Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2
— Познакомимся, когда командир вернется.
— Чего это вы, как совы, нахохлились? Вам радоваться надо, что в склад попали.
— Девушек мало, танцевать не с кем.
— А гармошка-то у вас есть, танкисты? Если все не хотите, то отпустите к нам гармониста.
— Хочешь — иди, — буркнул Густлик.
Томаш молча встал.
— Солдат инструмент понесет, — сказал Шавелло и, обернувшись к стоящему сзади молодому пехотинцу, приказал: — Возьми гармошку.
— Не нужно. Я сам, — запротестовал Черешняк.
— Не нужно так не нужно, — согласился сержант и остановил своего молчаливого помощника. — Перед боем попеть неплохо — ночь короче кажется, — приговаривал он. — Хорошая песня воевать помогает...
— Густлик, — тихо позвал Григорий, — а если Томаш к утру не вернется?
— Дадут нам пулеметчика из пехоты.
Из глубины леса донеслись легкие аккорды, а затем низкий мужской голос затянул песню. Ее подхватили еще несколько голосов.
— Вернется, конечно вернется, — убеждал сам себя Саакашвили.
— Само собой, — кивнул головой Густлик, но голос его прозвучал не очень уверенно.
Теперь уже целый хор из пехотинцев пел песню.
— Мало того, что танк покалечен, так еще и без командира, — досадовал Густлик.
— У нас в Грузии говорят: палец покалечишь — вся рука болит.
Хор умолк, только сержант Константин Шавелло, вторя гармошке Черешняка, что-то пел, импровизируя на тему песни.
— И все из-за девчонки, — ворчал Григорий. — Лучше, когда солдат одинокий, как мы.
— А что твоя Аня?
— Ханя. Ничего из этого не получится.
— Гжесь, хочешь вина?
— Нет.
— Почему? Грузины любят...
— Да, но только в веселой компании, с друзьями...
Шарик рванулся, заскулил, но Елень придержал его.
— Тихо, пес.
Невдалеке послышался шум мотора, потом все смолкло, и появилась плотная фигура человека, приближавшегося к танку. Густлик его узнал.
— Гражданин генерал! — Он соскочил на землю и встал по стойке «смирно». — Докладываю: экипаж в составе двух человек. Третий подыгрывает пехоте, а сержант Кос...
— Подожди, не завирайся. Не хочу, чтоб ты выдумывал.
Овчарка, которую Елень держал за ошейник, вырвалась и побежала в лес.
— Зови третьего.
— Рядовой Черешняк, ко мне!
Мелодия оборвалась.
— Теперь рассказывайте, что там было со стрельбой, но только правду.
— Правда такая... Нужно было опробовать пушку...
Подбежал Томаш и, увидев генерала, встал по стойке «смирно» рядом с Григорием.
— Григорий подкатил, я — бах! — и готово.
— С первого выстрела?
— С четвертого. Я четыре раза, чтобы разлет посмотреть и...
— Что — и?
— Никто бы и не заметил, если бы не влепил в самую середку ихнего склада.
— Так это правда, что именно ваши снаряды попали?
— Один только, четвертый, товарищ генерал. Что правда, то правда.
— Командир танка! — позвал генерал.
Из-за ближайшей сосны выбежал Кос и встал на правом фланге своего экипажа. Шарик бежал за ним, подпрыгивая от радости, но, заметив, что все стоят навытяжку, тоже присел на задние лапы, как и полагается дисциплинированной собаке.
— Приказом командующего армией, — торжественно произнес генерал, — экипаж танка 102, уничтоживший склад боеприпасов противника на передней линии фронта, награждается медалями «Отличившимся на поле боя». Командир — серебряной, остальные — бронзовыми. Вручение наград состоится в ближайшие дни. — Генерал на минуту остановился и совсем просто добавил: — Не ожидали?
— Как снег на голову, — искренне признался Густлик. — Янек же...
— Знаю. Он не стрелял. Но не хотите же вы, чтобы я доложил командующему армией, что сержант Кос удрал без пропуска к девушке и что его нужно, собственно говоря, наказать?
— Нет, конечно, — признался Густлик.
— У нас в Грузии... — начал было Саакашвили, но замолчал.
Генерал продолжал:
— Так бывает: совершишь иногда подвиг, а никто и не заметит, не наградит. Зато в другой раз выйдет так, как у Янека. В итоге — все правильно.
— Гражданин генерал, я во время форсирования... — начал было Кос.
— Погоди. Все вы заслужили медали еще за «Херменегильду». А сейчас — трое спать, один — на пост. Поспите хотя бы немного до рассвета.
После отъезда генерала улеглись не сразу. Нужно ведь было рассказать друг другу о приключениях минувшего дня, а о некоторых событиях по два, а то и по три раза. Почти час у них заняло «знакомство» с сержантом Шавелло и его пехотинцами.
Часам к двенадцати ночи осушили они бутылку вина. Янек рассказал, как он открыл кран у бочки в подвале дворца Шварцер-Форст. Все смеялись до слез, а потом, убаюканные постукиванием автоматов из-за Одера и приглушенным тявканьем минометов, заснули так крепко и глубоко, как умеют только солдаты.
На посту стоял сначала Елень, потом Черешняк, который, не желая никого будить, дождался рассвета.
Туман от реки, словно медленно закипающее молоко, взбирался по крутому обрыву берега; порывы свежего ветра разносили его лохматые пряди между стволами дремлющего леса, опутывали ими артиллерийские щиты, вплетали их в маскировочные сети, заливали песчаные окопы колышущимся белым паром.
За башней, на двигателе, крепко спали три танкиста, накрытые плащ-палатками; подушки им заменяли шлемофоны. Они даже не проснулись, когда из-за реки Альте-Одер ударила тяжелая батарея и польский берег всколыхнулся от взрывов.
Когда эхо разрывов утонуло во мгле, где-то рядом, по другую сторону танка, деловито застучал топор. Легкое постукивание разбудило спящего с краю Григория. Он открыл глаза, соскочил с брони и увидел Черешняка, который кончал уже обтесывать довольно толстое, более чем двухметровой длины бревно.
— Зачем это ты? — тихо спросил Саакашвили. — Почему меня вовремя не разбудил?
И, не дождавшись ответа, сделал несколько взмахов руками, подскоков и приседаний. Желая согреться и размяться после сна, он затанцевал вокруг удивленного Тома-ша, который вертел головой, выжидая момент, чтобы ответить.
— Все ставят. И справа, и слева...
— Что ставят?
— Столбы. С орлами. Здесь ведь граница.
— Хочешь иметь свой собственный?
— Нет. Но руки тоскуют без дела, и если бы сержант Кос приказал...
Шарик тоже проснулся, стремительно шмыгнул в лес, так же стремительно выскочил оттуда и начал носиться большими кругами вокруг танка.
— А на чем орла нарисуешь?
— На доске, — ответил Черешняк и, нагнувшись, полез в свой набитый всякой всячиной вещмешок, вытянул довольно большой кусок гладкой широкой доски.
Григорий вынул из кармана огрызок химического карандаша, которым он писал письма Хане, и быстро набросал контур орла.
— Это так вы на посту стоите, сынки? — послышался голос Коса за их спиной. — Эх, сказал бы вам вахмистр Калита пару ласковых слов.
— Янек, посмотри, — прервал его Григорий, показывая рукой на столб и доску. — Будем ставить?
— Надо бы красной и белой краски.
— Красной хватит. После ремонта сурик остался...
Тем временем Томаш выстругал своим садовым ножом два колышка и проделал шилом отверстия в доске и в столбе. Прикрепил одно к другому без гвоздей, а механик достал из танка банку с суриком.
— Ставь сюда. — Саакашвили показал, как приставить столб к броне танка, и, усевшись на него верхом, размазал пальцем краску по доске. Получился фон.
— Густлик! — Янек потряс силезца за плечо. — Вставай!
— Ох, — зевнул Елень, широко открывая рот. — Жалко, что у нас сегодня наступление. — Он сладко потянулся. — Приснилась такая славная девушка и говорит: «Только тебя люблю, Густличек. Свадьба будет...» Разбудили меня, и не знаю теперь, когда она будет, — жаловался он вставая. Затем, смочив руки росой, протер лицо и шею.
— В первое воскресенье после войны, — заверил Кос. — Иди сюда и посмотри. — Он взял Еленя за рукав и подвел к Григорию.
— Неплохо, — похвалил Густлик. — Но если бы меня пораньше разбудили, то я бы вам еще лучше рисунок сделал. А это что такое? — показал он пальцем на белые линии, бегущие по обе стороны от когтей орла.
— Польский орел и грузинские горы. Ведь Саакашвили рисовал.
— Ну пусть так, — согласился Густлик, поднимая столб на плечо. — Где ставить будем?
— Идемте. — Кос двинулся первым с саперной лопатой в руках и задержался над откосом. — Здесь.
Быстрыми взмахами лопаты он углубил небольшую воронку от гранаты. Шарик помогал, разгребая землю лапами. Густлик установил столб. Григорий и Томаш кинули в яму несколько камней. Кос подсыпал землю, а товарищи утрамбовывали ее; сверху положили большие куски дерна, снятого с бруствера окопа для танка. Когда все было готово, они отошли на несколько шагов, чтобы посмотреть издали.
— Экипаж!
Кос подал команду спокойно, не повышая голоса, и сам встал по стойке «смирно», отдавая честь. Томаш и Григорий — тоже. Густлик стоял с непокрытой головой. Шарик присел и замер.
