Траян Уба - По ту сторону Венского леса
Мюллер никак не мог понять, что произошло; он стонал, вырывался, но, заметив советского офицера, бессильно опустился на пол.
Илиуц рывком поднял его и поставил на ноги.
— Ну, господин майор, поскорее приходите в себя. Если будете вести себя хорошо, все будет в порядке. Одолжите мне свой плащ! И не удивляйтесь, для всех, кого встретим мы сейчас на улице, я — майор Мюллер. Вот так. Фуражку я тоже возьму. Превосходно. А вы наденьте эту плащ-палатку и мою пилотку. Если понадобится, то на улице мы выдадим вас за румынского пленного. Не вздумайте делать глупости, иначе вам крышка!
В это время Санду и Алекса поднялись из подпола.
Карташев подошел к Санду и крепко пожал ему руку. Санду застонал.
— Простите, я, кажется, сильно сжал вашу руку? Она ранена?
— Ничего. Это я так, от радости.
Войдя в комнату и увидев советского офицера и румына, Майя Клапка облегченно вздохнула.
В дверях показался и Ионак Клапка, но Алекса преградил ему дорогу.
— Назад, отец! Предатель!…
Старик улыбнулся.
— Спокойно, спокойно, мой мальчик, тем более что «Горы наши»!
Мать и сын недоуменно переглянулись. Карташев сразу догадался, в чем дело, ведь он хорошо знал, что такое подпольная работа в берлоге врага. Иногда обстановка требует действовать так, чтобы люди проклинали тебя, считали врагом. Тогда легче войти в доверие к противнику.
Так, значит, это он, старик Клапка, и есть…
— Товарищ «Татра»! Я лейтенант Карташев. Позвольте поблагодарить вас за помощь!
— Не за что, товарищ лейтенант. Я рад знакомству с вами. Надеюсь, когда придут советские войска, мы познакомимся еще ближе.
Мать и сын поняли наконец, в чем дело. Сколько унижений и обид вынес старый учитель! Но он не мог объяснить им, почему так поступает.
— Ионак!
— Отец!
Старик Клапка ухмыльнулся в бороду. Мать и сын крепко обняли его.
— Я свое задание выполнил, — заговорил учитель. — Мне было поручено пустить под откос поезд с боеприпасами и устроить ловушку для господина Мюллера, что я и сделал. Теперь мы пойдем с вами, товарищ лейтенант. Лида, ты готова?
— Готова, товарищ «Татра»… папочка!…
— Товарищ Илиуц, до выхода из села командовать нами будете вы. Если бы я не знал вас так хорошо, честное слово, я принял бы вас в этой комнате за настоящего гитлеровского офицера.
Вскоре дом опустел. По улице, в темную ночь, бесшумно шла группа людей. В селе они не встретили ни одного немецкого патруля. На пригорке, где их ждали партизаны, Илиуц возвратил Мюллеру его плащ и фуражку и взял свою плащ-палатку.
Фашисты узнали об исчезновении Мюллера только через час. Обнаружив, что вся семья Клапки исчезла, и найдя труп убитого часового, они догадались о том, что здесь произошло. Но было поздно что-либо предпринять. Партизаны уже скрылись в горах.
Мюллер сидел в углу самолета. Его мучила мысль, что же с ним будет. Только бы не расстреляли, он расскажет им все, что их интересует, лишь бы они сохранили ему жизнь.
— Жизнь! Жизнь! — истерично крикнул он, не замечая этого.
— Жизнь? Да, за жизнь мы кладем свои головы, господин майор, — ответил ему Илиуц.
На второй день по всему фронту началось наступление. Берлин был взят. Гитлеровская Германия доживала последние дни. Но в Чехословакии: в Брно, Мезиричах, Ижлаве и Праге — немецко-фашистские войска отчаянно сопротивлялись — они располагали здесь крупными силами, переброшенными с запада. Особенно много войск было сосредоточено в районе Брно, как сообщил на допросе Мюллер. Расположенные там несколько моторизованных дивизий получили приказ держаться до последнего человека.
На рассвете 5 мая началась симфония освобождения Брно.
Вступление было исполнено тысячами пушек различного калибра. Занавес боевого театра был огромный, он простирался на сотни километров, и, когда он поднялся, на сцене появились тысячи советских и румынских солдат.
Миллионы людей пели победный гимн. Они пели этот гимн на многих языках: на русском, румынском, чешском, словацком… Он медленно плыл над Богемией и Моравией.
Самолеты, «катюши» уничтожали своим огнем издыхающую фашистскую гидру.
В воздухе работали сотни радиостанций, передающих и принимающих приказы, донесения…
— Я — «Урал». Поддержите «Муреш» противотанковой артиллерией!
— Алло, «Кришул», подтяните свой фланг ближе к «Донцу».
По телефонным проводам, проложенным через кукурузные поля, слова бегут, словно ветер.
— Отлично, полковник. Поздравляю. Еще одно небольшое усилие, и высота семьсот двадцать пять будет в наших руках.
— Так точно, господин генерал! Спасибо!
Освободительная армия непрерывно преследует фашистского зверя. Сколько дней она без передышки идет вперед? Солдаты забыли, что такое отдых.
Снова они бьют противника, идут в штыковую атаку: Карташев, ловко бросающий гранаты, рядом с Настой, ведущим на ходу огонь по противнику из своего автомата, с Безней, который припадает на раненую ногу и на все лады проклинает Гитлера и весь его род.
У капрала Тудора кончились патроны. Его ручной пулемет замолк. Это обнаружила группа фашистских солдат. Вот они окружают его, приближаются — до Тудора им остается метров тридцать. Тудор бросает в них камнями. Немцы кричат и прячутся; они принимают камни за гранаты.
На помощь приходит Илиуц. Когда немцы снова поднимаются, он дает по ним длинную очередь из автомата. Но вот Тудору доставили патроны, его пулемет снова заработал, и фашистов осыпает град пуль.
…Наступает вечер. Рота непрерывно атакует противника. Впереди бежит лейтенант Ботяну.
— В атаку, ура-а-а-а!
— Ура-а-а! Ура-аа! — подхватывают солдаты.
И вдруг все затихло. По всему фронту умолкли орудия и минометы, автоматы и винтовки.
Наступила какая-то особенная, странная глубокая тишина. Этому трудно поверить. Лейтенант Карташев, перепрыгивая через окопы, во весь дух бежит на передний край, в роту,
В ста шагах от себя Тудор неожиданно замечает немецкого снайпера, направляющего винтовку на Карташева.
— Не-ет! Не-е-ет!… — И капрал, не имея уже времени зарядить свой ручной пулемет, вырывает у Безни винтовку.
— Заряжена?
— Последний патрон, господин капрал!
Тудор прицеливается. Поймав на мушку врага, появившегося в сумерках на краю окопа, нажимает курок… Фашистский снайпер падает.
Выстрел нарушил тишину, царившую на всем фронте.
— Кто стрелял? Кто стрелял? Кто стрелял? — запрашивает батальон, полк, дивизия…
— Не стрелять!… Всем прекратить огонь!… Прекратить всем!… Всем!… — передается команда.
В окоп прыгает Карташев, останавливается на секунду, чтобы перевести дух. Кажется, после такого бега сердце вот-вот выпрыгнет из груди… Он смотрит вокруг себя и видит Ботяну, Илиуца, Насту, Тудора и только после этого шепчет:
— Братья, мир!… Мир!… — и плачет как ребенок, вытирая глаза рукавом шинели…
Наступила ночь. Окопы опустели.
Наступившая после нескольких лет непрерывных взрывов непонятная и непривычная тишина вдруг была нарушена грохотом многих тысяч орудий, автоматов, винтовок и пистолетов. В небе появились осветительные ракеты. Это был салют победы!
Победа!… Солдаты обнимались с офицерами, артиллеристы — с горными стрелками, русские — с румынами…
К роте подошел советский старшина с канистрой. Карташев крепко обнял его, взял канистру и отвинтил пробку.
— Подходите, хлопцы. Выпьем за нашу победу! Это настоящая русская водка.
Подняв вверх свои фляги, солдаты чокнулись.
— Выпейте, братья, выпейте, дорогие товарищи! Выпейте за то, чтобы, начиная с сегодняшней ночи, никто не умирал от пули. На передний край пришел Мир. Пропустите его, пропустите без пароля, пусть он властвует над миром.
Безня запрокинул голову и, приложив к губам флягу, начал жадно пить. Лука остановил его.
— Хватит тебе, дорогой, ты же не умеешь пить.
— Ты так думаешь? Теперь, когда наступил мир, я могу начать тренировку к свадьбе.
Наста радостно что-то крикнул и разрядил в воздух свой автомат.
— Куда ты стреляешь, Наста?
— В Луну, товарищ лейтенант, пусть и там знают, что на земле покончено с войной. Ты слышишь нас, Луна? На земле мир! Мир!
Да, наступил сверкающий, ясный День Победы. Небо было чистое, светлое. Солдатам казалось, что им снится прекрасный сон. Но это был не сон!…
В воздухе еще летали военные самолеты, но на орудия уже были надеты чехлы.
Только теперь узнали солдаты, почему стрелял капрал Тудор Улмяну после приказа о прекращении огня.
…Карташев сжимал в своих объятиях Тудора, румынского солдата, который последним выстрелом на этом фронте спас ему жизнь.
ЭПИЛОГ
Широкие, вчера еще совершенно пустые улицы Брно, освобожденного советскими и румынскими войсками, вдруг ожили. Люди в праздничной одежде с красными и трехцветными флажками в руках громкими криками приветствовали освободителей, которые под звуки военного оркестра шли к центральной площади, где должен был состояться парад. На трибуне находились генералы и офицеры, представители местной власти и общественности города Брно.
