Леонид Платов - Когти тигра (сборник)
Вот почему население Маутхаузена не увеличивается, хотя сюда почти без пауз доставляют новые и новые партии заключенных — преимущественно из эвакуируемых лагерей, на Востоке.
В Маутхаузен Колесникова привезли в конце марта, уже после побега группы военнопленных, которые, раздобыв оружие, провели форменный, по всем правилам, бой с охраной.
Лагерь после репрессий за побег словно бы покрыло пеплом.
Но, быть может, еще тлеют угли под пеплом?..
С нетерпением всматривался Колесников в лица своих соседей по блоку. Он не знал, что и к нему присматриваются, взыскательно взвешивают: надежен ли, годится ли?
Группы Сопротивления в Маутхаузене продолжали бороться. Корневая система, глубоко укрытая в подполье, была, к счастью, не нарушена. И один из вожаков Сопротивления взял вновь прибывшего на заметку.
Однажды на плацу Колесников услышал шепот за спиной: «Иди, не оглядывайся! Ты ведь разведчик! Разбираешься в радиотехнике? Нам нужен человек, который разбирался бы в радиотехнике».
Слово «нам» ударило горячей волной в сердце. И тут Колесников сплоховал — не выдержал и оглянулся.
Герт! Ну на него уж ни за что бы не подумал. Угрюмый сгорбленный старик, мойщик посуды в лагерном лазарете, такой с виду безучастный ко всему! И ходит-то как! Опустив голову, ссутулив плечи, волоча тяжелые «стукалки» по земле.
На следующий день были пущены в ход таинственные рычаги — Колесников опомниться не успел, как его перевели на работу в лагерные механические мастерские. Там заключенные чинили замки, телефоны, оптические приборы.
Он надеялся, что ему прикажут тайно изготовлять гранаты или мины. Но черед до гранат и мин, видимо, не дошел. Нужен был радиоприемник.
Герт объяснил задачу.
— Мы помогаем людям выжить, сохранить себя до победы, которая близка, — сказал он. — Дать украдкой лишнюю миску супу или сто граммов хлеба заключенному, над которым нависла угроза выбраковки на очередном медосмотре, есть уже достижение. Но ведь, кроме хлеба, человек ждет от нас еще и морального ободрения, не так ли? Попросту говоря, ему позарез нужна надежда…
Колесников был определен в напарники к одному из рабочих — радиотехнику по своей гражданской специальности. Ценой огромного риска отдельные радиодетали доставлялись в мастерские «с воли» теми участниками Сопротивления, которые работали вне лагеря. Собирать приемник приходилось урывками, держа его под грудой телефонного кабеля, трубок, замков, то и дело опасливо озираясь.
Колесников мог лишь догадываться о том, что, блестяще начав весеннюю кампанию 1945 года с Эстергом-Татской операции, его родная Краснознаменная Дунайская флотилия продолжает высаживать десанты, опережая наши продвигающиеся вдоль берега части. Фигурально выражаясь, у командующего флотилией контр-адмирала Холостякова были две «руки» — бригада речных кораблей Державина и бригада речных кораблей Аржавкина. Выдвигая то одну, то другую, он попеременно бил ими вдоль Дуная.
В течение второй половины марта и первой половины апреля пронеслась вверх по реке головокружительная вереница десантов. И вот наконец их увенчал дерзкий десант в центр Вены!
Радиоприемник, собранный заключенными, заработал 12 апреля. Едва дождавшись обеденного перерыва, Колесников спустился в заранее подготовленный тайник. Напарник его стоял на стреме.
Почти сразу же удалось поймать какую-то немецкую станцию. В наушниках плеснула радиоволна, принесшая на своем раскачивающемся гребне слово «Райхсбрюкке». Позвольте: «Райхсбрюкке», иначе Имперский мост? Есть такой в Вене. Один из пяти венских мостов через Дунай.
Правильно! Вторая радиоволна, следом за первой, принесла слово «Вена».
Накануне, то есть 11 апреля, пять наших бронекатеров ворвались среди бела дня в Вену, битком набитую гитлеровцами. Преодолев сильнейший заградительный огонь, моряки поднялись к Имперскому мосту и высадили у основания его батальон гвардейской пехоты на оба берега Дуная.
Названа была, хоть и невнятно, фамилия командира высадки десанта. Что-то вроде бы Клипов, а может быть, Клаппов? Фамилия явно переврана немцами. Клоповский? Неужели? Друг и приятель Сеня Клоповский? Старший лейтенант Клоповский?..
К ночи радостная весть облетела блоки. Вена еще не наша, но мост в центре Вены уже наш! Это было как порыв ветра, прохладного, бодрящего, ворвавшегося внезапно в духоту подземелья!
А утром 13-го в мастерские вбежали разъяренные эсэсовцы. Колесникова сшибли с ног, потом подхватили рывком, завели руки за спину.
Бегом, со скрученными назад руками, он был приведен к подвалу. Оттуда на него пахнуло дурнотным запахом крови. Сводчатая дверь. Скользкие ступени. Прямо против двери на столбе висит Герт. Как? Схвачен и Герт?
Они обменялись коротким взглядом. То было как очень быстрое, незаметное для окружающих прощальное рукопожатие!
— Ничего не знаю, — угрюмо буркнул Колесников.
И прежде чем его повалили навзничь на скамью, он успел заметить, что Герт, преодолевая боль, медленно закрыл и открыл глаза. Одобрил. Умри, ничего не говори!
Вскоре Герт умер, показав Колесникову, как полагается умирать коммунисту в застенке — сцепив зубы в грозном молчании!
Вот что пронеслось в мозгу за то время, которое понадобилось Конраду, чтобы несколькими глотками опорожнить кружку воды…
— На столб его, гауптшарфюрер?
— Но, может, он одумался?
— Ничего не знаю, — хрипло повторил Колесников в десятый или пятидесятый раз.
Гауптшарфюрер откашлялся, чтобы голос его звучал более убедительно.
— Послушай, — сказал он, склонившись над Колесниковым, — не обещаю тебе жизнь. Зачем мне врать? Обещаю тебе смерть. Но легкую. Это важно. От тебя зависит, как умереть: мгновенно или медленно. Твой товарищ умер быстро — из-за небрежности Конрада. Тебя мы побережем. Но при этом, заметь, обеспечим такими мучениями, о которых ты даже не подозреваешь. И это будет длиться долго, очень долго, целый день, а возможно, и всю ночь…
Колесников молчал.
— Конрад!
Серия точно рассчитанных, очень болезненных, но не смертельных ударов! Он в кровь искусал себе губы, чтобы не крикнуть.
Ему дают понюхать нашатырный спирт.
Колеблющаяся пелена плывет перед глазами, застилает своды, стены, устрашающие хари эсэсовцев, теснящихся вокруг.
Усилием воли Колесников заставил себя сосредоточить внимание на одной на этих устрашающих харь. Она закачалась над ним, придвинулась, потом отвратительно осклабилась:
— Ну как? Не хочешь ли ты на столб?
И тогда, приподнявшись на локтях, он харкнул — слюной и кровью — в ненавистное, багровой тучей нависшее над ним лицо!
Тотчас же эсэсовцы кинулись к нему, притиснули к скамье. Уже не улыбаясь, гауптшарфюрер медленно вытирал лицо белоснежным платком. Колесников внутренне сжался в ожидании нового ливня побоев.
Но побои не обрушились на него. Какое-то замешательство возникло в подвале. Несколько пар каблуков простучали от дверей по каменному полу. Вероятно, посмотреть на Колесникова явилось высокое начальство, потому что все вокруг замерли, черные фигуры вытянулись и оцепенели.
Тонкий голос негромко спросил:
— Так это он и есть?
— Да, штандартенфюрер.
— Молчит? Упрям. Я вижу…
Черные мундиры, теснившиеся вокруг Колесникова, расступились. На секунду перед ним сверкнули очки.
Или, быть может, не было очков, просто взгляд, устремленный на него, был такой холодно-испытующий, мертвенно-неподвижный, стеклянный?
После паузы голос произнес задумчиво:
— Что ж, этот годится, пожалуй…
Как понимать: годится? На что годится? Кто этот человек, от тонкого голоса которого дрожь прошла по измученному побоями телу?
Комендант лагеря торопливо бормочет что-то о спрятанном в тайнике самодельном радиоприемнике, который нужно обязательно найти. В противном случае…
— Разве он один знает о тайнике? — Это тонкий голос. — Я слышал, в запасе у вас есть еще несколько человек.
В запасе? Это означает, что рабочих механических мастерских будут пытать всех подряд!
— И потом, я ознакомил вас с приказом рейхсфюрера. Вы же знаете, мне дано право выбирать и отбирать.
Непродолжительное молчание, во время которого дрожь почему-то все сильнее сотрясает Колесникова.
Голос гауптшарфюрера:
— Как прикажете отметить в карточке, господин комендант?
— Ну… кугель, я думаю. Пусть снова будет кугель…
По-немецки «кугель» — «пуля». Под этим словом в карточке заключенного обозначают, что он расстрелян при попытке к бегству.
Итак, его, Колесникова, уже нет! Пометкой «кугель» он вычеркнут из списка живых…
Посетители гурьбой двинулись к выходу. Что это? Замешательство опять возникло — на этот раз у ступенек. Наверное, один из высокопоставленных посетителей, а быть может, почтительно сопровождавший их комендант, споткнулся о брошенные на пол орудия пыток — бич из бычьей кожи либо клетку-девятихвостку, потому что тонкий голос произнес с пренебрежительными интонациями:
