Николай Бирюков - Чайка
Глава шестнадцатая
Перед вечером пулеметы партизан, не дававшие немцам подняться с земли, умолкли. Почему? Ленты все вышли или из пулеметчиков не осталось в живых ни одного? Немцы три раза подходили к поляне и откатывались обратно: поляна встречала их ливнем пулеметного огня.
Сколько укрепилось там партизан — одиночки, сотни? Дым стоял такой плотный, что и в двух шагах ничего не было видно. Разъяренные упорством противника, немцы ввели в дело артиллерию. Над горящими соснами с визгом и воем проносились снаряды. Там, где они падали, дым взвивался черно-красными столбами.
Выждав довольно долго, Корф приказал любой ценой захватить поляну. Орудия замолчали, и наступившая тишина нарушалась лишь треском горевшего леса. Истошно взвыв, со штыками наперевес, немцы ворвались на поляну и притихли, удивленно и испуганно вглядываясь в дымную муть: никто в них не стрелял, никто не колол штыками, не закидывал гранатами. Посреди поляны, охваченная пламенем, надломилась сосна, и верхняя ее половина искромечущей головней рухнула наземь. От огня один за другим выстрелили несколько патронов, рассыпанных на земле. Огнем охватило сумку на спине лежавшего рядом трупа немецкого солдата. Она задымилась, взметнулась факелом и так ахнула, точно разом выстрелило несколько винтовок. Пламя далеко вокруг осветило обгорелую землю, покрытую трупами немцев. Партизан не было видно — ни живых, ни мертвых.
Прикрывая глаза от дыма, Корф подбежал к краю болота, топнул ногой и, не помня себя от ярости, закричал:
— Если вы… шестний шелёвеки, отвечайт мне! Виходить для откритий шестний битва!
Он никак не мог примириться с мыслью, что партизаны ускользнули из его рук.
«Не могли же они пройти этим болотом, в котором погибло столько моих солдат, — думал он. — Или дьявол им помогает?»
— Слишать, ви!
— Слушать болванов — удовольствие ниже среднего. Корф, как ужаленный, обернулся.
За его спиной стоял Макс фон Ридлер.
* * *Всю дорогу до Певска полковник пыхтел, как паровоз, и сплевывал: «Сволочь гиммлеровская!» Выпрыгнув из машины, спросил часового:
— Господин фон Ридлер не приезжал?
Получив отрицательный ответ, он заложил руки за спину и принялся ходить перед крыльцом.
Машина фон Ридлера подкатила к калитке на бешеной скорости.
Полковник шагнул ему навстречу.
— Я жду. Вы обещали…
Кутаясь в плащ, Ридлер взглянул куда-то поверх его лица.
— Идите к себе… Я приду.
Полковник прождал больше часа. Ридлер вошел в кабинет с папиросой во рту. Не вынимая ее, процедил сквозь зубы, точно подчиненному:
— Пишите!
Рука полковника дрожала, но буквы ложились на бумагу ровно, с завитушками давно вышедшего из моды готического шрифта:
«21/310 — секретная.
Сегодня выяснилось окончательно: в лесах района, кроме партизанских отрядов, действовала ударная часть Красной Армии, имевшая в своем распоряжении орудия и легкие танкетки. В ночь на 3 ноября эта часть совершила два налета: на село Покатная, где были заперты заложники, и на Жуковское шоссе. В Покатной гарнизон держался стойко, до последнего человека. На Жуковском шоссе красноармейцы уничтожили автотранспорт с боеприпасами. Разведке удалось открыть местонахождение врага…» Отложив перо, полковник хмуро взглянул на гестаповца, ходившего по кабинету.
— Простите, господин фон Ридлер, но, мне кажется, это не совсем честно, и если вскроется…
— Хорошо. Давайте поиграем в честность, — сказал он холодно. — Давайте напишем: был небольшой партизанский отряд. Нам указали, где он находится, а гарнизонные войска оказались настолько лопоухими, что дали заманить себя в ловушку и частью были перебиты, частью затонули в болоте. Посланная на помощь кавалерийская часть потеряла половину своего состава, а оставшиеся в живых попали на поляну, когда бой затих совсем, и не обнаружили ни одного партизана. Ну, что же вы не пишете? Пишите!
— Я думаю, господин фон Ридлер… первый вариант, так сказать…
Ридлер презрительно усмехнулся. Он подошел к окну и, обернувшись, скрестил на груди руки.
— Пишите: «Гарнизонные войска окружили красноармейскую часть, и, несмотря на то, что силы врага превосходили наши раз в десять, враг был разбит наголову. Свыше двухсот красноармейцев, спасаясь бегством, затонули в болоте. Гарнизонные войска в жестоком бою потеряли шестьдесят процентов своего состава…»
— Не меньше. — Полковник сжал кулаки. — Но я знаю, как исправить ошибку. И я ее исправлю. Нужна не облава, а блокада. Блокаду подкрепить сильными средствами. Танки, орудия… Окруженный лес со всех сторон поджечь. И будьте уверены — тогда от Фридриха Корфа не уйдет ни один партизан. Ни один! Только вот солдат у меня теперь…
— Для того чтобы осуществить блокаду, надо иметь что блокировать! — оборвал Ридлер, с трудом удерживая желание подойти и ударить Корфа по лицу.
«Ведь это чорт знает что, — бесился он, — упустить врага, когда тот был почти совсем в руках!»
— Очень интересуюсь, как вы теперь обнаружите местонахождение партизан?
Мясистая челюсть полковника дрогнула.
— В этом, господин фон Ридлер, я… рассчитываю на вашу помощь. Может быть, в чем и я… смогу быть вам полезным, — проговорил он, все больше и больше багровея: этот гестаповец разговаривал с ним, как с мальчишкой, и приходилось терпеть. — Мой опыт и мои войска в вашем распоряжении, господин фон Ридлер.
Ридлер звучно хрустнул пальцами.
— Не будем пока заниматься болтовней, господин полковник: времени у меня очень мало. Собственно, вы это знаете: я приехал сюда для того, чтобы построить мост, а не для того, чтобы вытаскивать вас из ям, в которые вы садитесь по «стратегическим соображениям». Какие последние слова вы написали?
— «Шестьдесят процентов своего состава», — задыхаясь, сказал полковник.
— Хорошо. Пишите: «Ходатайствуем о срочном пополнении гарнизонных войск, остро необходимых для уничтожения остатков разгромленного врага и для охраны работ по восстановлению моста».
Зазвонил телефон. Ридлер снял трубку. Дежурный офицер сообщил, что сын старосты с хутора Красное Полесье, Степан Стребулаев, доставлен и находится сейчас в канцелярии.
— Выпороть — и ко мне! — приказал Ридлер.
Не успел он отойти от телефона, снова задребезжал звонок. На этот раз фельдфебель из Жукова вызывал начальника гарнизонных войск.
— У телефона Макс фон Ридлер. В чем дело? Что-о?
Ридлер сжал трубку так, что у него посинели пальцы.
Корф встревожился.
— Что такое? — спросил он, когда Ридлер бросил на рогульку трубку и с силой нажал кнопку звонка.
— Так… все старое. От одних приятелей поклон вам. Между Жуковом и Покатной они спустили под откос поезд со строительными материалами, обстреляли охрану и скрылись, прежде чем подоспели войска.
— Дежурного из моего отдела! — приказал он показавшемуся в дверях адъютанту полковника и, похрустывая пальцами, заходил по кабинету.
«В моем кабинете — и как хозяин», — с негодованием подумал Корф, но ничего не сказал.
Вошел дежурный офицер гестапо. Ридлер продолжал ходить из угла в угол. Наконец, он остановился перед своим подчиненным.
— Свяжитесь немедленно с Жуковом и Покатной. Никаких больных и престарелых в этих селах не оставлять. Всех-на работы! На самые тяжелые… Разъяснить, что это расплата за преступление, которое сейчас, то есть вот этой ночью, совершили там партизаны. И что это очень мягкая мера наказания, потому что нет прямых улик в соучастии. Впрочем, ничего разъяснять не нужно: я сам разъясню.
Офицер козырнул.
— А в остальных селах?
— В остальных?.. Больных и тех, из которых песок сыплется, можно не трогать… до поры до времени… Срочно вызвать ко мне лейтенанта Августа Зюсмильха.
— Слушаю.
— Все, идите.
Ридлер небрежно развалился на диване, положив ногу на ногу.
— Пишите, полковник. «Работы по восстановлению моста протекают нормально, вопрос с транспортом разрешен полностью и…»
Глава семнадцатая
В Залесском орудийная канонада не была слышна, и о схватке партизан с немцами Михеич узнал от односельчан, вернувшихся со строительства. Поняв из их слов, что отряд почти полностью уничтожен и только несколько человек убежали неизвестно куда, старик так и обомлел.
— Сама мертвых партизан видели?
— Нет, немцы говорят… — плача, за всех ответила мать Любы Травкиной.
Михеич распалился, сплюнул и закричал:
— А у вас, поди, и уши-то для того выросли, чтобы немецкую брехню слушать? Эх, вы!..
И сейчас он шел по дороге и сердито ворчал:
— Отрывать бы такие языки, что заместо ветра немецкую брехню подхватывают, да в помойку. Такое мое разумение.
