Андрей Марченко - Терракотовые дни
— Была…
— И куда она делась?
— Я ее арестовал за неделю до свадьбы…
— Если не секрет — за что арестовали?..
— Секрет…
— А я вот на базаре купил своей FrДulein, — из пакета Ланге вытащил туесок, сплетенный из бересты, — как там у вас говорится: "Коробчонка для моей лягушонки"?
Туес был красивым, но Бойко покачал головой:
— Раньше возле церкви была неплохая лавка старьевщика… В смысле антиквара. Он сейчас не торгует, но я его знаю лично и мы наверняка нашли бы у него нечто разэтакое…
— Не стоит. Лишь идиот покупает подарок в лавке сувениров. Дух народа — он на площадях, на рынках. Иногда жаль, что в Новой Европе будет потеряна аутентичность народов. Впрочем, я вас вызвал не из-за этого.
И замолчал, набираясь воздуха и смелости. Бойко понял — тема пренеприятная. Отто начал издалека:
— Владимир, а вы знаете, где Сыскарево?
— Сыскаревка?.. Знаю, конечно, там еще есть кладбище… Что, опять парашютист?
— Нет, не парашютист. Но вы все равно собирайтесь. Едем туда.
— А зачем, если не секрет?..
— Нет, не секрет. Ночью там было нападение на немецких солдат. И теперь мы едем туда — миссия устрашения. Может быть, один или два дома там подожжем, расстрел организуем…
— Не-а, на мокрое не подписываюсь.
— Ну хорошо, будете дома жечь…
— И дома я жечь не буду, — буркнул Бойко. — Если хотите, можете меня тут и пристрелить. Но не буду и все тут!
— Да полно вам. Говорится же: пожалеешь розги — испортишь ребенка. А вы, славяне, низшая раса как есть — дети. Да и пальцами вы искрите совершенно напрасно — я бы вас с собой не тянул, но это распоряжение оберштурмбаннфюрер Штапенбенека. Возможно, он мстит вам за ту цистерну с керосином, а может… Даже, вероятней всего, — это вшивка лояльности. Хочет, чтоб вы были повязаны с новой властью кровью. Чужой кровью.
Бойко поднялся, одернул пиджак, пошел к окну, но, не дойдя до него, развернулся к двери. Дошел, тронул ручку. Но не вышел.
— Вот мы сейчас все туда уедем, а банк и грабанут!
Ланге оставался безмятежным и даже веселым.
— Не думаю. Да не кипятитесь вы так, — успокоил он Бойко. — Может все и обойдется… В крайнем случае пристрелить вас можно и там. Всегда успеется…
* * *…Давным-давно этими краями то ли коронный, то ли имперский сыщик гнал след. Был преступник рядом — на хуторах и в трактирах придорожных говорили сыскарю: где-то за час до него проезжал человек с приметами, кои описаны на гербовой бумаге.
Долго шла погоня — вторые сутки не спал сыскарь, ел, не слезая с лошади. Сидел в седле, будто из стали вылитый. Да не была стальной его лошадь. Издохла она на мосту через неприметную речку, рухнула на полном скаку. Из седла вылетел сыскарь, но поднялся и пошел дальше.
Но сам прошел не больше четырех миль. Остановился он на распутье — перед ним, как в древней сказке, было три дороги. Но не было камня подорожного — куда свернуть, чего ждать от дороги. Стоял он там долго, выбирая единственную. Но так и не определился. Не пошел ни по одной. Но и назад возвращаться не стал. Возле перекрестка поставил хату. Из косточек, припасенных в дорогу яблок, вырос сад.
Даже жена у него появилась — отбившаяся от своего табора цыганочка.
Прожил всю жизнь у того перекрестка. Сыновья его росли, привозили невест из других хуторов, ладили свои дома. Появился хутор, который так и называли — Сыскаревка.
Сыщик постарел, поседел, нянчил детей, потом как-то без перерыва пошли внуки. В саду зрели яблоки, падали в траву…
И что вы думаете? Лет через тридцать в его дверь постучал тот самый, в погоне за которым, он загнал коня. Уже по многим преступлениям истекли все срока давности, и где-то далеко упала корона, которую защищал сыщик. Но все равно — старик скрутил преступника и свершил то, что считал правосудием. Впервые за много лет его руки не дрожали.
Преступника похоронил рядышком — через дорогу. Так и появилось Сыскаревское кладбище. Пока сыскарь был жив — за могилой смотрел, а когда умирал, забыл наказать это своим детям — не до того было, да и так ли велика потеря? За сим могила та рогозой поросла, в зарослях кустарника потерялась.
А затем за дорогой, за кладбищем построили город. Кто-то из Сыскаревки туда съехал, кто-то переехал из города. Но все больше народ там жил обособленно, держался друг друга, даже через три столетия оставаясь одной семьей.
Только вот беда — забыли они историю то ли про коронного, то ли имперского сыщика. Тем более, не знал ее и Владимир Андреевич Бойко — в Миронове он человеком был пришлым. Ланге даже не задумывался над названием.
А рассказать им историю было некому.
Да и не за тем они туда ехали…
* * *Немецкое командование при оккупации в качестве охранного поста оставило в Сыскаревке расчет с зенитным орудием калибром восемьдесят восемь миллиметров. Пушка была довольно удачной — и против самолетов, и против танков.
Но одной ночью какие-то люди бросили на установку связку гранат и полоснули по хате, где квартировали солдаты, из пистолет-пулемета. Немцы заняли оборону у окон, вызвали по радио подкрепление и до его прибытия не высовывались.
Утром осмотрелись и пересчитались: часовой, что охранял орудие, оказался убит из пистолета, орудие сорвало с креплений, посекло казенник, оптику срезало так, будто ее и не было.
Еще ранним утром армейский офицер приказал оцепить село, согнать всех жителей на центральную площадь.
Затем обыскали дома. Нашли одну винтовку и две противопехотные гранаты. Правда, довольно быстро выяснилось, что винтовка принадлежит местному старосте. Да и из винтовки очереди не сделаешь…
Из Миронова в Сыскаревку выехали двумя машинами. Штапенбенек и Ланге сели в легковой автомобиль, Бойко досталось место в бронетранспортере вместе с солдатами. Бойко обиделся, но виду не показал. Немецкие солдаты без разговоров потеснились, освободив ему место в углу. Все стали надевать очки. Одному, с нашивками унтера, Бойко сказал:
— Что, думаешь, в очках теплей будет?
Немец его не понял, но засмеялся, похлопав Владимира по плечу.
Но колонна не успела выехать из города, когда Бойко понял правоту солдат: дождя не было давно и штабной "Даймлер" подымал облака пыли — ее глотали все в бронетранспортере. Пыль ложилась на броню, но от этого цвет машины не менялся.
Солдаты ехали весело, шутили, смеялись, за это Владимир обиделся на всех немцев пуще прежнего.
Дорога заняла минут двадцать. В Сыскаревке уже были солдаты. Строго говоря, это были потерпевшие: та самая часть, к которой было приписано искореженное орудие. Именно они согнали всех на центральную площадь, но не спешили что-то делать. Ждали карательный отряд.
Прибывшие ступили на землю, прошлись, разминая ноги, осматриваясь по сторонам…
Сыскаревка местом была странным — вроде бы, не город и не село.
Дома строили здесь все больше из дерева, наверное, так повелось с основателя хутора, того самого сыщика. Был он из краев далеких, обычаев и привычек здешних не знал. А ведь дома в этих местах были все больше каменные или саманные…
Дерево в этих степных краях было недешево. К тому же, случись пожар, в каменных домах сгорала только крыша, от деревянных же оставалась только печь. Конечно, в домах саманных было прохладно, что летом даже являло определенное преимущество. А зимы, как ни крути, здесь были теплей…
Со временем бревна вбирали влагу, становились черными, такими, что никакая краска на них не держалась. Потом конек сгнивал, под тяжестью снега и мокрых тяжелых лаг проседал. Из крыши получалось какое-то седло.
Было прохладно, выпитому в тепле чаю уже не сиделось внутри. Ланге и Бойко тут же вышли по ветру за ближайший сарай. Чуть дальше стояла кабинка выгребного туалета, такая же черная, как сараи и дома вокруг. Не сговариваясь, сыщики не стали в него входить, а стали сразу за углом.
— Смотрите, Владимир, все же немцы — высшая нация… У меня дальше получается…
Бойко напрягся, но особо у него ничего не получилось.
— Подумаешь… — пробормотал он, — видели бы вы, какую струю иной жеребец пускает. Ну и что теперь? Запишем его в фольксдойче?..
Застегивая штаны, Бойко бросил:
— Слушайте, у меня есть решение! А сколько стоит это орудие в трудоднях? Какой нынче курс трудодней к рейхсмарке? Ну и пусть выплачивают потихоньку. К концу войны должны успеть.
— Вам бы лишь бы хохмить, Владимир! — пристыдил его Ланге.
Вернулись назад, на площадь. Там намечалось вроде митинга: оберштурмбаннфюрер вещал, стоя в машине, рядом с ним стоял шарфюрер-переводчик.
Хуторян окружали уже солдаты СС.
Меж прибывшим оберштурмбаннфюрер и согнанными хуторянами, стоял старик. На его пиджаке был приколот Георгиевский крест. Отчего-то он был белый, эмалированный, офицерский.
