Степан Калинин - Размышляя о минувшем
Пришлось по душе солдатам и ленинское предложение о конфискации помещичьих земель и национализации на ее основе всех земель в стране, о передаче права распоряжаться землей в руки Советов крестьянских и батрацких депутатов.
Споры с меньшевиками и эсерами не стихали. Поступило предложение — послать в Петроград своих делегатов, чтобы выяснить обстановку на месте. На заседании дивизионного солдатского комитета для поездки в столицу было избрано пять человек. Меня поставили старшим.
— Побывайте на заводах, узнайте настроение рабочих, — наказывал нам солдатский комитет. — Самое же главное — добейтесь свидания с руководящими деятелями большевиков, меньшевиков и эсеров. Ты, Калинин, — грамотный, запиши все подробно, потом расскажешь нам, что к чему. Да не очень там доверяйте всяким говорунам, а то ведь не все то творится, что говорится. Сами побольше во все вникайте.
* * *С фронта делегация выехала ранним погожим утром. Вступала в свои права весна. Поля и деревья одевались в зеленый наряд. Настроение у всех нас было радостное, приподнятое.
В Петроград прибыли 21 апреля. Город бурлил. На Невском проспекте, Дворцовой площади, на Марсовом поле, у Смольного института, у Адмиралтейства — всюду были толпы демонстрантов со знаменами и транспарантами, на которых огромными буквами выведены слова: «Долой войну!», «Вся власть Советам!», «Хлеба и мира!» Как мы узнали, это продолжались начатые накануне демонстрации протеста, возникшие в связи с тем, что министр иностранных дел Временного правительства Милюков обязался перед союзными державами соблюдать все договоры царского правительства, продолжать войну до решительной победы.
Мы сразу же влились в ряды демонстрантов. И в колоннах рабочих, и на тротуарах, заполненных «чистой публикой» — чиновниками, торговцами, предпринимателями, — всюду не сходило с уст имя Ленина. Но если первые произносили его восторженно, называли Владимира Ильича своим вождем, то вторые говорили о Ленине с ненавистью.
Какой–то интеллигент с клинообразной бородкой, в пенсне и шляпе, перебегая от одной группы демонстрантов к другой, визгливым голосом кричал: «Ваш Ленин — антихрист, не верьте ему!» Непрошеного агитатора рабочие оттирали в сторону, к тротуару, но он вновь и вновь пристраивался к демонстрантам, продолжая выкрикивать одну и ту же фразу.
Нам, фронтовым делегатам, впервые участвовавшим в рабочей демонстрации, она показалась особенно внушительной. Уже во второй половине дня подошли к особняку Кшесинской. Здесь, как нам сказали, находилось руководство большевиков. На балкон вышел среднего роста человек, в темном суконном костюме. Подняв руку, он с минуту ожидал, а как только стих шум, заговорил отрывисто:
— Товарищи! Сейчас всем разойтись по домам! Оружия, у кого оно есть, не сдавать! Сегодня мы показали Временному правительству свою мощь. Завтра — все, как один, на работу. Покажем нашу дисциплинированность! Буржуазия обвиняет нас, большевиков, в том, что мы готовим гражданскую войну. Мы решительно отвергаем эту грязную клевету. Наша партия по–прежнему держит курс на мирное развитие революции. Будем продолжать проводить перевыборы делегатов в Советы, очищать их от соглашателей и посылать туда действительных представителей народа.
Демонстранты начали быстро расходиться. Никаких возражений, никаких споров. Нас поразила организованность, которую проявили рабочие, выполняя указание представителя большевистской партии.
На следующий день Петроград жил своей обычной деловой жизнью. Так мы получили первый урок политграмоты. Своими глазами увидели, насколько велик авторитет большевиков среди трудящихся.
С утра стали совещаться о том, как выполнить наказ солдатского комитета — побывать у руководящих представителей различных партий. Примут ли они нас? Ведь ходоков в Петроград, наверное, отовсюду приезжает немало? До них ли сейчас партийным руководителям?
Первый, к кому мы пошали на прием, был Н. Чхеидзе — лидер меньшевистской фракции в Государственной думе.
Сейчас кое–кому может показаться смешным то, что мы захотели с ним встретиться. Теперь любой знает о предательской роли меньшевиков в революции. Но тогда Чхеидзе возглавлял Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, стоял у власти, и нам казалось, что именно он сумеет разрешить многие наши сомнения, ответить на волновавшие нас вопросы о войне, революции, земле.
В кабинет председателя Петросовета нас проводил какой–то вертлявый тип с бородавкой на носу. Чхеидзе сидел за большим письменным столом, заставленным всевозможными безделушками, читал газету. Мы тихо подошли к столу. Чхеидзе продолжал читать, хотя не мог не слышать, что в кабинет вошли люди. Когда закончил чтение, по его смуглому лицу пробежало что–то вроде улыбки. Встретившись с нами глазами, нахмурился, словно обиделся, что нарушили его покой. Не дожидаясь вопросов, мы отрекомендовались:
— Прибыли с фронта, из пятьдесят пятой пехотной дивизии.
— Чем могу быть вам полезен?
— Мы к вам от солдатского комитета. Нам поручено выяснить некоторые вопросы.
— Можете задавать ваши вопросы. Постараюсь ответить.
— Солдаты на фронте интересуются, когда кончится война? — начал мой приятель, член делегации Василий Сукачев, тот самый, который на фронте дал достойную отповедь французскому министру Альберу Тома. — Просим пояснить, как тут, в «верхах», собираются решать это дело?
Минут десять Чхеидзе говорил об отношении меньшевиков к войне, о том, что она–де после революции перестала быть империалистической со стороны России и, следовательно, долг солдат «продолжать держать фронт», свято защищать революционное отечество.
Хотя и не понравились нам его разглагольствования о войне, но мы слушали внимательно, не перебивали.
Затем в разговоре был затронут аграрный вопрос. Мы спросили: будут ли помещичьи земли распределены между крестьянами?
Чхеидзе долго говорил о том, что земля должна быть общенародной собственностью, принадлежать тем. кто трудится на ней. Но мы так и не поняли, думают ли меньшевики отбирать землю у помещиков или собираются поделить между крестьянами уже поделенную. Во всяком случае, ни о каких сроках, ни о практических мерах он не сказал.
— Позвольте задать еще один вопрос, господин председатель Совета, — попросил я.
— Пожалуйста, — проговорил Чхеидзе, мельком взглянув на циферблат стоявших в дальнем углу кабинета больших часов.
— Верно ли, что в Петроградский Совет без всяких выборов назначаются депутатами прибывающие из ссылки старые революционеры?
— Да, верно. И мы, члены фракции меньшевиков, приветствуем это. Существует такой выработанный революционной практикой порядок — кооптация. Как это вам лучше объяснить?.. Словом, введение в состав выборного органа в некоторых случаях новых членов без выборов, решением самого этого органа. Пользуясь правом кооптации, мы приглашаем старых революционеров в Совет, назначаем их на руководящие должности.
— В таком случае, почему же не пригласили Ленина, который недавно вернулся из–за границы?
Мы не знали еще, что Владимир Ильич к тому времени был уже введен в состав Петроградского Совета, потому и задали этот вопрос Чхеидзе.
— Вы ошибаетесь. Ленин тоже член Петросовета.
Потом, будто вспомнив что–то, Чхеидзе добавил:
— Да, Ленин кооптирован в Петроградский Совет, но он придерживается иных убеждений, чем мы. Его убеждения не совсем отвечают характеру революции.
— Последний вопрос, господин председатель. На фронте офицеры говорят, будто рабочие отказываются работать, срывают поставки оружия, вредят делу революции. Так ли это?
— Отказываются работать… — замялся Чхеидзе. — Это, пожалуй, не совсем точно. Рабочие время от времени бастуют. Это их право. Хотя было бы лучше, если бы в такое суровое время они не пользовались этим правом. Да, было бы лучше, — повторил он.
Из кабинета Чхеидзе мы вышли разочарованные. На основные вопросы — о войне, мире и земле мы так и не получили от него вразумительных ответов. Решили побывать еще у кого–нибудь из меньшевистских деятелей. Какая–то девица с сильно накрашенными бровями и высокой прической объяснила нам, что этажом ниже находится кабинет известного в то время меньшевика М. Скобелева. Направились к нему. Минут двадцать ожидали в приемной. Затем вошли в кабинет. Прошло еще несколько минут, прежде чем Скобелев закончил с кем–то разговор по телефону и обратился к нам:
— Чем могу служить?
Мы задали ему примерно те же вопросы, что и председателю Петросовета. Ответы во многом совпадали. О мире и земле он не сказал ничего определенного.
— Ну и бестия, — невольно вырвалось у кого–то из моих спутников, когда мы выходили из кабинета.
