Николай Бадеев - Принимаю бой
А самые первые трофейные флаги достались благодаря Рябову. Но где же они?
К сожалению, из множества шведских флагов, хранящихся в музее, только семь имеют историческую аттестацию — только о семи можно с точностью сказать, что они захвачены в таком-то или таком-то сражении. А все другие снабжены пометкой: «Взят со шведского корабля в одну из войн России со Швецией в восемнадцатом или начале девятнадцатого века». Это объясняется просто: в музей флаги поступали не сразу после боев. Они десятки лет находились в крепостях, портовых арсеналах, в церквах и соборах. Так было, очевидно, и с «рябовскими» флагами, этими прямоугольными синими полотнищами, пересеченными прямым желтым крестом.
— Будем искать, — пообещал архангельским гостям хранитель знаменного фонда. — Возможно, они в другом музее.
— Если разыщете, сообщите, пожалуйста, — попросили матросы.
— А куда писать?
— Архангельск. Экипажу корабля «Иван Рябов».
Сержант Щепотьев
Модель-горельеф 4-пушечного шведского бота «Эсперн»…
Трофей? Нет, «изготовлена русскими умельцами в начале восемнадцатого века».
«Образцовый кораблик»? Нет, российские корабелы не копировали иностранные боты.
Модель появилась в музее благодаря подвигу сержанта Михаила Щепотьева.
Осенью 1706 года русские войска приступили к осаде Выборга, служившего шведам опорной базой для действий против Петербурга.
На транспортных судах шведы подбрасывали выборгскому гарнизону пополнение людьми, боеприпасы, продовольствие. Русские задумали перехватить хотя бы одно судно — нужен был «язык».
На поимку вражеского корабля решили послать отряд лодок под командованием сержанта Преображенского полка Михаила Ивановича Щепотьева, гвардейца, не раз с отменным успехом выполнявшего опасные дела. Петр любил расторопного и смелого сержанта, ходившего вместе с ним еще в азовские походы и умевшего не только хорошо драться на суше, но и водить корабли.
В ночь на 12 октября пять небольших лодок (самая крупная вмещала пятнадцать человек), покачиваясь на волнах, вышли в залив. Суденышками командовали товарищи Щепотьева: бомбардиры Автомон Дубасов, Наум Ходанков, Петр Головков, флотские унтер-офицеры Наум Сенявин, Ермолай Скворцов — все люди бывалые, испытанные в жарких сражениях. А всего на лодках было пятьдесят один человек.
Гребли молча, не курили. Щепотьев, стоя на носу головной лодки, пристально вглядывался в густую темень. Где-то здесь проходили в Выборг шведские суда, проходили бесшумно, как призраки.
Время от времени гребцы сушили весла, командиры притаивали дыхание — не послышится ли шведский говор, не скрипнут ли уключины? И вдруг совершенно внезапно перед ними обозначился корпус вражеского судна.
— Вперед, братцы! — крикнул Щепотьев. — На абордаж!
Лодки стали окружать парусник, но тут с его палубы рявкнули пушки. Пламя на мгновение выхватило из мрака силуэт корабля, и Щепотьев понял: негаданно наехали на военный бот «Эсперн». Что ж, тем хуже для шведа! Солдаты цепляли баграми за борта бота, закидывали на его палубу «кошки».
Щепотьев одним из первых взобрался на палубу и при вспышках выстрелов заметил: шведов в два раза больше. Но бой уже начался.
Крепко зажав в руке абордажный топор, Щепотьев бросился в гущу врагов.
Шведы дрались яростно. Убиты Дубасов, Головков, тяжело ранен Сенявин… Щепотьев получил несколько ранений, но продолжал сражаться.
И шведы не выдержали натиска, кинулись с палубы вниз. Русские захлопнули люки, наложили засовы.
— Еще один! — раздался чей-то крик. — Швед идет!
К «Эсперну» приближался другой вооруженный вражеский бот. Услышав выстрелы, его капитан спешил узнать, что случилось.
— Скорее к пушкам! — приказал Щенотьев. — Не подпускайте ворога!
Солдаты зарядили орудия и почти в упор пальнули по боту. Тот, огрызнувшись несколькими выстрелами, поспешно повернул назад.
Русские стали подбирать брошенное шведами оружие, перевязывать раненых. Но где же Щепотьев? Почему не слышно его команды?
Сержант Щепотьев лежал на палубе… Он был мертв.
На берегу, в лагере русских, тревожно ждали возвращения отряда лодок. В лагере слышали пушечные выстрелы. Что случилось с лодками? Ведь на них не было ни одного орудия, значит, стреляли шведские корабли.
И вдруг на рассвете показался… шведский бот. Солдаты, схватив ружья, залегли за гранитные валуны, пушкари зарядили орудия. Но с бота закричали:
— Свои! Свои! Не стреляйте!
На берегу раздалось «ура».
— А сколько живых «языков» взяли? — спрашивали солдаты.
— Сейчас подсчитаем…
Открыли люки. На палубу, щуря глаза от света, вылезли двадцать шесть шведских матросов.
А всего на «Эсперне», как сообщили пленные, было сто три моряка, из них пять офицеров.
Из русских в живых осталось тринадцать человек, из них только семь не были ранены.
Петр, будучи восхищен этим, по его выражению, «преудивительным и чудным боем», в награду за неустрашимость произвел всех оставшихся в живых солдат в офицеры.
Петр глубоко скорбел о гибели сержанта Щепотьева. «С неслыханною славою живот свой окончил», — писал он о Щепотьеве Меншикову.
Тело Щепотьева было доставлено в Петербург. Целый полк со знаменем и пушками сопровождал гроб на кладбище Невского монастыря.
Под орудийные залпы были преданы земле тела и других героев сражения.
А на «Эсперн» пришли мастера-корабельщики. По приказу Петра они тщательно осмотрели и обмерили бот и изготовили его модель для «памяти, на вечную славу».
Загадка якоря
Когда на Неве работали водолазы, сотрудники нашего музея мечтали раздобыть доспехи воинов Александра Невского, старинные пушки или какие-либо предметы с петровских кораблей.
И вот однажды в музей пришел старшина водолазов.
— Старинный якорь возьмете? — спросил он. — Лежит на дне, напротив домика Петра.[1]
— Поднимайте скорее! — обрадовались сотрудники. — Поставим на самое видное место.
Когда плавучий кран вытащил с восьмиметровой глубины облепленный илом якорь, даже видавшие виды старые матросы ахнули: вот это громадина! Стержень из кованого железа превышал четыре с половиной метра, почти такой же шток мореного дуба, а вес — шесть тонн!
Находку окружили знатоки морской истории. Начались споры: кому принадлежал двухлапый великан?
В холодный, ветреный день 5 декабря 1709 года на Адмиралтейской верфи было многолюдно. Закладывался новый корабль. На торжестве присутствовал Петр. Он деловито осматривал массивный дубовый брус — киль будущего судна, расспрашивал мастеров о запасах смолы, канатов, гвоздей.
Пять лет назад было создано Адмиралтейство. С его верфей сошли десяток поворотливых, легких и прочных бригантин, вооруженных малыми пушками, 32-пушечный фрегат «Олифант». Но для выхода в Балтийское море нужны были корабли намного крупнее. Назывались они линейными, так как перед сражением выстраивались в линию, и каждый имел не менее пятидесяти орудий. У шведов было сорок два линейных корабля, у русских — ни одного. А без этих плавучих крепостей не отвоевать у свеев морской путь в Европу.
Пока гремели пушки на суше, было не до линейных кораблей. Но Петр непрестанно думал о них. Давно уже написал он «Рассуждение о пропорции кораблям», в котором устанавливались типы боевых судов, их длина, ширина, осадка, количество пушек. Давно из-под Казани по водным и сухим путям в устье Невы волокли стволы вековых дубов. Более десяти тысяч разных мастеровых было собрано в Адмиралтейство, а еще многие тысячи людей лили медные пушки, ткали прочное полотно для парусов, делали порох.
Полтавская баталия решила исход борьбы на суше. Теперь настала пора строить могучий Балтийский флот, чтобы разгромить врага на море.
Первому линейному кораблю в честь победоносной битвы было дано имя «Полтава».
Так зародилась традиция называть боевые корабли в честь выдающихся побед.
«Полтаву» строил Федосей Скляев. Искусного корабела называли «мастером доброй пропорции».
Но всеми делами на верфи руководил сам Петр. Вот как описывает его рабочий день и посещение Адмиралтейства иностранец, побывавший в то время в Петербурге: «Встает очень рано, так что в три или четыре часа утра… Идет на верфь, где смотрит за постройкой кораблей и даже сам работает, зная это мастерство превосходно.
Нас пригласили в Адмиралтейство, где ожидал царь. Пройдя мост на канаве и ворота, мы вошли через сени в громадное помещение, где строятся корабли; здесь мы осматривали нововыстроенный большой, красивый корабль, затем отправились в кузницу, оде было 15 горнов и при каждом 15 кузнецов с мастером. Мы осматривали все корабельные принадлежности: были там канаты, навощенные, насмоленные, намазанные разным жиром, некоторые толщиною в половину человека; гвозди для прибивки досок лежали большими кучами. Несколько палат завалены были большим количеством тяжелого, как олово, дерева, привезенного из Ост-Индии; это дерево употреблялось для выделки колес, вращающих канаты; затем увидели множество меди, взятой у шведов, и царь при этом сказал послу, что «это шведы ему пожаловали». Несколько комнат было занято готовым платьем разного цвета, на 24 000 человек. Видели, где цирюльники приготовляют мази и пластыри для ран; было здесь около восьмисот портных, работающих над парусами».
