Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского
А как трудно было Миле определить свое жизненное призвание!
Неожиданно, даже не окончив второго курса физико-математического факультета, она перешла в Институт иностранных языков!
Мила утверждала, что решила изучить язык, искусство, литературу Испании в надежде когда-нибудь стать полезной исстрадавшемуся народу. И Василий объяснил это столь свойственной Людмиле романтической приподнятостью и душевной отзывчивостью. Вероятно, эта внутренняя поэтичность и была для него — жестковатого, вихрастого и упрямого паренька — так привлекательна.
Но для остальных этого, очевидно, было маловато. Ведь даже в старых глазах матери, устремленных на его жену, Василий порой улавливал настороженность, но он старался не замечать этого.
Василий Антонович тревожно взглянул на квадратик ручных часов.
Золотые часы…
Это был дорогой подарок, привезенный Милой из последней заграничной командировки. Родители назвали такой подарок мотовством. А его это тронуло. Он предполагал, что часы достались ей ценой тех же трогательных жертв и лишений, как и посещения в студенческие годы концертов столичных мастеров…
Василий нервно позвонил.
— Товарищ Зубкова, вызовите, пожалуйста, Петрянова, — обратился он к появившейся секретарше.
Облик Инны Зубковой был настолько для нее обычным, что по-своему это успокаивающе подействовало на Сенченко.
На этот раз на отвороте ее жакетика красовались фиалки, стройные ножки в чулках паутинка казались обнаженными, а утяжеленные тушью ресницы напоминали синие стрелы.
Однако если бы Сенченко сегодня пристальней вгляделся в нее, то наверняка его удивило бы выражение ее маленького личика.
Было время, когда Инна даже в короткие деловые реплики, обращенные к Василию Антоновичу, старалась вложить все богатство оттенков своего голоса. Так делают начинающие актеры, мечтающие выдвинуться на первые роли. Но теперь она не затрудняла себя больше… И на это у нее имелись свои собственные основания. Бесстрастно выслушав приказание, она вызвала машину.
— По Ленинградскому, Василий Антонович? — выглянув из кабины и по каким-то ему одному понятным признакам угадав состояние Василия Антоновича, спросил Петрянов. — С ветерком?
Быстрая езда — прекрасное и испытанное средство успокоения. Обычно Василий Антонович применял это средство, когда его до предела возбужденный мозг, казалось, не мог уже служить. После такой зарядки ученый возвращался к прерванной работе посвежевшим, обновленным… Этого же искал он и сейчас.
Невольно улыбнувшись, Василий Антонович кивнул.
А когда машина тронулась, Петрянов, как всегда без нужды заботливый, сообщил, что у него есть один сюрприз. В «Победе» на щитке, на самом видном месте, появился новенький радиоприемник.
— Теперь, Василий Антонович, будем с музыкой, — похвастался он. — Если согласны, конечно. Совсем недорого, — добавил он помолчав, — всего три сотни.
— Это не вэфовский? — равнодушно спросил Василий.
— А бес его знает. Зато дешевый. Он мне его пока на пробу дал. Вернем, если забарахлит.
— Кто это он? — машинально спросил Василий Антонович.
— Дружок из автобусного парка, — ответил Петрянов. — Хороший парень, из фронтовиков. Механик первостатейный. Не раз выручал. Глазырин его фамилия…
Думая о своем, Сенченко едва ли слышал объяснение.
Уже изучивший вкусы Василия Антоновича, Петрянов сам избрал маршрут. От Москворецкого моста машина неслась прямой магистралью.
А вырвавшись на простор Ленинградскою шоссе, Петрянов взял третью скорость.
— На Химки? — спросил водитель.
Демонстрируя свое приобретение, он включил приемник.
— На Химки, — повторил Сенченко, машинально вслушиваясь в зазвучавшую мелодию.
За городом мимо него проносились домишки, палисадники, серые заборы… А среди них, словно предвестники недалекого будущего, возвышались многоэтажные светлые и просторные каменные громады.
«Какой жалкой кажется вон та избенка, — подумал Василий, взглянув на покосившийся деревянный домик. — Видно, ей не долго осталось стоять на земле… Наверное, и в нас самих также есть и большое и маленькое, и высокое и низкое, то, чему принадлежит будущее, и то, что уже отживает — эгоизм, равнодушие к другим и… — Василий нашел в себе мужество додумать, — ревность…»
Значит, и в нем самом живет то, что уже давно стоило бы отдать на слом?
И он — такой же маленький, никчемный, как вот этот покосившийся серый заборишко?
Нет, это не так!
Что-то запротестовало в нем против беспощадного приговора. Разве лишь ревность мучила его?
В нем было оскорблено другое — очень глубокое. Словно его коснулось что-то непонятное, как видно, уже давно идущее параллельно с его жизнью.
С детских лет он привык к чистому воздуху, к ясности, простоте, неустанному творческому труду… А вышло так, что рядом с ним гнездилась ложь… Рядом с ним шла чужая, потаенная иг может быть, грязная жизнь.
Что значили слова записки о том, что она какого-то Александра сделала счастливым?
Василий поежился и словно от холода застегнул пиджак, хотя вокруг был весенний ликующий день.
Они стремительно приближались к спокойно блещущей под солнцем глади химкинского водохранилища.
А в машине нежно, почти вкрадчиво звучала музыка.
Это была «Песнь Сольвейг». Ею так восхищалась Мила…
Глава четвертая
Синий плащ
До закрытия гастрономического магазина Райпищеторга оставалось несколько минут. Заведующий рыбной секцией вышел в торговый зал. Его вызвали к какому-то, очевидно, предъявившему претензию покупателю.
— Когда у вас будет копченая скумбрия по четырнадцать рублей? — вежливо спросил молодой человек в синем плаще.
— Как раз только что получили, еще в ящиках. Завтра пустим в продажу, — последовал столь же вежливый ответ.
— Значит, можно зайти прямо с утра, Антон Матвеевич? — многозначительно подчеркнув имя и отчество, продолжал покупатель.
— Да, заходите с утра.
Антона Матвеевича Сенченко не слишком удивило, что его назвали по имени и отчеству. Многие из постоянных посетителей магазина обращались к нему именно так. Но молодого человека, который был перед ним, он, кажется, видел впервые.
А незнакомец произнес вполголоса:
— Нам надо серьезно поговорить. Дело идет о чести и благополучии вашего сына.
Сердце замерло и на секунду как бы остановилось в груди старика. Он тревожно взглянул на бесстрастное лицо стоявшего перед ним молодого человека.
— Сразу после работы пройдите, пожалуйста, в скверик… — И уже поворачиваясь, чтобы уйти, молодой человек добавил: — Так помните, я вас там жду под часами…
Незнакомец исчез. И только резкий звонок, извещавший о конце работы, вывел Антона Матвеевича из оцепенения. Как в тумане, он снял свой белый рабочий халат и вышел на улицу.
Полквартала до условленного места показались ему бесконечными. Не пришло ли сейчас так неожиданно объяснение тому гнетущему чувству, которое испытывал Антон Матвеевич все последнее время? Это было связано с семейной жизнью сына.
От внимания родителей не ускользнуло, что с некоторых пор сын уклоняется от разговоров с Людмилой, а лицо его становится холодным и замкнутым даже при упоминании ее имени. Они с Кузьминичной уже собирались напрямик спросить Васю — что происходит у него с женой? Как вдруг…
А вот и часы, под которыми назначена встреча. Антон Матвеевич машинально отметил, что они показывают пятнадцать минут седьмого. Сейчас все объяснится…
Незаметно рядом с ним появилась фигура неизвестного. Приветливо улыбнувшись, молодой человек прикоснулся к кепке.
— Будем знакомы, Николай Петрович, — протягивая руку, представился он. — Пройдемте вон туда. Там, кажется, есть свободные скамейки.
Оказавшись в скверике, где сейчас действительно было малолюдно, они сели. Только теперь Антон Матвеевич имел возможность разглядеть нового знакомого.
Если бы Антон Матвеевич имел склонность анализировать, то неизбежно пришел бы к выводу, что самым примечательным в облике сидящего рядом с ним человека было отсутствие всякой примечательности. Поношенная кепка, темно-синий, не новый прорезиненный плащ… Все это такое же, как на многих других. А подобное лицо встречается среди людей самых различных профессий — от бухгалтера до инженера.
— Так вот какое дело, господин Сенченко… — спокойно начал молодой человек.
Старика покоробило давно забытое слово. Но он не придал этому значения. У каждого своя манера выражаться!..
— Я должен вам передать привет от господина Храпчука, вашего друга, — с едва заметной иронией произнес «Николай Петрович». — Он благополучно покинул Советский Союз и сейчас уже в своем городке. Ваш приятель попросил, чтобы мы поблагодарили вас от его имени за гостеприимство.
