Иван Золотарь - Записки десантника
— Скажите, девушка, правда ли, что около Смолевичей в лесах много партизан?
— Всякое говорят люди, но лично я партизан не видела.
— А трудно с ними повстречаться?
— Не знаю.
Солдаты о чем-то заспорили. Надя, хотя и не знала словацкого языка, но по многим словам, схожим с русскими, поняла, что солдаты ведут оживленный разговор по поводу ухода к партизанам.
— Послушайте, пани, — снова обратился к ней все тот же словак, — вы не смогли бы нам показать дорогу в те деревни или в лес, где есть русские партизаны?
Надя замялась.
— Да вы не бойтесь, мы вас не выдадим. Мы давно уже собираемся бежать, да не знаем, как добраться к партизанам.
Надя решила рискнуть. Она назначила этим солдатам время и место встречи с представителями партизан и, в свою очередь, попросила их помочь ей выбраться из военного городка. При их содействии она перед рассветом удрала из городка, соединилась с группой Антошечкина и направилась в лагерь.
Надя кончила свой рассказ. Мы встали и направились в летний лагерь, а как только прибыли туда, я сразу же передал соответствующее донесение в Москву.
Позже мне стали известны дополнительные подробности.
Взрыв произошел около двух часов ночи. Гаулейтер был убит наповал. Охрана, увидев клубы дыма, вырывавшиеся из окна спальни, бросилась наверх. Комната оказалась запертой изнутри. Охранники стали взламывать дверь, и когда она, наконец, с шумом распахнулась, навстречу гитлеровцам выползла оглушенная и еле живая Анита.
На место происшествия примчался заместитель Кубе, начальник полиции генерал-лейтенант Готтберг. Он осмотрел место происшествия, бегло опросил охрану и тут же отдал приказ — немедленно приступить к розыску того, кто подложил мину.
Начали с домашней прислуги. И тут сразу же обнаружилось, что Елены Мазаник нет дома. Комната ее была на замке, и проживающий за ее стеной полицай, специально поставленный для наблюдения за Леной, утверждал, что со вчерашнего утра она дома не появлялась.
— Полицая расстрелять! Мазаник найти! Из-под земли достать, а найти! — неистовствовал Готтберг. — Хватайте в городе всех женщин, похожих на нее!
Но сколько ни рыскали по городу гестаповцы и их агенты, сколько ни задерживали женщин, чем-либо напоминающих Лену, все было напрасно.
Так отважные патриотки Лена, Маша, Надя, Галя и Валя общими усилиями довели до конца акт священной мести, и сами не пострадали. Иной оказалась судьба Николая Фурса и Николая Похлебаева. Желая спасти друга, Фурс прибыл на вокзал и вскочил в подходивший к перрону поезд. В вагоне его схватили вместе с Похлебаевым. Через несколько дней оба были расстреляны.
Гитлер метал громы и молнии. Десятки эсэсовцев поплатились головой за то, что плохо охраняли Кубе. Собранное по частям тело его в посеребренном гробу специальным траурным поездом было отправлено в Берлин. По всей Германии был объявлен недельный траур…
А на оккупированной гитлеровцами советской земле люди отмечали это событие как праздник. Взрыв в спальне жестокого временщика показал, как непрочно положение немцев и как велико бесстрашие советских людей, борющихся за освобождение своей Родины.
Глава двадцать первая. «В Москву!»
Ночь. В лесу по-осеннему сыро, зябко. Непроглядная темень окутывает притаившийся под плотным навесом лохматых сосен небольшой домик у опушки леса. В домике, в ожидании самолета, Лена Мазаник, Валентина, Мария Осипова, Надя Троян, Галина Финская. Мы с майором Федоровым сидим у кромки аэродрома и изредка перебрасываемся короткими фразами. Тишина. Лишь слышится, как с берез с шелестом опадают жухлые листья. Справа, вдалеке, виднеются огни партизанских костров. Оттуда изредка доносятся отрывистые, едва слышные человеческие голоса. Это дежурные по аэродрому ведут последние приготовления к приемке самолета.
Наш разговор был прерван нарастающим гулом приближавшегося самолета. Мы одновременно вскочили на ноги и со стороны домика услышали возбужденные голоса — наши женщины торопились к встрече долгожданного самолета.
Но что это? Со стороны аэродрома в нашу сторону бегут партизаны, слышится команда: «Рассыпаться по лесу! Залечь!». Все еще недоумевая, приникаем к земле и мы.
Через две или три минуты все становится ясным: над аэродромом появляются два самолета и с первого же захода сбрасывают бомбы. В небо взлетают косматые султаны огня и дыма, нас обдает горячая струя взрывной волны, и мы еще теснее прижимаемся к земле.
Отбомбившись, самолеты улетают.
— Фу-у, черт! — ругается Федоров поднимаясь. — Чуть не угодили на тот свет!
Подошли наши женщины.
— Как же теперь наш-то сядет, когда весь аэродром разворочен? — затужила Валя.
— А вы разве не догадались, что мы жжем пока ложные костры? — спросил начальник аэродрома. — А еще опытные разведчики! Идите в свою избушку и ждите. Теперь уж скоро.
Женщины постояли еще немного и снова направились в домик, а мы с Федоровым, как и прежде, остались на вольном воздухе.
Прошел час. И вот снова в темном небе загудел самолет. Вслушиваемся.
— На этот раз, кажется, наш, — говорит Федоров.
Мы подошли к домику, откуда гурьбой высыпали женщины, и собирались уже было направиться на аэродром, как вдруг увидели подъехавшие к нам две подводы с необычными пассажирами. Тесно прижавшись друг к другу, тут сидели ребятишки.
— Как прикажете, — обратился возница к начальнику аэродрома, — здесь ссаживать?
Это были дети, родители которых замучены гитлеровскими палачами.
И вот мы вместе с детьми на борту большого транспортного самолета.
— Поклонитесь, товарищи, Москве! — слышатся последние слова начальника аэродрома.
Дверца захлопывается, и самолет, подпрыгивая на кочках, устремляется вперед. Еще несколько толчков, и мы в воздухе…
Проходит часа два. Мимо окошек самолета заскользили лучи прожекторов. Линия фронта. Всматриваюсь вниз и, к своему ужасу, замечаю, что пилот ведет наш самолет на бреющем полете. В чем дело? Припоминаю, как Антонов в свое время успокаивал нас тем, что мы летели на большой высоте. Теперь же мы летим так низко, что чуть не цепляемся за деревья. Только потом я постиг прием летчика… Самолет, летящий на бреющем, стремительно проносится над головами зенитчиков и прожектористов и мгновенно скрывается из поля зрения, и потому его труднее уловить для обстрела.
За линией фронта все почувствовали себя уверенно и свободно, как в автобусе. Но пережитая встряска давала себя знать. Женщины сидели в безмолвии.
— Минск, поди, вспоминаете? — обратился я к Лене Мазаник.
— Нет. Улетаю вот от прошлого и всю жизнь свою вспоминаю…
Я попросил Лену рассказать о себе, и она, как бы размышляя вслух, продолжала:
— Было мне всего четыре года, когда в восемнадцатом умер отец. В крестьянской семье нашей, и без того бедной, надолго поселилась нужда. С одиннадцати лет я стала батрачить. Потом умерла мать, и я осталась с младшей сестренкой Валентиной на руках. Жить в деревне стало невмоготу. Тетка отвезла меня в Минск и пристроила к одному инженеру в работницы. Со мной на кухне ютилась и Валентина.
Что было бы с нами, если бы не советская власть? В лучшем случае так и состарились бы мы с сестрой в горничных да в кухарках.
А у меня вскоре жизнь пошла по-иному. В Минске развернулось огромное строительство, молодежь устремилась на строительные площадки, нашлась и для меня, безграмотной в ту пору девушки, работа…
В тридцать первом вступила в комсомол, пошла учиться в школу рабочей молодежи. Потом замуж вышла, стала создавать семейное гнездышко, но и учебу не бросала. Валентина тоже встала на ноги: получила образование, вышла замуж и жила хорошо. Я была счастлива. Да недолго продолжалось оно, мое счастье. Все разрушил, растоптал фашистский зверь. Одну только ненависть оставил в сердце.
— Москва, товарищи! Приближаемся к Москве!
Мы бросились к окошкам, но, как назло, под нами был густой туман. Наш самолет вынужден был несколько раз заходить на посадку, и только когда в баках уже кончался бензин, пилот рискнул приземлиться. Обошлось.
Взволнованные и счастливые, высыпали мы из самолета. Нас ожидали легковые машины.
Итак, я снова в Москве. Как-то даже не верится, что я опять шагаю по московским улицам, встречаюсь с москвичами. Надо мной московское небо, не по-осеннему ясное, солнечное. И так же солнечно, светло у меня на душе.
Двадцать девятого октября 1943 года нам был объявлен Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении нас орденами. Елене Мазаник, Марии Осиповой и Наде Троян присвоено звание Героя Советского Союза. Четвертого ноября Михаил Иванович Калинин уже вручал нам награды…
А в декабре 1943 года я уже опять был под Смолевичами, куда прилетел с новой группой десантников. Борьба продолжалась.
