Сергей Михеенков - Штрафная рота. Высота смертников
— Дорога, — облегченно вздохнула Зинаида и начала перевязывать сползший с головы платок.
— Мам, а следов тут нет. Никого тут не было. Может, пойдем по дороге?
— Пойдем, — кивнула она и огляделась. — Только осторожно. Разговаривать — шепотом. Если что — сразу беги в лес. Я — за тобой. Беги и не оглядывайся. Если потеряемся, сиди и молчи. Не бойся. Мы потом друг друга найдем.
Еду утром она разделила на две части. На всякий случай. Пистолет, который теперь оттягивал пазуху, беспокоил ее. Она согласилась взять его только потому, что в лесу появились стаи диких собак. Несколько раз они появлялись и возле хутора. Иван Степаныч отпугивал их. Но они уже не оставляли в загоне без присмотра овец. Ближе привязывали коров. Не выпускали из хлевов телят. Собаки кормились вблизи фронта и дорог трупами лошадей и людей. Иногда, в поисках добычи, забегали в леса и вытравливали на своем пути все живое. Такую стаю прошлой зимой встретила Пелагея. Хорошо, что у нее оказался автомат и она не испугалась…
Дорога уже начала зарастать молодыми побегами. Расчищали просеку зимой, деревья рубили прямо в снегу, и пни теперь торчали высоко. Следов действительно нигде никаких не было. Только однажды из боковой лощины на просеку вышел широкий лосиный след, потоптался и потянулся по колее, но вскоре свернул в такую же укромную, заросшую ивняком лощинку и исчез. Иван Степаныч говорил, что до войны лоси часто выходили к озеру, на водопой, а теперь ушли. Куда они могли уйти, если война гремит повсюду? Куда-нибудь далеко, в другие леса, где войны нет, думала Зинаида.
Впереди показались знакомые места. Чернел обвалившийся навес с пожелтевшими еловыми лапками. Широкий дощатый стол под огромной елью и жердевые лавки, заструганные грубо топором. Они вышли к складам, где в прошлую зиму прятался отряд Курсанта. Зинаида смотрела по сторонам, с радостью узнавая все и мгновенно вспоминая и лица, и голоса тех, о ком скучало ее сердце. Но увидит ли она их вновь, услышит ли когда-нибудь эти дорогие ей голоса? Некоторых уже — никогда. Она сдержанно, с дрожью в горле вздохнула и посмотрела на Прокопия. Тот тоже внимательно смотрел по сторонам и вдруг сказал:
— Мам, помнишь, мы с тобой тут опенки собирали? И я в подземелье провалился…
Они рассмеялись. Обнялись. И пошли в сторону вырубок. До Прудков оставалось всего ничего.
— А за солью? — спросил Прокопий Зинаиду.
— Соли, может, в деревне раздобудем. Вход там засыпан. Ты же видел.
— Раскопать можно.
— Если в деревне соли нет, то будем копать.
Глава семнадцатая
Если они одни, то ждать можно спокойно. И минуту, и час. Тот, последний, которому Воронцов еще не подарил свою пулю, тоже замер и тоже ждет. Но он ждет другого. И надежды у него другие. Потому что он не видит ничего, кроме леса впереди, редких кустов, заросших травой, с первыми морозами превратившейся в солому и будылья, да своих товарищей, которые истекали кровью вокруг него. Это, конечно, не прибавляло ни сил, ни смелости. Но, самое главное и самое опасное для него, он не видел стрелка, который тремя выстрелами выбил почти всю группу и теперь охотился за ним. Правда, его могла достать одна из автоматных очередей. Но расстояние… Расстояние, которое разделяло их, уменьшало шансы того, у кого в этот момент оказалось оружие ближнего боя, и увеличивало шансы того, у кого была винтовка.
Воронцов неподвижно стоял между двух кустов, упершись локтем в колено и держа на мушке узкий коридор луга и зарослей кустарника. Где-то за теми ивами замер последний автоматчик из группы «древесных лягушек». Он успеет взять его на мушку, даже если тот сейчас появится не там, где Воронцов его ждет. Главное, не шевелиться. Первое, что может подумать последняя «лягушка»: стрелок убит автоматной очередью. Второе: ушел, тихо уполз в лес и ушел. Но оставалось и третье, самое опасное. Но «лягушка» не уверена ни в одном, ни в другом, ни в третьем. А Воронцов знает точно: немец жив, лежит где-то там, в сотне шагах от него, за кустами, и тоже ждет.
Снова застонал раненый. Но уже тихо. Стоны раздавались через одинаковые промежутки времени, но все тише и тише. Надо ждать… Ждать… Не двигаться… Окаменеть… Воронцов почувствовал, как от напряжения поскрипывают шейные позвонки. Шевельнул пальцами — нет, все в порядке, руки не затекли, не онемели, вполне послушны и готовы мгновенно исполнить любую его волю.
Раненый наконец затих. Только ветер гулко гулял по верхушкам сухих трав, теребил остатки листвы на ивах. Сорока вновь зачекотала в лесу. А может, Воронцов просто не обращал на нее внимания, весь поглощенный схваткой. Краем уха он прислушался. Он-то знал, что именно теперь сорочий гам тоже мог стать частью схватки, которая еще не закончилась. Сорока явно кого-то заметила и сопровождала. Но на этот раз она подняла переполох не в лощине, откуда пришли «древесные лягушки», а слева и немного позади него, почти там, куда ушли танкисты. Воронцов замер, прислушался. Если четвертый немец успел отползти и теперь обходит его, он это услышит. Но ничто, ни единый звук не нарушал гулкого шороха травы, придавленной ветром. Казалось, что никого, кроме ветра, и не было здесь в эти сдавленные ожиданием мгновения. Даже его, Воронцова, с винтовкой, вскинутой к плечу, тоже здесь не существовало. Только ветер, трава и кустарник с необлетевшей листвой. Даже сорока затихла. И Воронцов, не выдержав напряжения, начал медленно поворачивать голову. Там, левее, в березняке, мелькали фигуры танкистов. Видимо, услышав стрельбу, охранение вернулось. Воронцова охватило беспокойство: танкисты бегут гурьбой, возможно, прямо на выстрел и затаившегося автоматчика. Но останавливать их было уже поздно, да и себя он мгновенно бы выдал. И тогда, понимая, что все произойдет в ближайшую минуту-две, а может, и гораздо быстрее, Воронцов принял мгновенное решение: он начал медленно вставать, держа винтовку наготове. Глаза его ощупывали каждый бугорок впереди, каждую ветку зарослей густого кустарника, где несколько минут назад он потерял из виду четвертого немца. Танкисты тем временем приближались, охватывая луг слева своей короткой цепью. С ними был и младший сержант — его голос Воронцов услышал отчетливо: Демьян спрашивал танкистов, где они выходили, а потом скомандовал: в цепь. Воронцов распрямил спину и уже стоял во весь свой рост. Левая рука, поддерживающая холодное цевье винтовки, начала дрожать, и бурые наплывы луговой травы, приближенные сильной оптикой прицела, задрожали еще сильнее.
— Обходи левее! — послышался голос Демьяна.
И тотчас из-за куста привстал и замер со вскинутым автоматом осторожный, как рысь, человек. Он выжидал, когда танкисты, явно не видевшие его, подойдут на расстояние верной очереди. Приклад автомата был откинут. Немец рисковал. Но это выдавало в нем опытного и хладнокровного воина.
Воронцов подвел уголки прицела под обрез кепи, потом опустил еще немного и плавно нажал на спуск. Немец вскинул над головой автомат и опрокинулся на спину.
Танкисты один за другим попадали в траву. Замерли. Но вскоре Воронцов услышал их радостные голоса:
— Командир! Живой!
— Двоих завалил!
— Троих! Ну, ворошиловский стрелок!
Они подбежали к нему, запыхавшиеся, улыбающиеся.
— Николаев, — тут же распорядился Воронцов, — займи позицию вон там. Следи за лощиной. Демьян и ты, Штыренко, давайте быстрей их уберем отсюда. В лес. Их надо спрятать.
— Командир, ты займись оружием, а мы со Штырем сами управимся. Скажи только, куда носить.
Воронцов собрал автоматы, отстегнул магазинные подсумки, снял ранцы.
— Там, дальше, четвертый, — указал он Демьяну в сторону лощины.
— Ну, командир, навалил ты гансов! Четверо!
Минуту спустя, когда они отошли в лес, оставив на опушке Михайлова, он услышал такой разговор Демьяна и Штыренки:
— Обрати внимание, Штырь, все трое убиты в шею или в горло.
— У этих двоих — пуля вон куда вошла, под ухо. А у этого кадык оторвало. И где наш командир так стрелять научился?
— Курсант. Там их основательно учили.
— Поросят так бьют.
— Каких поросят? — переспросил своего командира Штыренко.
— Когда, к примеру, откормили большого поросенка и резак не осмеливается к нему подойти, то стреляют из ружья. Бьют как раз вот сюда, под ухо. Тогда точно — наповал.
— Понятно. Слышь, Демьян, а ты не знаешь, почему наш командир в курсантах ходит? Почему не лейтенант? Вон как воюет! И командует толково.
— А ты сам его спроси.
— Да неудобно как-то.
— Неудобно знаешь что?
— Да знаю, — засмеялся Штыренко. — Как говорил наш мехвод Васек Китаев, неудобно только через смотровую щель…
Демьян покачал головой и посмотрел на своего заряжающего:
— А ты, Штырь, наверно, все же пробовал…
Они рассмеялись.
Воронцов подошел к ним, когда они уже сняли дерн и начали углубляться в сырую землю.
