Ганад Чарказян - Горький запах полыни
— Нет, это память, она должна дойти со мной до родного дома.
— Думаю, что дойдет. Главное, не бери к сердцу все режущие глаз и ухо перемены. Как говорил незабвенный Козьма Прутков: зри в корень. Телевизором тоже не увлекайся. Ну, все!
Майор пожал руку, потом обнял меня и сказал, что очень на меня надеется. Когда понадоблюсь, со мной свяжутся. Пароль — Фаруз. «Если возникнут проблемы — звони». Он протянул мне свою визитку.
В самолет на рейс Душанбе — Москва меня провели первым и усадили в отдельном отсеке. Я летел на самолете третий раз в жизни. Но тогда это был громадный транспортный «Антей». Там особенно в иллюминаторы не заглядишься. Да и летели-то больше ночью. А теперь я приник к иллюминатору, как ребенок, — благо в отсеке больше никого не было. Отвлекала меня только стюардесса, постоянно что-то предлагая. Вот и не увидела моя Дурханый этих женщин, которые ходят в летающих самолетах. На рабочем месте я и сам видел их впервые. Насмотревшись на землю, согласился на бокал красного вина и бифштекс с салатом. К этому времени землю затянуло облаками, а меня потянуло в сон.
На высоте десять тысяч метров спалось так же сладко, как и в пещере кишлака Кундуз. Однако по пробуждении ждала снова неизвестность. Меня встретили возле трапа и тотчас отвезли куда надо. Даже со спецсигналами черная «Волга» продвигалась очень медленно. Сложилось впечатление, что все машины в Москве стоят. Тогда зачем люди садятся в них? Москва, вспоминая Людмилу Синицыну, меня просто ошарашила. Или даже шандарахнула. Особенно, когда прошел по бывшей улице Горького от Главпочтамта до Белорусского вокзала. Вездесущая и навязчивая реклама погребала под собой город. Встреча с лысым полковником прошла быстро. Он выглядел как настоящий чекист: уже через час я забыл его лицо. Полковник какое-то время разглядывал меня, потом тихим голосом задавал вопросы. На детектор лжи меня отправлять не стал — после Гаврилова эта процедура совершенно излишняя. Да и рабочий день уже закончился. Правда, отпечатки пальцев с меня сняли. Я передал пакет от Г аврилова. Он небрежно столкнул его в выдвинутый ящик письменного стола. В восемь я был уже свободен.
По дороге к вокзалу мне хотелось поскорее оказаться или в своей Блони, или снова в пещере. Вспомнил наши вечера с Сайдулло, зеленый чай с изюмом, «велблуд» моей малышки, сказку про девочку-муравья. Слезы текли из глаз. Я шел в потоке людей, которым не было никакого дела ни до меня, ни до моих слез. Заглянув в платный туалет на вокзале, обнаружил, что афганцы не забыты, — они могут пользоваться этой услугой бесплатно. Мне захотелось взорвать туалет вместе с вокзалом.
Я купил самый дорогой билет — в СВ. На душе было отвратно. Вот, значит, для чего мы проливали кровь. Не хотелось никого видеть. Да так и получилось, что никого больше ко мне не подсадили. Вагон был полупустой. Голубоглазая, стройная, как стюардесса, проводница оказалась предельно вежлива и заботлива. Но поняв, что мне ничего не нужно, — только чтобы не беспокоили, — направила свою заботу на других.
Проснулся рано, еще не доезжая до Орши. Родная, непривычно плоская земля, бесконечные дали. Ели, березы, малиновый иван-чай на откосах, ряды темно-зеленой картошки с редкими белыми цветочками. Домики путевых обходчиков. Копны сена. Спокойные, прихотливо изгибающиеся реки. Я глядел и глядел. Слезы текли и текли.
— Вам плохо? — испуганно спросила проходившая мимо проводница.
— Нет, дорогая, нет, мне хорошо, хорошо. Просто я так давно не видел всего этого. Простите, что беспокою. Как вас зовут?
— Лена.
Я умылся, попросил у Леночки чаю и снова, уже умиротворенно, стоял у окна с крахмальными занавесками и глядел на родные пейзажи, на лощинки, затянутые туманом. Глядел и глядел.
Попрощавшись с Леночкой и поймав напоследок ее любопытный взгляд, я, наконец, ступил на перрон моего Минска. Почему-то никаких особых чувств не ощутил. Поколебавшись, опираясь на свой посох, поднялся по длинной лестнице в здание нового вокзала. Тяжеловато. Хорошо, что я без чемоданов. Сразу же обнаружил пункт обмена валют. Даже два. За считанные минуты стал миллионером. Ощущая приятную, хотя и бумажную тяжесть во внутреннем кармане, спустился на эскалаторе вниз. Московский вокзал показался провинциальным по сравнению с нашим. Но, к счастью, город остался прежним, и две башни с часами все так же основательно сторожили вход. Хотелось и глянуть на Минск, и одновременно как можно быстрее оказаться в родной Блони. На выходе из вокзала окружили частники.
— Командир, куда? Доставим со скоростью звука!
— А я со скоростью света! — уцепился за меня мужик лет пятидесяти с основательным, как у отца, животом. Мне понравилась его находчивость.
— А за город повезете?
— Да куда скажешь. Хоть к черту на кулички!
— Туда не надо, уже был. Блонь — такое название слышал?
— Нет проблем. Сотню кинешь?
— Только сначала надо заглянуть в хороший магазин.
— Сделаем.
— Вроде был хороший продуктовый на Ленинском проспекте, возле ГУМа.
— Магазин остался. А вот Ленинского проспекта, извини, уже нет. Теперь проспект Скорины. Давненько ты, командир, на родине не был.
Несмотря на ранний час, улицы были запружены автомобилями. Разнообразие не меньше московского, только вот черных мерседесов с тонированными стеклами и мрачных джипов видно не было. Доехали без пробок. Я попросил водителя немного помочь с покупками. Витрины ломились от продуктов на любой вкус, но очередей почему-то не обнаруживалось. Через полчаса с пакетами в обеих руках мы, наконец, загрузились в нашу ауди. Всю дорогу водитель развлекал меня байками, а я пил очень вкусный кефир из пакета и глядел по сторонам, чувствуя, что внутреннее напряжение, так долго державшее меня, понемногу отпускает. «Я дома, дома!» — стучали в голове самые лучшие, самые желанные слова.
Вот и моя Марьина Горка, вот и нарядная церквушка, явно подновленная, блестящая позолоченной крышей. Такой милотой и уютностью повеяло от этой церковки, что на глаза невольно навернулись слезы. Церквушка так органично вписывалась в пейзаж, что, казалось, она появилась здесь вместе с этой рекой, этим полем и лесом.
Вот и поворот на мою Блонь. Наше деревенское кладбище. Меня неприятно поразило, что кладбище за эти годы подошло почти к самой дороге. Я попросил остановить. Выйдя из машины, постоял, опираясь на посох, пытаясь сообразить, где находится отцовская могила. Нет, видимо, сейчас я ее не найду. Потом сходим с мамой.
Водитель тактично приумолк. Вот появились и первые дома. Нашего пока не видно, он немного в сторонке, на боковой улице. Я попросил ехать помедленнее. Блонь тоже преобразилась. То и дело рядом со старыми избами красовались двух-, а то и трехэтажные коттеджи. Два таких возвышались и на нашей улице. Наискосок от одного из них заметил наш маленький и неказистый, по сравнению с роскошным соседским, домик. Комок подступил к горлу — да неужели он таким и был? Или это я вырос?
Машина притормозила у калитки. Выходя, я обернулся и понял, что большой красивый дом стоит на том месте, где жил мой одноклассник Егорка. А рядом с ним скромно, за густой живой изгородью прятался дом Аннушки.
Наконец-то я у родного дома. Сколько лет мечтал об этой минуте! Как войду, что скажу? Глухо бухает сердце. И только одна мысль: мама! Ради всех богов, хочу только одного — чтобы мама была жива и здорова. Опираясь на посох, прихрамывая, подхожу к калитке, распахиваю. Медленно поднимаюсь на крыльцо. Дверь отворяется, выглядывает молодая девушка, очень похожая на отца. Наденька…
Я стою, гляжу на нее и ничего не могу сказать.
— Вам кого? — осторожно спрашивает она. В ее голубых глазах любопытство и больше ничего.
— Мама… — выдавливаю я. — Мама…
— А мама на работе, в конторе.
— Наденька…
— Кто вы? — пугается она.
— Наденька, я твой брат Глеб…
— Ой, не может быть! Мама снила вас сегодня! Говорила, что весточка будет. Ой, надо маме позвонить скорей! Глеб, Глеб, как же вы…
— Наденька! Не надо на «вы»! — я обнял ее за плечи. — Едем к маме. Только разгрузимся.
Вместе с водителем перенесли пакеты в хату, захватили сестру и подъехали к конторе. Думали как лучше: сначала Наденька сообщит или сразу появлюсь я? Решили зайти в кабинет с табличкой «Главный бухгалтер» вместе. Водитель дал на всякий случай пузырек корвалола. Он тоже был немного взволнован. Ведь не каждый день становишься свидетелем таких сцен.
Наденька заглянула в кабинет первой.
— Мама!
Мама оторвалась от экрана компьютера и вопросительно взглянула на нее. Сняла очки и положила на стол.
— Мама! Твой сон сбылся! Мы получили весточку, Глеб жив!
Наденька распахнула дверь, за которой стоял я.
Какое-то время мы молча глядели друг на друга, словно убеждаясь, что это на самом деле мы. Мама похудела, постройнела. Длинные каштановые волосы заменила стрижка с сильной проседью. Появились очки. В них она казалась очень строгой и недоступной. Но вот лицо ее дрогнуло, ослабело. Она попробовала встать, но снова опустилась на свой компьютерный стул.
