Юрий Левин - Схватка
— Вот так я заимела сыночка Додика.
— А Коля Сидоров, ваш сын, где?
— К нашим бойцам ушел. Воюет, — смахнула слезу женщина.
Усольцев порылся в кармане и, ничего там путного не обнаружив, кроме перочинного ножика, в сердцах произнес:
— Беда какая, нечем мальца угостить... А ну, Захар, сбегай наверх и принеси кое-чего. Сам знаешь!
Захар мигом вернулся. Принес полбуханки хлеба и кусок шоколада. Усольцев подал шоколад Додику, а хлеб положил на стол.
— Чем богаты, — сказал Емельян и спросил у деда, дымившего цигаркой: — Вы случаем не из белорусских краев?
— Едрено корень, як пазнав?
— По выговору.
— А ты, служивый, не земляк ли, можа, тоже оттуда?
— Почти. Воевал в Белоруссии.
— Ну, земляк... За сустречу не мешало б по чарочке, да нема... Другим разом...
Дед разговорился, все про себя рассказал: как в тридцатом покинул свою деревню под Речицей, а покинул потому, что раскулачивание пошло, и он, почуяв, что и до него ненароком могут добраться, темной ночью с котомкой на спине махнул «куды вочи бачать». Аж до Волги добрался. Здесь и остановился.
— И добре жил, кали б не ерманец, штоб яму халера в бок... Таперча вось тут один в жаночам гарнизоне...
— Дед Кузьма — что надо! — рассмеялась молодуха с распущенными волосами. — Справляется... Командует нами.
Дед подошел к столу, взял нож и принялся разрезать хлеб на мелкие ломтики, чтоб всем досталось. Усольцев приблизился к Нечаеву и над ухом спросил:
— У нас много осталось?
— Чего?
— Ну, хлеба.
— Столько же. Полбуханки.
— Принеси... Мы раздобудем.
Усольцев впервые увидел, как дети, да и взрослые, с жадностью ели хлеб, а женщина, которая сидела рядом с Додиком, совсем не прикасалась к хлебу, а нюхала его. Она отламывала от краюшки маленькие кусочки и давала их мальчику. До боли сжалось сердце у Емельяна. Подумал: может, вот так же голодают и страдают не только в этом подвале, а и в других, не все ведь успели эвакуироваться. А сколько домов завалено — там же люди могли быть...
— Ну что ж, прощайте. Мы пошли, — сказал Усольцев и решительно повернулся.
Старая женщина, молча лежавшая в самом углу, заголосила:
— Не оставляйте нас, сыночки! Прогоните иродов!
— Успокойтесь, мамаша! Дом этот теперь наш. Скоро и весь Сталинград очистим, — уверенно произнес Усольцев и вместе с Нечаевым покинул подвальную обитель.
Утром немцы снова — в который раз! — принялись атаковать дом. Били по нему из разных углов и даже с южной стороны, откуда раньше огня не было. Усольцев забеспокоился: в клещи берут!
С юга строчил пулемет крупнокалиберный, местами даже стену пробил.
— Клим, дуй на чердак и приглядись, откуда он садит? Клим живо помчался наверх и, вернувшись, доложил Усольцеву, что немец бьет из будки, которая вблизи особняка.
— Во куда забрался, падло, — в сердцах произнес Емельян. — Мы в ней с Клиновым были, когда пробирались в особняк. Ну да, то трансформаторная будка.
— Наверное, на ней провода оборванные болтаются...
— Точно. А ну, я погляжу, — и Усольцев кинулся на чердак.
Все подтвердилось: та самая будка, из которой они с Клиновым рванули в особняк. Бил пулемет из небольшого пролома в стене будки. Как же выколотить этого фрица оттуда? Взорвать бы, да взрывчатки нет. А гранаты для чего? И Усольцев решился на отчаянный шаг, о котором он немедленно доложил товарищам, — пробраться к будке и ударить.
— Елки-моталки, — удивился Захар. — Все огнем поливается, а ты говоришь — пробраться к будке... Еще одну могилку рыть придется.
— Не каркай, — отпарировал Емельян. — Решено. Я иду!
— И я, — произнес Клим.
— Один иду. Только один. Двоим там делать нечего. А вы, особенно Галстян, ударьте покрепче. Перекройте их пальбу огнем.
Усольцев, когда вставил в автомат новый диск, уложил гранаты, попросил Клима проводить его до выхода. У порога он вынул Степанидино письмо и передал его другу.
— Если что, напишешь... Адрес на конверте...
Клим не ждал такого — аж язык отняло. Хотел что-то сказать, но не успел, Усольцев скрылся за дверью. Клим побежал на второй этаж, чтоб увидеть Емельяна через окно, но приблизиться к нему не смог — немец не унимался, посылал очередь за очередью. Пули, врываясь через оконный проем, будто пчелиный рой, носились по комнате и хлестали по противоположной от окна стене. Климу пришлось ползти по полу, чтоб пробраться в какой-либо другой закуток.
Усольцев, выйдя из подъезда на улицу, сразу определил, что в одноэтажном особняке никого нет, и он решил обходить этот дом слева, там, за его стеной, обращенной к нашему переднему краю, безопасней. Согнулся и побежал. Прижался к стене особняка, продвинулся к углу и увидел трансформаторную будку. Она по-прежнему поливала огнем. Как же быть теперь? Ползти прямо к будке — могут обнаружить, ведь наверняка у пулемета двое: один стреляет, другой наблюдает, а дырок в стенах будки хватает. И Усольцев не полез напропалую, а сделал зигзаг: пополз от стены на восток, а метров через полсотни скрылся за какими-то кирпичными развалинами. От них взял вправо и таким образом оказался с тыльной стороны будки. Добравшись до нее, прижался к стене и замер. Будка словно живая дрожала от стрельбы.
Малость отдышался и осторожно просунул голову за угол — дверь чуть-чуть приоткрыта. Все верно: будка от стрельбы газами полнится — надо проветривать. Усольцеву аж светлей стало на душе: какая подходящая ситуация. Вынул из сумки гранату, шагнул к двери и, тихо приоткрыв ее, дернул чеку, кинул гранату внутрь будки и сам пулей отскочил от стены и повалился на мокрый асфальт. Граната так грохнула, аж вырвала весь потолок и дверь в щепки превратила.
Тем же путем Усольцев добрался до своих. Цел-целехонек, только весь измазюканный.
— Ну, как пулемет? — был его первый вопрос.
— Концы отдал, елки-моталки.
— Полегчало? — спросил Емельян.
— Спрашиваешь...
— А у вас что?
— Утихомирились, — ответил Ашот. — Вон посмотри, четверо лежат.
Усольцев посмотрел в пролом. Действительно, у покосившегося забора увидел четыре трупа.
— С правой стороны хотели нас обойти. Бегом бежали. Я и дал по ним очередь...
— У нас тоже беда, — сообщил Клим. — Мишку Зажигина ранило.
— Тяжело? — спросил Емельян.
— Пуля щеку порезала и ухо продырявила. Мы с Захаром в подвал его отвели, к жильцам. Там одна дивчина фельдшерицей назвалась. Взялась лечить...
И уже до самого вечера немцы не шевелились. Присмирели и усольцевские бойцы. Если бы не Нечаев, уснули бы — так устали. Но Захар, будто его кто-то ужалил, подскочил и во все осипшее горло крикнул:
— С праздником, елки-моталки!
— Правда же, сегодня же седьмое ноября, — встрепенулся Клим.
— Где наши сто граммов? — вздохнул Нечаев. — Нетути. А надо бы... Может, я махну к старшине, а?
Усольцев хотел что-то сказать, но не успел, совсем рядом прогремели два выстрела, сотрясшие дом.
— Танк ползет, — крикнул из угловой комнаты Галстян. — Прямо на нас!
Усольцев подбежал к Ашоту и увидел сверху медленно двигавшуюся темную громадину. Танк взревел и, увеличив скорость, всей своей броневой массой ударил в стену. Дом задрожал. Танк дал задний ход и повторил удар.
— Клим, — крикнул Усольцев, — беги в подвал и у жильцов раздобудь керосин и какую-нибудь дерюгу.
— Для чего? — не понял Клим.
— Ну скорее!.. Факел нужен.
Клим принес и керосин в жестяной банке, и старое одеяло. Усольцев свернул одеяло валиком, а Клим облил его керосином и поджег. Емельян понес факел к разбитому окну и швырнул огненный шар вниз. Пламя легло прямо на корму танка, на то место, где мотор. Клим плеснул остатки керосина на башню. Все отпрянули от окна подальше, лишь Галстян остался с пулеметом у пролома.
— Как он? — спросил Емельян.
— Горит, — ответил Ашот. — Огонь и за башню ухватился... Пополз назад... Из люков вылезают...
— Бей их, — скомандовал Усольцев, и его голос утонул в пулеметной трескотне.
В этот миг, будто на зов пулемета, в дом нагрянул лейтенант Брызгалов с двумя бойцами. Все трое принесли с собой кучу посылок, как сказал взводный, дар нашего трудового тыла.
— Где тут у вас поспокойнее? — спросил лейтенант Усольцева. — Собирай всю команду. Буду речь держать.
— Мы все налицо.
— Как? Всего четверо? Остальные где? Посылок-то семь мы прихватили...
— Было семь. Теперь четверо нас. Есть и пятый — Зажигин. Он ранен, в подвале лежит. А Ваню Петропавловского и Костю Клинова потеряли. Во дворе похоронили.
Лейтенант снял шапку и склонил голову.
— Зубов, флягу! — обратился Брызгалов к бойцу, с которым пришел. — Посуда имеется?
— Один момент, — подпрыгнул Захар и, удалившись за дверь, тут же появился со стаканами.
Брызгалов сам налил каждому по полстакана, поднес Галстяну, дежурившему у пролома, его дозу и скорбно произнес:
