Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона
– Герр Озенберг, пожалуйста, входите, – на безупречном немецком сказала женщина. – Прикажите вашим людям не стрелять – это я, Анна. Прошу прощения за беспокойство, но наша проблема под контролем.
Худшего и выдумать было невозможно. Женщина стояла на безопасном расстоянии – с пистолетом в вытянутой руке. Спокойная, уравновешенная, твердо знающая, что делает. Смотрела, не моргая, хладнокровно – прямо в точку. Палец напрягся на спусковом крючке. Форма советского офицера ей, по-видимому, не мешала – она комфортно себя в ней чувствовала. «И как я позволил провести себя… – ужаснулся Максим. – Ты, хваленый диверсант, проницательный психолог, знаток человеческих душ…»
– Сука! – дернулся Ситников. Грохнул выстрел – и бывший капитан, даже не вскрикнув, опрокинулся навзничь с дырочкой во лбу.
Затаив дыхание, холодея от ужаса, Максим смотрел, как под затылком товарища расплывается красное пятно. «Ну что ж, мы, наверное, заслужили такой конец. Расслабились, утратили бдительность…»
– Вы удивляете меня, Анна, – ровным голосом произнес немецкий офицер, перебираясь через пролом в стене. За ним шагнули два автоматчика, застыли по краям пролома. – Ну что ж, я рад, что вы снова с нами. Как-нибудь расскажете, как вам это удалось. Вы привели с собой проблему?
– Она уже решается, герр Озенберг, – уверила женщина. – Еще семеро в развалинах у завода. Они ребята храбрые – услышав выстрел, наверняка побегут через пустырь в штыковую атаку. Полагаю, ваши автоматчики не зря там сидят?
– Не волнуйтесь, – уверил мужчина. – Автоматчиков прибыло. Подъехал капитан Шерманн, с ним десять парней из ваффен и несколько штабистов.
– Отлично, – улыбнулась женщина. – Где наши друзья?
Послышалось кряхтение – два офицера в черных плащах помогли перебраться через пролом грузному мужчине в коротком шерстяном пальто, подвели к стулу, усадили. Упомянутого господина не очень радовало происходящее. Он испуганно озирался. Пожилой, за пятьдесят, одутловатый, с широким, будто растекшимся, лицом, напоминающим грушу, с тяжелыми мешками под бесцветными глазами…
Из-за шкафа вышли еще двое. И этих не устраивало то, что они увидели. Мужчины – немного за сорок, одетые в партикулярное платье, но с военной выправкой. И лица у них… какие-то не немецкие.
– Да, это Ашерман, – с акцентом пробормотал один. – Готовы признаться, вы выполнили обещание, господа, и все, в свою очередь, обещанное нами, остается в силе. Вот только мне кажется, что у нас образовалась маленькая проблема… – один из упомянутых – с тонкими чертами выше носа и неожиданно массивной челюстью – выступил вперед и как-то боязливо ощупывал глазами Максима. «Союзнички, мать их…» – тоскливо подумал Коренич. И не ошибся.
– Это не ваша проблема, мистер Хармонд, – вкрадчиво сказал немецкий офицер. – Мы ее решим – и даже быстрее, чем вам кажется.
– Господи, неужели это русский солдат? – сказал коллега Хармонда и нервно облизнул губы.
– И даже не один, – улыбнулась женщина. – Повторяем, господа, данные проблемы вас ни в коей мере не касаются. Надеюсь, то, что вы сейчас получите, стоит смерти нескольких незнакомых вам русских солдат, к тому же осужденных судом военного трибунала.
– Только не впутывайте нас в это, – поморщился Хармонд, отвернулся и как-то вкрадчиво приблизился к сидящему на стуле господину.
– Объяснишься, Анна? – спросил Коренич, заставив свой голос звучать спокойно и иронично.
– Ничего личного, Максим, – иезуитски улыбнулась женщина. – Во всяком случае, уже ничего личного. Война закончилась, ты просто со своими бойцами оказался не там, где нужно.
– Ты не военный корреспондент.
– Ты потрясающе догадлив. Спасибо, Максим, вы меня довезли, не хотелось пропадать одной в оккупированном Берлине. Пришлось импровизировать по ходу. Сунуть кляп себе в рот несложно, стянуть ремнем руки за спиной – сложнее, но я их, собственно, и не стягивала – вы же не видели, что я там делала, у себя за спиной. Но запястья от души натерла… Гауптштурмфюрер СС Анна Хенке, – она шутливо стукнула каблуками. – Прошу любить и жаловать. Родом из Саратова, училась в русской школе, отсюда идеальное знание вашего языка. В Германию переехала в тридцать четвертом – тебя же не интересуют подробности? Советская форма – маскировка. Надеюсь, ты заметил, что нам пришлось ехать по территории, оккупированной советскими войсками – зачастую мне приходилось выходить вперед с жезлом в руке, маскируясь под вашего регулировщика. Ну, кто, скажи на милость, будет задумываться, почему регулировщик в офицерской форме? Женщина в погонах… о, Максим, это зрелище умиляет русских солдат, они теряют голову и бдительность – ну, ты по себе знаешь. Осведомленность – прости, работа такая. Фюрер действительно покончил жизнь самоубийством – не уверена, что здравомыслящие люди будут об этом жалеть. Перед тобой известный немецкий ученый, имеющий доступ к ядерным экспериментам. Людвиг Ашерман. Ведущий специалист института физических исследований кайзера Вильгельма, расположенного, как ты уже догадался, на Больцманштрассе. Наши американские коллеги очень хотят заполучить этого господина и готовы на очень многое закрыть глаза. Ну, ты понимаешь… – женщина игриво подмигнула, превратившись на мгновение в ту самую Анну, которая так волновала Максима. – Мы отдаем им Ашермана, а они тайно вывозят нас в зону оккупации союзников и предоставляют гарантии безопасности. Тропинки есть, Максим, надеюсь, ты не такой наивный полагать, что ваши войска перекрыли все дыры?
– Он еврей?
– А что тебя удивляет? – не поняла Анна.
– Вы же не выносите евреев. Евреи для вас – не люди. Низшая раса. Вы их вешаете, стреляете, травите Циклоном Б, гноите в концлагерях и гетто… И вдруг выдающийся ученый? Ведущий специалист?
– Глупости, – поморщилась Анна. – Мы прежде всего прагматики. Национальность доктора Ашермана, разумеется, его не красит, но от этого он не становится менее блестящим специалистом в своей области. Спросите сами у доктора Ашермана, – женщина холодно рассмеялась. – Он даже под арестом ни разу не был.
– Теряем время, фрау Хенке, – строго напомнил обладатель франтоватой фуражки.
– Да, господин оберфюрер, – сухо кивнула Анна. – Мы уже закончили.
Максим напрягся – эх, умнее будет в следующей жизни. Сухой щелчок – выстрела не последовало. Он распахнул глаза. Женщина недоуменно нажимала на спусковой крючок, но пистолет отказывался стрелять.
Выстрел прогремел со стороны окна – один из автоматчиков схватился за простреленное бедро, завертелся, автомат покатился по полу на середину комнаты…Такой шанс бывает только раз в жизни. Максим прыгнул на женщину – она успела только злобно зашипеть, – схватил ее за волосы, развернул. Длинная очередь, предназначенная Кореничу, пропорола Анну, Максим отбросил ее, задыхающуюся, плюющуюся кровью, и отпрыгнул как заправский циркач. Схватил автомат и покатился дальше; а там, где он стоял секундой раньше, пули уже дырявили пол, выворачивали щепки.
Максим закатился за тумбу. От окна снова выстрелили, прикрывая Коренича, и он вскочил.
Немецкий автоматчик катался по полу, другой присел на полусогнутые, дергал заклинивший затвор. Оберфюрер взмок, пытаясь вырвать пистолет из кобуры; ученый понуро сидел где посадили; Анна корчилась в агонии, выхаркивая кровь. Американцы разбежались – один упал за стол, другой запутался в шторе.
Максим стрелял, дико крича – он снова был в своей стихии, мастер своего дела! Пули разлетались по комнате. Автоматчик, схлопотав одну в живот, согнулся пополам, завалился. Оберфюрера отбросило прямо в кресло. «Пусть отдыхает! В ученого не стрелять!» Максим отдышался и начал стрелять одиночными: добил раненого в ногу, избавил от мучений Анну, наставил автомат на «союзников», которые смертельно побледнели. Один попытался извлечь пистолет из глубин куртки, но стушевался под строгим взглядом Коренича. «Неужели смог бы выстрелить в союзника? – мельком подумал Максим. – Ради выдающегося ученого… почему нет? И я смогу», – палец потащил курок, и янки попятились, возмущенно загалдели: разве можно стрелять в союзников?!
Максим опомнился в последний миг – выстрелил в ногу одному, другому, с ехидцей наблюдал, как вертятся они по полу, хватаясь за простреленные конечности.
– Это я, Макс, – спрыгнул с подоконника Хольдер с вальтером в руке. – Не стрелять, Макс…
– Ты просто душка, тезка! – Максим в порыве чувств обнял щуплого немца, и тот зарделся, смутился. – Где остальные?
– Они там, сами…
Он уже и сам слышал. Вспыхнула стрельба – и мощное «ура!» шести или семи луженых глоток подавило противника. «Огородами зашли? Ясно, что не через пустырь бежали – услышали выстрел по Ситникову, всполошились… Они же не продержатся! – ужаснулся Максим. – Фрицев втрое больше, чем нас!»
Он подбежал к ученому, схватил его за шиворот – тот беспомощно вскинул руки, что-то залопотал, – и, надрывая спину, содрал его со стула.
