Андрей Дышев - «Двухсотый»
Быстроглазов так и не смог натянуть ботинки и вывалился из бронетранспортера босиком. По острым камням идти было больно, он кряхтел, ругался, переваливался, как перекормленный селезень. Подходя к бронетранспортеру или боевой машине пехоты, он бил по броне булыжником до тех пор, пока стрельба не затихала и из люка не высовывалась голова наводчика.
– Ты по кому стреляешь, сынок?!
– Так… это… все открыли огонь…
– Ты противника видишь?
– Противника?
Сержант Селиванов с началом стрельбы первым делом позаботился о своей парадке. Он вывернул ее наизнанку, упаковал в полиэтиленовый пакет и спрятал под койкой – на тот случай, если какой-нибудь долбоеб шарахнет по палатке из миномета. Дембель на носу, и что потом делать? В майке домой ехать? Орден он свинтил, завернул в кусок фланелевой ткани и положил в нагрудный карман. Это была для него самая ценная вещь. Это была молчаливая правда о его службе в Афгане. Орден давал привилегию ничего не рассказывать, ничего не доказывать, не стучать себя в грудь кулаком, не убеждать окружающих в том, что ты не трус и не слюнтяй, что ты смотрел смерти в глаза и она не сломила тебя. Орден априори придавал качество настоящего мужика, храброго парня, отважного бойца. Орден – все равно что крылья для птицы. Все равно что рыцарские доспехи. Все равно что царская корона. В Союзе без ордена – как голый, такой же, как все.
Схватив автомат и пару связанных изолентой магазинов, он побежал на линию огневых позиций, к своему взводу, но остановился, услышав, как его криком зовет Грызач.
– Селиванов! Первое отделение сюда по тревоге, живо!! – надрывно кричал Грызач, прижимаясь спиной к двери «офицерского общежития». – Всех в ружье!! Бегом!!
Шильцов, подпирая край двери плечом, в свою очередь скомандовал Ниязову:
– «Триста шестнадцатую» бээмпэшку сюда! Немедленно! Передай, что я приказал сняться с позиции, – и гони ее сюда!!
Боец таращил глаза на командира, пытаясь понять, что за фигня происходит и чем все это закончится. Он помедлил, очень надеясь, что Шильцов сейчас отменит свой приказ, скажет: «Ладно, я передумал», но старший лейтенант зло прикрикнул:
– Я же сказал – бегом!!
– Селиванов!! – завопил в ночь Грызач, стараясь не уступать Шильцову. – И АГС сюда!! АГС не забудь!!
– Понял! – отозвался из темноты Селиванов, хотя он, как и Ниязов, тоже ничего не понял. Что это задумал командир? На кой хрен тащить с позиций тридцатикилограммовый станковый автоматический гранатомет?
– Ты доиграешься, – предупредил Шильцов. Он был трезв и понимал, что дело принимает серьезный оборот.
– Я начальник гарнизона! – размахивал руками Грызач. – И применяю вверенную мне власть по законам военного времени!
– Ты нудак, – высказал иную точку зрения Шильцов.
– Последний раз предупреждаю, парень… – процедил Грызач и схватил Шильцова за тонкий воротник батника. – Ты меня лучше не зли…
Шильцов ударил по его руке. Ткань батника треснула, пуговицы разлетелись по сторонам.
Кроша камень, «триста шестнадцатая» БМП кружилась на месте, разворачиваясь стволом к гарнизону. Ослепляя светом фары задымленные позиции, машина с грохотом стала карабкаться по каменистому склону на макушку горы. Ниязов едва давил на педаль газа, ехал очень медленно и часто останавливался, чтобы ненароком не раздавить кого-нибудь. Два бойца, сидящие на передке, крутили головами, переглядывались и пожимали плечами.
– Эй, Нияз! Нияз!! А чего случилось-то? На хера мы туда едем? Шильцов приказал? А что делать будем, не сказал?
Машина ревела, растирая камни в пыль.
На противоположном склоне покидало позиции гранатометное отделение. Два бойца, матерясь, выдергивали из каменной ячейки разлапистый, похожий на гигантского комара автоматический гранатомет «Пламя». Орудие было установлено здесь на совесть, сектор хорошо пристрелян, оптический прицел находился как раз на уровне глаз – не надо ни привставать на цыпочки, ни сгибаться. «Лапы» тщательно обложены камнями. В общем, сидел гранатомет в ячейке, как будто здесь и вырос. И вот теперь все разрушать, выдергивать эту тяжеленную железную дуру, будто гнилой зуб из десны.
– А что там стряслось? – спрашивали бойцы.
– Духи прорвались?
– Мы что, отходим?
Селиванов сам толком ничего не знал, но, чтобы об этом не догадались, рявкнул:
– Отставить разговоры! За мной бегом – марш!!
Потерявший голос от надрывного крика Быстроглазов остановился как вкопанный и, протерев глаза, посмотрел на карабкающуюся по склону, прямо на «точку», БМП. Вот машина задела поставленные друг на друга бочки, они с грохотом обвалились, покатились, запрыгали по камням. На катки намоталась какая-то веревка, натянулась как струна, и тотчас смялась, как погасший парашют, маскировочная сеть, что была натянута над огневой позицией. «Куда она прет?? – подумал Быстроглазов, испытывая неприятное чувство, будто у него помутился рассудок. – Что вообще происходит? Где офицеры? Где Шильцов? Где Грызач?»
«Совсем обалдели, что ли?» – подумал прапорщик Хорошко, еще минуту назад крепко спавший в ватном мешке на краю бражной ямы. Минометные разрывы и даже автоматная стрельба его не будили, он привык к ним, как подмосковные дачники легко привыкают к предутреннему кукованью кукушки. Но вот лязг гусениц у самого уха вырвал его из сна. Затуманенное брагой сознание не было способно объяснить появление на самой макушке горы, в середине «точки», в самом сердце крохотного гарнизона, боевой машины пехоты. Это все равно что слон в посудной лавке, что конь в малогабаритной квартире, что рояль в трамвае. Сплюнув тягучей слюной, Хорошко нащупал в темноте кружку, поскреб ею по дну ямы, выловил что-то, проглотил и повернулся на другой бок. Если стрясется что-нибудь страшное – разбудят. А БМП, дробящая камни рядом с «офицерским общежитием», – еще не повод, чтобы вылезать из нагретого спальника.
– Гранатомет – к бою!! – скомандовал Грызач ошалевшим бойцам, которые в растерянности стояли под покосившейся маскировочной сетью. – Я что – неясно выразился? Селиванов, твою мать, ты будешь командовать отделением?!!
– К бою!! – дурным голосом завопил сержант, начиная догадываться, что в хмельной голове Грызача разгорается очередная дурь. – Гранатомет – заряжай! Цель…
Он замолчал и вопросительно посмотрел на Грызача.
– Боевая машина пехоты противника! – тупо проговорил Грызач. – Ослепли, что ли?
– Цель: боевая машина… – начал было дублировать команду Селиванов, но закашлялся, замотал головой и тихонечко растворился во мраке.
– Ты идиот, – спокойно, по-товарищески сказал Грызачу Шильцов. – У тебя солдаты умнее, чем ты…
Грызач задохнулся от ярости, навалился на Шильцова, хотел ударить кулаком по лицу, но промахнулся и врезался головой в дверь «общежития». Он неминуемо упал бы, если бы вовремя не повис на шее Шильцова. Офицеры залипли в мертвом клинче. Их мотало из стороны в сторону, хлипкая дверь дрожала и скрипела на ржавых петлях. Наводчик, наблюдающий за бесплатным спектаклем через прицел БМП, опустил ствол пушки, нацелив его на дерущихся, а Ниязов с силой вдавил педаль акселератора в пол, и мощная машина угрожающе зарычала двигателем. Гранатометчики почувствовали, что гости начинают потихоньку задирать их, и тоже показали себя, дескать, и мы не лысые: бряцая оружием, оцепили общежитие, вскинули автоматы, а расчет припал к металлическим ногам гранатомета и принялся клацать затвором, приемником, коробкой. Ух, как мы вас сейчас! Бряц, бряц, бряц! И БМП лыком не шитая, фыр, фыр мотором! И ствол пушки как шлагбаум: вверх-вниз, вверх-вниз. А офицеры, сплетенные как змеи, херак об дверь! И еще раз херак! А в охранении все не успокоятся минометчики, уже весь недельный запас мин на пустырь выкинули, перекопали его, и ночь прошита автоматными трассерами, как черный батник белой ниткой…
О женщина, все из-за тебя!
И вдруг… звякнул внутри крючок, дверь с силой распахнулась, двинула кого-то из дерущихся по лбу.
– Вы мне дадите поспать?
На пороге стояла Гуля, кутаясь в «афганку» с трехзвездочными погонами.
Шильцов и Грызач отпустили друг друга и принялись поправлять одежду. Солдаты опустили стволы, БМП заглохла. Где-то на позициях прогремела последняя автоматная очередь, и стало тихо.
– Долго вы будете здесь орать? – повторила Гуля еще строже. – Команда «Отбой» была два часа назад.
– Гуля… Гуля… извините, я хотел к вам зайти… – залепетал Грызач. Он опустил плечи, согнул колени и стал торопливо застегивать уцелевшие пуговицы. – Мне надо было… я хотел вам сказать… я должен вам сказать…
– Гуля, не беспокойся, я сейчас из него мешок с песком сделаю, – пообещал Шильцов.
– Да выслушайте же меня! – взмолился Грызач и вроде как всхлипнул. – Мне только поговорить с вами, только поговорить! Клянусь, я даже пальцем… я пальцем…
![Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]](/uploads/posts/books/134809/134809.jpg)
