уже 24 июня, на третий день войны. Совет Народных Комиссаров СССР принимает специальное постановление «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе». Территориальные органы НКВД обязаны были создавать на местах истребительные батальоны для уничтожения диверсантов.
Мобилизация чекистов и населения на борьбу с гитлеровскими парашютистами быстро дала результаты. Тысячи фашистских молодчиков нашли на нашей земле бесславный конец. В первых числах июля немецкие разведорганы были вынуждены прекратить массовую выброску своих агентов-диверсантов в тылы наших войск. Так была выиграна первая схватка с абвером.
Однако нашему народу необходимо было повышать бдительность, а сотрудникам контрразведывательных органов – совершенствовать методы своей работы: враг брал на вооружение новые формы подрывной деятельности, используя благоприятную для него обстановку на фронтах. И уже через неделю после описываемых события контрразведчики Юго Западного фронта получили первую весточку от шефа незадачливого обер-лейтенанта Лоссберга – майора абвера Линца.
* * *Майор Линц со своим аппаратом следовал за первым эшелоном наступающих дивизий. Верховному главнокомандованию рейха и командованию группы армий «Юг» нужны были самые свежие, как говорится из первых рук, данные о Советской стране и её Вооруженных Силах. Нужны были документы, карты, сведения о степени готовности страны к отпору завоевателям.
Большое внимание руководство абвера уделяло изъятию и сортировке личных документов советских людей. Несмотря на то что адмирал Канарис был в числе первых, кто внушал фюреру успех блицкрига, сам он уже тогда, в июне 1941 г., был готов и готовил все службы своей разведки к возможной затяжной войне. Адмирал был хорошо осведомлен о состоянии Советских Вооруженных Сил и потенциале страны, но политическая ситуация складывалась так, что Гитлеру нужна была война. На неё работала вся поверженная Европа, на неё настойчиво ориентировали нацистскую верхушку истинные правители Германии – промышленные магнаты, для которых людские, сырьевые и продовольственные ресурсы России, Украины и Белоруссии были процентами за вклады в фонд фашистской партии.
Канарис знал всё это и поэтому при составлении плана «Барбаросса» выдавал желаемое за реальность. Горячо поддерживая доктрину шестинедельной войны, он в то же время готовил и запасные варианты.
Вторжение на советскую территорию руководители рейха рассматривали как сигнал к активизации антисоветского подполья. Канарис же не очень надеялся на добровольных «мстителей». В первый же час войны вместе с бомбами на советскую землю по его приказу посыпались головорезы из полка «Бранденбург», а специальные, строго засекреченные подразделения абвера получили инструкцию тщательно «просеивать» контингенты пленных, выявлять среди них убежденных врагов Советской власти, обеспечивать их надежными документами и засылать в советский тыл.
В то время когда Геббельс, захлебываясь, подсчитывал дни и часы, оставшиеся до полного краха Советского Союза, абвер начинал на восточном фронте свою игру, рассчитанную на долгие месяцы, а может быть, и годы.
…В доме ксендза Фыда майор Линц застал только перепутанную насмерть служанку. Из её сбивчивого рассказа понял, что и хозяин дома, и Лоссберг арестованы, и это ставило майора в затруднительное положение. Ведь Лоссберг должен был с помощью Фыда и Буцько подобрать нужных людей и, пользуясь отсутствием сплошной линии фронта, заслать их вместе с частями отступающей Красной Армии в глубокий тыл. План этой «операции» теперь ломался, и Линцу нужно было восполнить пробел, возникший в связи с арестом Лоссберга.
* * *Литовченко перевел дух, когда гул мотора машины его напарника сержанта Купко смолк за дальним поворотом. Всё. Лично для него война окончилась. Теперь остается только ждать. Появятся немцы, и он в целости передаст им свою машину. Полуторка новенькая – только что с завода. А ящики со снарядами, тщательно прикрытые брезентом, лучшее подтверждение его, Дмитрия Литовченко, благонадежности. Немцы-то сумеют оценить, что бы значили эти боеприпасы, окажись они в распоряжении танкистов.
Отогнав полуторку в кусты, Литовченко присел на ступеньку и закурил. Если и жалел он о чем-то в эту минуту, так только о том, что нет сейчас с ним отца. Дед Павло, как звали его односельчане, наверняка лучше и быстрее сумел бы сговориться с немецким начальством. Ведь он ждал их (или кого другого – найдется ведь сила против большевиков) с того памятного зимнего дня 1929 г., когда к ним в хату пришли представители власти и зачитали бумагу, по которой Павел Литовченко со всем своим семейством должен был этой же ночью уехать на север, в какой-то неизвестный ему Котлас, а всё его имущество и тягло переходило только что созданному колхозу «Новая жизнь». Отец цыкнул тогда на запричитавшую мать и, недобро глянув на пришельцев, процедил сквозь зубы: «Новая жизнь, выходит, и для вас и для нас. Ну что ж, посмотрим, чья верней окажется, чья вывезет».
