Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 7
Но не должно быть такого, чтобы СМИ были зависимыми только от миллионеров. А когда в эту сферу хотят внести признанные во всем мире элементы справедливости, поднимается визг на всю планету — «ущемляются права человека и независимость СМИ». Даже конгресс США «заседает» по этому поводу. Эти же вопросы задаются в европейских и международных организациях (конечно, будут задаваться, если подключается огромный капитал для нагнетания психоза).
Но теперь эта «лавочка» кончается. Березовский в письме президенту РФ еще и угрожает: «Господин Президент! Остановитесь, пока не поздно!» Это выглядит смешно. Методы, которые применял Березовский в отношении Ельцина, здесь совершенно бесполезны. Путин не Ельцин: если он сказал, то обязательно сделает. Для Путина честь и совесть превыше всего. А Березовскому и Ельцину эти понятия вообще неведомы. Главное их кредо — ложь и нажива любыми путями. Теперь СМИ будут контролироваться общественностью, желательно лицами с безупречной репутацией.
Мы не можем допустить, чтобы крупный капитал, нажитый незаконно или преступным путем, продолжал разваливать наше государство, монополизировав СМИ и используя это оружие в своих целях.
Президент РФ В. В. Путин принимает все меры к сохранению и развитию государственных структур, обеспечивающих суверенитет и независимость страны, развитие Вооруженных Сил и военно-промышленного комплекса, стабилизации и развитию нашей экономики.
Ясно, что в решении всех этих проблем огромную роль должны сыграть независимые СМИ. Я уверен: со временем будут созданы все условия, чтобы журналисты могли действовать объективно, творчески, профессионально и свободно. Разумеется, и сама информация должна быть точной, объективной, чего, к сожалению, недостает многим изданиям и телекомпаниям, а многим «мастерам телеэкрана» — и элементарной журналистской этики. К примеру, Доренко добился личного разрешения Президента РФ допустить его на базу в Видяево, где проживают семьи погибших моряков. Поехал, встретился и… переврал. Вот вам «свобода слова» в понимании этих господ. Нет, по-настоящему свободный журналист не должен терять свою честь, совесть, благородство. Он просто обязан быть высоконравственным человеком, коль ему доверили такое оружие.
После обнародования «Доктрины информационной безопасности» даже некоторые депутаты, то ли заблуждаясь (это лучший вариант), то ли по заданию березовских и гусинских (а следовательно, Запада) подняли настоящий вой на радиостанции «Эхо Москвы»: мол, доктрина хочет загнать в моноканал, вернуть прошлое, создать закрытое общество, где никто ничего не знает, а власть скрывает от народа все то, что ей показать не выгодно. Подумать только! — они возмущаются. Почему? Потому что средствам массовой информации запрещается вторгаться в частную жизнь! А что здесь противозаконного, антигуманного? Такие запреты существуют во всем мире. А что, журналист, невзирая на пожелания гражданина, имеет право спорить с ним за обеденным столом, должен присутствовать при стирке белья и стоять в любое время суток у его постели? Конечно, если гражданин совершил аморальный поступок, выиграл или проиграл большую сумму денег в казино, хапнул несколько миллионов долларов, обманул власти или общественность, украл автомобиль, приобрел неизвестным путем несколько вилл, имея месячный оклад в три тысячи рублей, — в этих и подобных случаях журналистское расследование должно проводиться обязательно, поскольку в данных случаях налицо отклонения или явно уголовное преступление.
Господа, поднявшие настоящую бурю по поводу доктрины в доказательство своей якобы правды проводили параллель между аварией на Чернобыльской АЭС и трагедией на подводной лодке «Курск». Мол, и в том, и в другом случае власти врали, общественность не получала свое-временно достоверную информацию.
С полной ответственностью заявляю, что и это тоже является заблуждением уважаемых депутатов (не называю их фамилий, дабы не ставить в сложное положение), если не умышленными действиями. Я не принимал участия в морских учениях, но на Чернобыльской АЭС работал май, июнь и июль месяцы 1986 года (авария произошла 26 апреля 1986 года). При ликвидации последствий катастрофы руководил частями войск Киевского, Прикарпатского, Белорусского и отдельными полками ряда других военных округов, выделенных для этой цели. Ни на протяжении этого периода, ни в ходе последующих действий (я приезжал туда еще поздней осенью 1986 года) я не видел скрытых от народа действий ни у оперативной группы Правительства СССР, которая размещалась непосредственно в Чернобыле, ни у самого Правительства СССР. Если кто-то утверждает обратное, то это явная клевета. Не хочу никого выгораживать и защищать, но я против создания ложного представления у народа о катастрофе на Чернобыльской АЭС. Просто никто не мог первоначально представить масштаб и степень создавшейся опасности.
Безусловно, ошибки, неточное и несвоевременное информирование всегда случается, когда происходят события, аналогов которым на практике еще не было. И в случае с Чернобыльской АЭС было точно так же. Ни специалисты — ученые самого высокого уровня (академики Александров, Велихов, Легасов, Письменный и другие), ни военные, в том числе военные ученые, ни тем более Правительство страны не имели опыта действий при такой аварии на атомной электростанции. Поэтому, естественно, были и ошибочные решения, ошибочные действия, а в прессу проникала ошибочная информация. Бывали случаи, когда часами и даже сутками не знали, что же лучше предпринять, чтобы погасить, наконец, «дыхание» взорвавшегося реактора, который выбрасывал в атмосферу огромные смертельные дозы радиации для всего живого.
Логичен вопрос — но почему же были допущены ошибочные действия? Да потому, что механизм и технология предотвращения аварий на АЭС и ликвидации их последствий научно и тактически не были глубоко проработаны по всем мыслимым и немыслимым вариантам. В общих чертах вроде все было расписано, но предусмотреть все невозможно. А жизнь выдала такое, что пришлось отыскивать варианты решений уже на ходу. Действовать с чистого листа.
И никто ни от кого ничего не скрывал. Первому сообщению об аварии не придали должного значения потому, что не представляли всей серьезности и опасности происшедшего. Люди получали смертельные дозы облучения потому, что государство (в прошлом и сейчас) совершенно не занималось всесторонним просвещением населения, не готовило их к тому, чтобы умело действовать в экстремальных условиях, при экологической катастрофе. Безграмотность или низкая культура (в смысле понимание опасности ядерного излучения и заражения объектов и местности) населения и даже работников АЭС, попавших в зону высокой радиации, обернулись трагедией. Конечно, те, кто выполнял свой долг, были вынуждены действовать в смертельно опасной зоне, чтобы предотвратить распространение радиоактивной зоны и спасти тысячи наших сотграждан. Это наши мученики и герои. Им — вечная благодарная память народа. Но никто ничего от народа не скрывал. Это факт.
Еще более сложной, как мне представляется, была ситуация с катастрофой подводной лодки «Курск» в Баренцевом море.
Любое военное учение — это не театральное представление, это не детская игра в «казаки-разбойники», как некоторые представляют (я знаком с такими «знатоками» даже на высшем государственном уровне). Каждое учение, независимо от воли руководителя, проводится с большим риском, потому что личный состав имеет дело с оружием и боевой техникой. Тем более присутствует риск, если учение проходит с боевым применением оружия, т. е. со стрельбой из всех видов стрелкового оружия, артиллерии и минометов, с пуском ракет, бомбометанием и штурмовыми действиями авиации. Атакующие линии танков, боевых машин пехоты и мотострелков быстро двигаются вслед за разрывами боевых снарядов и мин на расстоянии 300–400, а иногда и 200 метров. Представьте себе шквал сплошного огня от разрывающихся перед вами снарядов (огневой вал). И если по техническим причинам из многих, многих тысяч снарядов всего один сделает недолёт, то может случиться беда.
То же и с учениями на море. Сам выход корабля, тем более подводной лодки — это уже риск. А если предусматривается применение даже не боевых, а практических торпед (болванок), то риск возрастает. Еще выше риск от возможного столкновения с рыскающими в районе учения подводными лодками США (они даже без наших учений заходят в территориальные воды, как это было в 1992 году в районе полуострова Рыбачий в Баренцевом море).
В то же время применение оружия и боевой техники, тактика действий и оперативное искусство, конечно, имеют многие особенности, которые не подлежат разглашению. И это положение действует во всех армиях и флотах мира. Есть понятие: военная и государственная тайна. И представители СМИ, а также их сторонники, требующие абсолютной свободы действий репортеров, должны понять: обеспечить им это даже просто физически невозможно. Тем более не все может быть показано и предано гласности. Хотя, конечно, отдельные общие фрагменты могут быть освещены. Все это решает командир. И обвинять его, жестко критиковать — все равно что жаловаться на плохую погоду. Иной раз становится стыдно за представителей СМИ, которые просто провоцируют военных на конфликт и буквально лезут туда, куда их вообще нельзя пускать или, может быть, именно в это время нельзя. Гласность и демократия — это не вакханалия и вседозволенность, это не хаос. Демократия предусматривает строгое выполнение законов и установленных на их основе норм. И если офицер сказал корреспонденту: «Нельзя!» — значит вопрос закрыт.
