Владимир Соболь - Кавказская слава
Когда дым рассеялся, Новицкий всмотрелся и на секунду зажмурился. Десятки и десятки мертвых, раненых лежали вокруг орудия, ставшего приманкой в хитроумном и жестоком замысле русских. Оставшиеся в живых стояли, остолбеневшие, и только спустя несколько минут кинулись — не бежать, а поднимать сраженных прилетевшими из-за Сунжи чугуном и свинцом. И тут Грозная ударила снова.
Новицкий схватился за уши, боясь, что голова разорвется, лопнет от невыносимого грохота. Что же творилось на той стороне, он боялся и разглядеть. Он обернулся.
Ермолов запрыгнул на ближайшую пушку, которую уже банили два здоровенных солдата. Стоял, вытянув шею, стараясь заглянуть за реку, подбоченился, притоптывал и, довольный, смеялся…
IXДве небольшие партии всадников, человек по десять-одиннадцать в каждой, подъехали с двух сторон к небольшой прогалине. Двое первых спешились и вышли на открытое место. Перебросившись несколькими словами, они обернулись, каждый к своим, и показали условный знак.
Еще двое, очевидно предводители, выехали на середину. Разведчики встретили их, приняли лошадей, подождали, пока начальники сойдут на траву, и раскатали перед ними два старых тонких ковра. Один достал из хурджина позолоченное блюдо, другой пару чуреков. Главари сели, скрестив ноги, и отломили по куску от одной и той же лепешки.
— Куда пойдет Бей-Булат? — спросил первый, плотный, широкоплечий, рябой.
Второй был заметно выше и, даже когда сидел, смотрелся стройнее; мог бы казаться почти красивым, если бы не портил его красный шрам, перечеркнувший лоб до левой глазницы. Но и он излучал ту же уверенную силу большого, хищного зверя.
— Это не наша война. Нур-Магомет умер.
— Аллах милосерден. Зачем ему нужен джигит без обеих ног.
Оба закрыли глаза и помолчали.
— Я ухожу, — промолвил Бей-Булат. — Десять моих людей остались около пушки. Сколько же ты потерял там, Абдул-бек?
— В два раза больше.
— Тоже уходишь?
— Нет, я остаюсь.
Снова повисла пауза. Только сверху долетал хриплый крик парящего коршуна.
— Ты будешь штурмовать русскую крепость?
— Я был там ночью перед тем, как русские заманили нас этой пушкой.
— Мы все попались в ловушку, словно стая щенят, что впервые видят добычу.
— Тот, кто выживет, становится волком. Я видел крепость снаружи и изнутри. Я слышал Ярмул-пашу. Я не хочу понапрасну терять людей у ее стен. Но я не могу оставить своих людей без добычи. Они спросят — зачем я повел их через снежные перевалы? Если уж мы перевалили горы, не надо возвращаться пустым.
— Ты хочешь пройти за Терек?
— Я взял проводниками чеченцев. Они покажут, чем можно поживиться у русских. Ты пойдешь со мной, Бей-Булат?
Высокий белад не отводил взгляда от собеседника, но думал о чем-то своем, скрытом.
— Я пойду рядом.
Абдул-бек медленно наклонил голову в знак согласия. И оба они отломили еще по куску лепешки…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Камыши раздвинулись, не зашуршав, и даже вода не всхлипнула, когда один за другим трое нагих людей, осторожно расталкивая упругие стебли, вышли к берегу. Каждый нес два мохнатых мешка-бурдюка. В одном спасали от воды оружие и одежду, другой, туго надутый, служил пловцу поплавком, помогая ему на струе.
Короткими ножичками разведчики взрезали бурдюки, оделись, опоясались кинжалами. Еще минута, и горцы скользнули по траве, ушли, пропали, словно и не появлялись здесь вовсе. Луна и звезды прятались в эту ночь за тучами, темно было на обеих сторонах Терека…
Пятеро казаков коротали ночь, разлегшись у костерка. Шестой стоял на вышке-треноге, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь движущееся в черноте южной августовской ночи. Наряженные в пикет, как и все на реке, знали о побоище, что учинил Ермолов чеченцам, и были твердо уверены, что до зимы, пока обмелевший Терек не схватится крепким льдом, набегов чеченцев можно не ожидать. Об этом и говорил молодым караульным старший, потягивая из баклажки захваченный из дома чихирь.
— Он, брат Назар, не стойкий. Приступит с криком и свистом, аж внутри все трясется. Побежишь — смерть твоя. Станешь на месте — он устрашится. Это же как со зверем… Стой! — перебил он себя и вскочил на ноги, держа наперевес заряженное ружье. — Кто?!
Вместо ответа из темноты вылетело три языка пламени. Старший и еще двое рухнули наземь. Оставшиеся схватились за шашки, но слишком неравны были силы. Шестой, стоявший на вышке, выстрелил вниз, не попал, стал перезаряжать, загоняя в дуло заряд дрожащими от страха и гнева руками. Но пока он возился, один из нападавших, ловкий, сильный и гибкий, вскарабкался по треноге и зарезал дежурного.
— Хорошо, Дауд! — похвалил его другой горец, когда тот спустился на землю; он был очень похож на Дауда, каким тот может стать лет через десять-пятнадцать. — Теперь к реке, дашь сигнал Абдул-беку.
Дауд схватил горящую ветку и поспешил к берегу, загораживая огонь от ветра полой черкески. Брат его обошел кругом костра, подпихивая носком тела казаков. Все были недвижны, только старший двинулся и простонал. Горец присел, взял его за волосы, повернул голову, пригляделся:
— Хорошо отдыхал, Иван! Теперь поспи долго!
Двумя ударами кинжала отсек казаку голову и отшвырнул в сторону.
Между тем Дауд подбежал к воде, оглянулся, поднял горящую ветку, несколько раз повел справа налево, потом качнул факел вверх-вниз. На той стороне тоже замаячил огонь, прочертил ночной воздух крест-накрест, исчез. Дауд тоже опустил ветку, и та, зашипев, потухла. Юноша присел на корточки и приготовился ждать.
Всего через полчаса на берег выехали первые конные. Дауд вскочил, подбежал к Абдулу, безошибочно узнав белада по цвету бурки.
— Что нашумели? — недовольно спросил бек.
— Сначала били через чехлы, потом неудобно. Человек наверху был, сразу и не достать.
— Его и нужно было первой пулей, чтобы вдруг знак своим не подал.
Дауд молчал, наклонив виновато голову.
— Ну да по одному выстрелу все равно никто до утра не тронется. А мы тогда уже далеко будем. Зови Тагира, берите коней, собирайте ружья. Быстрее…
IIУтром из станицы Шадринской выехала двухколесная арба, запряженная парой быков, и медленно, переваливаясь на ухабах, потащилась пыльной дорогой вдоль садов, виноградников. В арбе сидели казак Ерофей Пустовойтов, жена его и дочка.
Караульный отворил им ворота, отодвинул в сторону высокий плетень, заросший колючими стеблями, и пустил следом веское слово:
— Дождался бы разъездов, Ерофей, право! Два еще не вернулись.
Пустовойтов отмахнулся, не оглядываясь. Жена его тоже крикнула через плечо:
— Пока их ждешь, вся лоза высохнет. Отсыпаются небось после ночи. Чихиря-то надувшись. А на самый крайний случай у нас подарочки есть.
Она хлопнула тяжелой ладонью по прикладу ружья, лежавшего на коленях мужа. А дальше уже молчала, прикидывая в уме работу, которую намеревалась задать семье до вечера. Что оборвать, что подвязать, а где уже, должно быть, и собрать спелые кисти. Дочь, закутанная в платок по самые глаза, лузгала семечки, Ерофей то и дело касался хворостиной широких и гладких бычьих спин.
Солнце поднималось впереди, слепило глаза. Дорога повернула направо, к Тереку. Справа бежала узкая полоска садов, за которыми начинались высокие камыши, плавающие травяные острова, плавни. Слева придвинулся лес. Ерофей цокнул, останавливая быков.
— Что там?! — всполошилась жена. — Что приспичило по дороге?! Потерпи уж до места.
— Птицы, — проронил Пустовойтов, оглядывая опушку. — Стайка поднялась, перелетела.
— Что же, что птицы? Дрозды так и должны кружиться. Птенцов на крыло подняли, скоро потянутся за нашими ягодами. То-то и надобно торопиться. Погоняй!
Она выхватила у мужа хворостину и ловко стегнула ближнего к ней быка. Арба потянулась дальше. Седоки так и продолжали молчать, пока вдруг не взвизгнула девка.
— Смотрите, мама! Кто это?!
Слева от дороги, чуть отъехав от леса, стояли пятеро конных. На всех были черные бурки, лица плотно укутаны башлыками.
— Чечены! — охнул казак. — Напоролись! Бегите, бабы! В сады, может быть, кто из станичников там с ружьем. Бегите!
Он ловко, одну за другой, скинул женщин с арбы, спрыгнул сам, разворачивая быков поперек дороги, пряча туловище за высокое колесо, прилаживая ружье поудобней.
Конные гикнули и пустили коней широким махом, разъезжаясь подальше, чтобы не стать легкой мишенью опытного станичника. Ерофей выстрелил, второй слева закачался в седле и сунулся лицом в гриву. Но Тагир с товарищем обскакали арбу с двух сторон и в две шашки исчертили кровью голову и плечи казака.
Дауд же погнался за женщинами. Старшая, поняв, что обеим им не уйти, остановилась, подхватила с земли увесистый ком и пустила в морду чеченской лошади. Та дернулась в сторону, но юноша удержал поводья и поскакал за младшей. Та бежала со всех ног, всхлипывая и причитая. Четвертый же всадник подлетел к Пустовойтовой и круговым движением шашки снес бабе голову.
