Андрей Семенов - Секретная битва
Комэск понял, что остался незамеченным, и качнул крыльями, командуя своей группе: «Делай, как я!» Когда он убедился в том, что «яки» зашли в хвост фон Гетцу и его ведомому и сейчас будут их атаковать, он передвинул сектор газа до упора вперед и взял ручку управления от себя, бросая свой «мессершмитт» в атаку. С набором скорости четыре самолета его группы пошли вниз, на «яки».
— Второй! За мной! — раздалась в эфире команда комэска.
Фон Гетц услышал эту команду и понял, что его расчет был верен. Сейчас восемь «мессершмиттов», разобрав цели по одному на каждого, пошли в атаку из самой выгодной позиции — сзади — сверху, и расстояние между охотниками и добычей сокращается быстрее, чем между «яками» и его самолетом. Примерно через полторы минуты парни выйдут на дистанцию, с которой без проблем распотрошат эти «яки». Остается пустяк — выжить самому и увести ведомого.
Фон Гетц чуть потянул рукоятку управления на себя и добавил газ. «Мессершмитт» стал понемногу набирать высоту, но одновременно терять скорость. Через пять секунд самолет Хайнца был метров на сто впереди и метров на сорок ниже его. Он вдруг явственно почувствовал себя в шкуре зайца, за которым гонится свора гончих.
— Пора! До «яков» метров двести!
— Руди! Влево!
Психологический расчет был на то, что пилот инстинктивно уходит с курса, повернув рукоятку влево. Поэтому сам фон Гетц плавно отклонил свой самолет вправо. И в этом тоже был расчет. Охотник, увидев на полянке прямо перед собой двух зайцев и вскинув ружье, чтобы прихлопнуть их одним выстрелом, бывает обескуражен, когда зайцы разбегаются в разные стороны. Перед ним сразу же возникает вопрос: в которого целиться? Пусть охотник озадачен только на секунду, но на скорости триста шестьдесят километров в час за эту секунду истребитель пролетает сотню метров! Эта сотня метров может стать для них спасительной, так как позволит им отклониться от оси прицеливания «яков». Русские имеют преимущество в скорости, но будут вынуждены догонять их по большему радиусу. Вот только надо найти золотую середину. Если заложить слишком крутой вираж, то самолет потеряет скорость и станет отличной мишенью. Восемь «яков» расстреляют его как в тире, почти в упор. В клочья разнесут. Даже хоронить будет нечего. А если войти в вираж по пологой траектории, то «яки», используя свое преимущество в скорости, все равно зайдут тебе в хвост, сбросят газ и секунды четыре будут всаживать в тебя очереди из пулеметов и пушек.
Фон Гетц пошел на вираж со снижением. Потеря высоты компенсировалась сохранением скорости. Он не увидел, но почувствовал, как под фюзеляжем прошли дымные нити, пущенные пулеметами и пушками «яков».
— Все — огонь! — заорал в наушниках голос Мюллера.
«Угадал! Я угадал маневр русских и время подлета Мюллера! — похвалил себя Конрад. — Награда — жизнь! Вот только интересно, ушел ли Хайнц?»
— Я — Первый! Один горит!
— Я — Пятый. Я подбил одного!
— Я — Второй. Один готов! — пошли доклады через короткие промежутки.
Три «яка», распушив длинные дымные шлейфы, устремились к земле.
— Седьмой! Держись, у тебя на хвосте двое. Двенадцатый! Куда тебя черт понес?! — орал Мюллер.
— Я — Второй. Атакую тройку «яков» за Хайнцем. Держись, Руди!
— Я — Одиннадцатый! Отцепил одного от «Семерки»!
— Я — Первый! Седьмой, за тобой всего один «як»! Держись! Мы идем на помощь Хайнцу. Черт! Он уже горит!
Не выводя свой «мессершмитт» из виража, все так же продолжая снижаться, фон Гетц посмотрел туда, где, по его расчетам, должен был находиться сейчас ведомый. «Мессершмитт» с номером 12 на фюзеляже с оторванными крыльями кувыркался в воздухе. Колпак у него был плотно закрыт. Над местом падения ведомого вертелась карусель из трех «яков» и восьми «мессершмиттов».
— Руди! Прыгай! Руди! Прыгай! — орал не своим голосом фон Гетц.
Ларингофоны подхватывали его крик и отправляли сквозь эфир в шлемофон убитого лейтенанта Рудольфа Хайнца.
Девять «мессершмиттов» один за другим садились на аэродром. Последним, покружив, как вожак, охраняющий свою стаю, сел командир эскадрильи. Его истребитель подрулил к своему капониру.
Не дожидаясь, пока командир вылезет из кабины, на плоскость вскочил Гессер, помог отодвинуть колпак и восторженно стал кричать в лицо Мюллеру:
— Вы видели, господин майор?! Нет, вы видели?! Это же была настоящая охота! Только двоим русским удалось уйти! Шесть — один в нашу пользу! Если бы Хайнц стал уходить от «яков» так же, как обер-лейтенант Смолински, то мы обошлись бы вообще без потерь!
— Чему вы радуетесь, Вилли?
— Да как же, господин майор?! Ведь это же «яки»! И мы их как в тире. Хлоп, и готов! Нащелкали аж шесть штук за один вылет! Такого еще не было! А вы видели, как Смолински разделался со своим преследователем?! Сманеврировал, сам зашел ему в хвост и с одной очереди пустил его носом в землю! Смолински — настоящий ас! Это большая удача для нас, что он попал служить именно в нашу эскадрилью!
— Это большое несчастье для нас, Вилли. Вы просто этого не понимаете.
Истребитель окружили пилоты эскадрильи, успевшие передать свои самолеты механикам. Их еще переполнял азарт недавнего боя и восторг от одержанной победы.
— Поговорим позже, Вилли, — прервал разговор Мюллер. — Командуйте.
Гессер понял его и повернулся к пилотам:
— Эскадрилья!
Семь пилотов встали в одну линию.
Мюллер спрыгнул на землю, отцепил парашют и повернулся к подчиненным.
— Обер-лейтенант Смолински!
— Я! — фон Гетц сделал два шага вперед.
— Вы почему бросили в бою своего ведомого?!
Конрад оторопел от такого неприкрытого нахальства. Сначала этот майор украл его тактическую задумку, а теперь при всех открыто обвиняет его в трусости!
— Господин майор, я…
— Молчать, обер-лейтенант! Вам нет и не может быть оправдания! Мы все были в этом бою и все видели своими собственными глазами. Вы бросили Хайнца на растерзание четверке «яков», а сами бросились улепетывать от русских, насколько позволяла мощность мотора! Вы трус, обер-лейтенант, и вам не место в нашей эскадрилье.
Мюллер оглянулся, переводя дух.
— Капитан Гессер!
— Я, — отозвался из-за его спины опешивший заместитель.
— В полк пришел запрос из пятьдесят первого армейского корпуса. Пехота просит нас направить к ним пилота для ведения воздушной разведки. Сегодня же подготовьте приказ об откомандировании обер-лейтенанта Смолински в распоряжение штаба пятьдесят первого корпуса.
— Есть, — упавшим голосом ответил Гессер.
Несправедливость обвинения обер-лейтенанта в трусости, да еще и перед строем, была очевидна для всех, а для него и подавно. Вся эскадрилья видела, как Смолински и Хайнц подставляли свои самолеты под атаку восьмерки «яков». Другое дело, что Хайнцу не хватило мастерства или просто не повезло. И все видели, как Смолински, уходя на вираже, все ниже и ниже тащил за собой преследовавший его «як». Все видели, что, когда до земли оставалось меньше двухсот метров, Смолински вдруг круто пошел в набор высоты и тут обнаружилось преимущество «мессершмитта» в маневре по вертикали. «Як» отстал. Его пилот просто провалился и потерял Смолински из виду, а когда тот, сделав мертвую петлю, обрушился сверху и повис на хвосте советского летчика, то было уже поздно спасаться. Одна очередь в упор — и русский загорелся. Кроме того, как ни крути, а тактическая схема с двумя подставными самолетами и двумя группами охотников — это целиком изобретение обер-лейтенанта. Вместо того чтобы стыдить его перед всеми и топтать его человеческое достоинство и честь офицера, Железный Мюллер должен был бы писать представление на Железный Крест.
Остальные шесть пилотов молчали, отводя взгляд от своего командира.
— Эскадрилья, разойдись! — скомандовал Мюллер.
Никто не шелохнулся. Все стояли на своих местах.
Шесть пилотов в ряд, и фон Гетц на два шага впереди. Вдруг в тишине за его спиной раздался хлопок. Через короткое время второй, третий. Вот уже две пары рук бьют в ладоши. Мгновение, и к ним присоединились все остальные.
Эскадрилья открыто рукоплескала настоящему асу!
Мюллер обернулся. Гессер вытянулся и прижал руки к бедрам. Мюллер двинулся в сторону штаба — докладывать результаты вылета.
— Все на сегодня свободны, — буркнул он через спину.
После обеда фон Гетц, ни с кем не попрощавшись, вылетел в Песковатку, в штаб пятьдесят первого армейского корпуса.
XIX
После отъезда Даллеса в американском посольстве все вдруг стали очень вежливы и предупредительны со Штейном. Будто он, а не Даллес был личным другом президента Рузвельта.
Это устраивало Штейна.
Он постепенно оценил умение американцев решать технические вопросы. Пусть они не в состоянии были придумать ни одной хитроумной многоходовой оперативной комбинации, но великолепно могли обеспечить ее техническую сторону. Установив контакты с норвежским Движением Сопротивления, Штейн стал оказывать ему помощь и у него никогда не случалось заминки с деньгами, оружием или документами. В разумный срок по его заявке из Америки в установленное место переправлялось все необходимое.
