Андрей Еременко - В начале войны
Сердце наполнялось гордостью за Советскую Родину, за наш народ, за Красную Армию — освободительницу.
Приятно было наблюдать на улицах Волковыска и других городов, как жители обнимали и целовали наших запыленных танкистов, артиллеристов, пехотинцев, как повсюду зазвучала белорусская и русская речь и наши песни.
Я остановил танк на площади против здания, на котором красовалась вывеска Полицейское управление. Захожу туда. Вижу комнату, битком набитую жандармами в темно-синих мундирах и такого же цвета конфедератках.
— Здравствуйте, господа! — сказал я громко, но они молчали.
Не успел я еще как следует разглядеть полицейских, как входные двери с шумом раскрылись и трое вооруженных в штатском вбежали сюда. Среди них я узнал моего знакомого, которого встретил при въезде в город.
Они набросились на полицейских и не особенно любезно стали их обезоруживать. Я им не мешал. А инициатора этого дела, железнодорожника, назначил командиром рабочей милиции. Не прошло и двух часов, как на улицах города появились патрули с красной повязкой на руках. Рабочий народ, не раздумывая, приступил к установлению своей народной власти.
После освобождения Волковыска мы получили приказ повернуть танковые части и одну кавалерийскую дивизию по направлению к Гродно.
Во время марша я выехал в голову колонны, а затем вырвался несколько вперед, проскочив походное охранение, которое двигалось стороной. Наша разведка действовала впереди на значительном удалении. Здесь со мной произошел случай, который заставил вспомнить историю с Т. Л. Николаевым. Километрах в 20-ти от Гродно шофер Горланов заметил, что впереди нас по обеим сторонам дороги рассредотачивается польская пехота, очевидно, готовясь занять какой-то рубеж. Горланов настороженно сказал: Товарищ комкор, впереди противник, и инстинктивно начал притормаживать машину.
Я почему-то мгновенно оглянулся назад, скорее всего для того, чтобы убедиться, что позади меня на дороге никого нет (передовое походное охранение порядочно отставало), и тут же мгновенно решил: Назад нельзя! Пилсудчики поймут в чем дело, откроют огонь и нам несдобровать. Нужно быстро проскочить вперед по дороге через их цепь. Поляки могли принять нас за своих, так как мы ехали на трофейной польской машине. Так оно и получилось. Когда мы с бешеной скоростью приблизились к ним, какой-то офицер подал знак остановиться, но потом, не успев ничего предпринять, махнул рукой, очевидно, принял нас за спешно удирающих от Красной Армии. Комиссар корпуса Щукин и представитель Генштаба, сидевшие со мной в машине, когда мы проскочили цепь противника, одобрили такое решение.
Проехав километров пять за линию польского фронта, если этот заслон можно так назвать, мы свернули с дороги и остановились у густого кустарника, так, чтобы быть незамеченными со стороны дороги.
Минут через пятнадцать на дороге показались наши бронемашины и послышался гул танков. Это двигалось наше походное охранение. Как только оно прошло нас, мы вышли на дорогу и последовали за ним. Польские части свернули свой боевой порядок и полями отошли к Гродно. Во второй половине дня наши части подошли к городу с южной стороны. Здесь поляки оказали нам сильное, но совершенно бессмысленное сопротивление.
Мне довелось впервые принять личное участие в танковых атаках и познакомиться с боевыми качествами наших танков, понять сущность некоторых тактических приемов при действиях танков в наступлении на пересеченной местности и в населенном пункте. Это был в общем не очень веселый опыт: в бою на подступах к Гродно я и все танкисты из экипажа танка, служившего мне подвижным КП, были ранены, а все три танка, на которых я последовательно руководил боем, выведены из строя противотанковым огнем пилсудчиков.
После взятия Гродно мы продолжали двигаться на запад.
4-я кавалерийская дивизия получила задачу действовать в направлении на Августов и Сувалки. Остальные дивизии выходили в район Белостока и Беловежской Пущи.
Дело шло к тому, что вскоре должны были где-то встретиться две армии: освободительная Красная Армия и разбойничий немецко-фашистский вермахт. Это произошло в Белостоке.
К этому времени гитлеровцы уже вошли в город. Мы же предложили им оставить его. Они согласились, но поставили условие, чтобы в Белосток первоначально прибыла команда советских войск в составе не более 120 человек, остальные наши части вступили бы туда лишь после ухода немецких войск.
Мы сначала терялись в догадках, зачем немцы поставили такое условие? А потом поняли, что они опасались того, что гитлеровские солдаты увидят теплую и дружественную встречу нашей армии, в то время как к ним жители Белостока относились с нескрываемым презрением.
Вопрос был в конце концов непринципиальным, и я согласился с этими условиями. Из числа казаков 6-й кавалерийской дивизии было отобрано 120 человек, все они были одеты в новую форму. Перед отправкой я лично проверил состояние команды и проинструктировал ее командира полковника И. А. Плиева, которому поручалось принять от немцев г. Белосток.
Когда наши казаки прибыли в город, получилось то, чего гитлеровцы больше всего боялись и чего пытались избежать. Колонна остановилась на площади против здания воеводства, где размещался немецкий штаб. Слух о вступлении советских войск быстро облетел город. Только что казавшиеся безлюдными и мертвыми улицы сразу наполнились народом, его потоки направлялись к центру. Наших товарищей окружили тысячи горожан. Они горячо приветствовали их, обнимали как родных и дарили цветы.
Немецкое командование наблюдало всю эту картину с нескрываемым раздражением. Контраст встречи вермахта и нашей армии с населением не только Белостока, но и других городов и сел свидетельствовал о бездонной пропасти, которая разделяла две армии, представлявшие два различных государства, два мира.
По плану немецкие части должны были покинуть Белосток вечером. Но они вечера не дождались и поспешили убраться раньше. Я прибыл в Белосток в 16.00 и уже не имел возможности встретиться с кем-либо из германского командования хотя бы с целью поблагодарить немцев за то, что за несколько дней они успели изрядно ограбить город.
Остаток дня и весь день 23 сентября я потратил на осмотр города и его окрестностей. В Белостоке было праздничное настроение. Люди, одетые в лучшее платье, высыпали на улицы. Всюду были цветы, звучали песни, на площадях танцевала молодежь. Из нашей машины трижды пришлось убирать цветы, так как ее буквально засыпали ими. Можно было понять белостокцев: они ведь уже считали, что город будет в руках у немцев, и частично испытали прелести нового порядка, а также наслышались о нем от беженцев из западных районов.
В Белостоке я ознакомился с военными объектами. Особенно меня интересовал аэродром, который нужно было привести в порядок, чтобы на нем можно было принимать тяжелые самолеты. Забота моя об этом была вызвана следующими обстоятельствами.
За неделю похода по Западной Белоруссии по существу без сколько-нибудь серьезных боев мы почувствовали существенные недостатки в работе наших тыловых органов, которые с перебоями снабжали войска, особенно горючим. Я тогда не знал, как обстояло дело в других соединениях, но наш корпус испытал острую нехватку горючего. Так было после занятия Новогрудка, когда пришлось переливать бензин из одних танков в другие, так было и в районе Волковыска, а затем повторилось в Белостоке. В связи с этим я поставил вопрос перед фронтовым командованием о принятии немедленных мер по снабжению войск горючим по воздуху. Очевидно, это беспокоило не только меня. Во всяком случае, на следующий же день начали прибывать эскадрильи тяжелых самолетов с горючим.
Наши войска переправились через р. Буг и продолжали наступать на запад. Я уже был в г. Соколув, когда последовал приказ: остановиться по всему фронту и ждать особых указаний. Так простояли мы два дня, пока на совещании у командующего фронтом я не узнал, что нам предстоит отойти за р. Буг.
Когда я вернулся с совещания, начальник штаба мне доложил, что в мое отсутствие уже приезжал представитель немецкого командования для переговоров. В связи с тем, что меня не было, он назначил ему время встречи на завтра в 9.00.
На следующий день точно в назначенный час прибыл немецкий генерал в сопровождении двух офицеров. Пришлось вести дипломатические переговоры с представителем немецко-фашистского командования. Я еще не знал тогда, что менее чем через два года мне придется вести с ними разговор совсем на другом языке, но уже тогда мне стало ясно, сколько в них спеси и наглости.
Считая, что уход за Буг мы должны начать немедленно и что разговаривать о сроках нашего отхода нечего, генерал заносчиво потребовал, чтобы немецкому командованию было прежде всего разрешено открыть свою базу снабжения на ст. Соколув.
