Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона
БТР перевозил порядка восьми солдат и офицеров. Они пытались защищаться, но перекрестный огонь не оставлял им шансов. Вывалился водитель с окровавленной головой. Двое или трое попытались перепрыгнуть в развалины – их всех достали на излете. Последним спрыгнул офицер. Он выглядел как-то странно – в солдатской каске, солдатском френче без регалий и с красными штабными лампасами на галифе. Он вскинул автомат – с такой библейской миной, что в другую минуту было бы очень смешно… и рухнул под колеса, продырявленный как дуршлаг.
Пассажиры второго броневика предпочли не вступать в бой. Водитель запустил заглохший мотор, БТР сдал задом и, набирая обороты, покатил на запад по Форценштрассе. Свинец, отправленный вдогонку, никого не достал. Солдаты орали, гневно потрясая кулаками.
– Максим, неужели дадим им уйти?! – разорялся Борька Соломатин, колотя кулаком по броне БТРа. – Сколько наших положили, суки!
– Коренич, там, кажется, генерал был – во втором броневике! – хрипел Ситников. – Фуражка генеральская, мундиры эсэсовские – не простая же солдатня из Берлина бежит.
– Все в БТР! – взревел Максим, тыча пальцем в стальную штуковину, застрявшую в груде хлама; двигатель продолжал работать, его мощности хватало, чтобы выбраться задним ходом. – Кто умеет управлять этой хренью?
– Я смогу, командир! – выплюнул рослый Кувшинников, бросаясь к распахнутой дверце кабины и оттаскивая застрявшего на подножке покойника. – Мы однажды отбили у фрицев целый дивизион таких штуковин, потом порылись в них – интересно же, у нас каждый третий был механиком… В управлении все элементарно, и обезьяна сможет вести, лишь бы бензин не кончался.
Это было отчаянной глупостью и геройством, но так уж устроен русский человек: если его доведут до нервного срыва, то он никак не угомонится, пока лоб не разобьет. Плевать на усталость и конец войны! Ведь столько парней угробило!
А осталось их совсем мало. Плюхнувшись на сиденье рядом с Кувшинниковым, который, манипулируя рычагом передач, выводил БТР из завала, Максим пересчитывал солдат, забирающихся в кузов. Кто-то воспользовался дверцей, другие лезли через борт. Борька Соломатин держался за щеку – кожа на его лице была содрана до мяса. Бугаенко держался за простреленную руку, втиснулся кое-как, бочком, плюхнулся на лавку. Шульжин, глотая сопли, первым делом схватился за поникший «бортовой» пулемет над кабиной, развернул по курсу. Влезли вечно угрюмый Воркун, Лещинский, растирающий глаза, засыпанные пылью. Запрыгнул Кибальчик с горящими глазами – его почему-то решительно не брали пули. Последним втиснулся Ситников, успевший свистнуть позолоченный портсигар у мертвого штабиста и судорожно извлекающий из него сигарету. «Девять человек!..»
Кувшинников уже развернулся, переключал передачу. Трясся стальной корпус, изрыгая из выхлопной трубы зловонный дым. БТР с «генеральскими фуражками» уже светил габаритными огнями далеко впереди, уходил в отрыв.
– Мужики, здесь баба! – ошарашенно вскричал Лещинский, пролезший в заднюю часть кузова.
Кувшинников, сматерившись, завертел баранкой, Максим вскинул автомат. Это был Хольдер! Что нашло на немца?
– Подождать, подождать! – вопил дезертир, подпрыгивая как китайский болванчик. Схватился за борт притормозившей машины, кулем свалился в кузов, завозился, отдавив кому-то ногу.
– Макс, ты решил, что нам по пути? – прохрипел Борька, прикладывая бинт к лицу. – Только хрен тебе, до Потсдама не подбросим, у тебя денег нет!
Макс и сам не понимал, что за муха его укусила. А если понимал, то глубоко в душе, на бессознательном уровне. Он дрожал, нервно щипал себя за лицо, словно удивляясь, почему оно еще живое.
– Подождать… – бормотал он, безудержно икая. – Подождать…
Подождали, а что ж.
Кувшинников уверенно вел машину, объезжая препятствия, и даже что-то мурлыкал себе под нос. Вынесся к станции метро, удачно вписавшись в поворот, устремился за броневиком. А тот не менее уверенно уходил от погони. «Пустынный город! Разве возможно такое? Заброшенные дома, руины, улица, начиненная препятствиями. Никто не стреляет…» – думал Максим. Но что-то было не так, исчезло из сознания все, что было раньше, он стал остервенело растирать виски, разогревая отупевший мозг…
– То есть меня никто не слышит? – обиженно выкрикнул Лещинский. – С нами попутчица, мужики!
«Ах да, вот оно». – Максим вывернулся из кабины, переполз в кузов, полез к заднему борту, расталкивая удивленных солдат. Молодая женщина в военной форме советского образца лежала за канистрами с бензином и запасным колесом, прижавшись спиной к заднему борту. Она извивалась, мычала, хлопала большими глазами. Ее руки были связаны ремнем за спиной, во рту торчал кляп из промасленной ветоши. Русые кудряшки, симпатичное личико, испачканная гимнастерка с погонами лейтенанта, порванная юбка цвета хаки… Солдаты явно тормозили, не веря своим глазам. Женщина напряглась, глаза наполнились кровью, ноги в сапогах уперлись в борт… и она сбросила ремень, стягивавший запястья. Обессилела, затихла. Максим свалился перед ней на колени, вытащил кляп.– Какая приятная компания, – не совсем уверенно заметил Борька.
Броневик гремел по дороге. Разрушенный мост через канал, понтонная переправа, наведенная советскими саперами. Черная мгла закрыла небо, и все «достижения» рассвета оказались насмарку – темно стало, как ночью. Расстояние между бронетранспортерами не сокращалось, немцы стреляли из пулемета, а Шульжин благоразумно помалкивал – понимал, что на такой дистанции палить можно только в молоко. Женщина перегнулась через борт, ее стошнило. Лещинский и Кибальчик, решившие побыть джентльменами, поддержали ее. Она испустила протяжный стон, стекла на лавку, потеснив оробевшего Хольдера. Макс втянул голову в плечи, съежился – вероятно, впервые его коснулась русская женщина.
– Черт… – выдохнула дама в форме лейтенанта. – Ну и ну! Надо же. Вот так угораздило. – Она судорожно втянула воздух, содрогнулась, словно пришла в себя и принялась с опаской озирать любопытствующие лица. – Не немцы. Вот так угодила я в переплет… Спасибо, ребята… Вы кто такие? Вас не из ада сюда командировали? – Женщина задержала взгляд на Максиме, и он вдруг почувствовал, как заворочалось что-то в желудке, пересохло в горле.
Он пожирал женщину глазами. «Хорошенькая, носик курносый, зеленые глаза, волосы испачканы, но почему бы не отмыть их под струей горячей воды? Не худышка, но и не «ватрушка», под гимнастеркой, в первом приближении, все в порядке…»
– Чего уставились? – испугалась лейтенант, прижала исцарапанные кулачки к груди. Ее глаза перебегали с солдата на солдата, в них было столько жалобы и просьбы… И вдруг вспыхнула: – Вот же черт… Парни, я не с немцами, не подумайте, я у них была этой…
– Пленницей, сударыня, – вкрадчиво сказал Бугаенко, забывший про свою простреленную руку.
– Ну, конечно! – девушка покраснела. – Аня Морозова… О господи… старший лейтенант Морозова Анна Пантелеевна.
– И каких же вы войск, старший лейтенант? – улыбнулся во весь рот Борька. В сочетании с располосованной физиономией его улыбка выглядела просто дьявольской.
– Журналистских… – потупилась женщина. – Военкор газеты «Воин Родины» Анна Морозова, приписана к политотделу 8-й армии. С личного разрешения и благословения генерал-полковника Чуйкова собирала информацию о подвигах воинов 27-й гвардейской дивизии при штурме Берлина… Правда, ребята, я не вру, у меня есть… вернее, был – пропуск, подписанный лично генералом Чуйковым, позволяющий находиться в зоне боевых действий… – она вскинула голову, и рассеялись последние сомнения – она смотрела дерзко, с вызовом, готовая отстаивать свою правду всеми правдами и неправдами.
– Кстати, насчет подвигов 27-й гвардейской дивизии, которую мы уже отчаялись найти, – хихикнул Бугаенко. – Можете писать про нас – не ошибетесь.
– Успокойтесь, Анна, – усмехнулся Максим. – Никто вас не подозревает в сотрудничестве с нацистами, – он покосился на ее запястья, истертые до крови. – Вот только какого хрена, простите, женщина делала на передовой, угодила в плен на заключительном этапе боевых действий? Женщина – военный корреспондент – это в порядке вещей?
– Я знаю еще как минимум двоих, – Анна дерзко задрала нос. – Валентина Леснова из 28-й армии на 1-м Украинском и Раиса Курская на 2-м Белорусском. Это псевдоним, настоящая фамилия журналистки не больно-то красивая – Шуленберг.
И тут ее прорвало! Она боевая, ей 26 лет, она окончила факультет журналистики в Москве! Она умеет стрелять и даже драться (в качестве доказательства продемонстрировала ободранный кулачок). Она окончила ускоренные офицерские курсы, но только в сорок четвертом посчастливилось оказаться при штабе действующей армии – ей и еще троим военным корреспондентам, из которых к сорок пятому году выжил только один, может, слышали про Константина Симонова? Нет?
