Андрей Ефремов - Военные пацаны (сборник)
– Но ведь вы начали эту войну.
– Мы… мы ничего не начинали, – запнувшись, ответил Влад.
Хизир заметил замешательство друга, его прорвало:
– Ты, Влад, понятия не имеешь, что такое война для мусульманина и как он относится к смерти. Праведный мусульманин воюет не ради мести – хотя повод для мести у меня есть, – не ради наживы или славы в этом мире, а ради конечной и единственной цели – это рай. А также есть очень много привилегий, которые Аллах дарует муджахиду после смерти. Для мусульманина превыше всего должно быть слово Аллаха, он отдаст за него свою душу. Быть шахидом на пути Аллаха – милость, которая даруется лишь избранным. А ради чего вы воюете – ради вашей порушенной страны, ради продажных генералов или ради больших наград с зарплатой?..
Поцокав языками и сделав вывод о том, что мир тесен, оперативники разошлись по своим делам, Хизира увел конвой. В разговорах с коллегами Владислав, естественно, интересовался всем, что касается Хизира, но от него ничего скрывать и не пытались: Хизир держался замкнуто, о своей деятельности говорил неохотно, на контакт с допрашивавшими его людьми не шел; создавалось впечатление, что у парня голова забита явно ваххабитскими идеями. Смерти и ответственности за содеянное не боялся, по какой причине примкнул к бандформированиям, не объяснял. В общем, тихий омут. Но явно видно: ведущий мотив его «работы» основан на личной вражде и мести – за себя, за близких, за потери, страдания и попранное достоинство. Типичный идейный фанатик.
На следующий день серьезные люди вызвали Влада в свой кабинет для документального протоколирования факта установления личности: лишняя бумажка в подобных делах никогда еще не мешала. В кабинете к трубе батареи отопления наручниками был пристегнут молчаливый Хизир. На этот раз оба посмотрели друг на друга как чужие, незнакомые; какой уж там разговор-беседа. После ряда вопросов-ответов Влада отпустили, к этому времени начался обед.
Не успели Рамзан с Владиславом пожелать друг другу приятного аппетита, как раздался выстрел. Он прогремел в одном из кабинетов. Конечно, событие это из ряда вон выходящее: не каждый день в УБОПе, хоть и в чеченском, раздаются выстрелы. Все сбежались на звук выстрела.
Первым в кабинет серьезных людей вбежал Влад. На полу лежал Хизир; кроме него, в помещении никого не было. Забежавшие в комнату люди увидели опередившего всех ошеломленного Влада, поддерживавшего на руках истекающего кровью Хизира.
– Вот… Владик… оказались мы с тобой… по разные стороны баррикад… – Это были его последние слова…
Сейчас необходимо небольшое отступление – о халатности и понятии «тормоз».
Однажды ночью наша отрядная разведка задержала в степи «Волгу» с тремя боевиками. После того как раздербанили всю машину в поисках дополнительных улик, боевиков растащили по разным местам: одного – в баню, второго – внутрь придорожного КПП, третьего – на блокпост. Блокпост – это несколько вагончиков под общей шиферной крышей, внутри как бы небольшой дворик. К каждому пленному приставили по вооруженному бойцу. С чувством выполненного долга (тоже машину ковырял) я удалился в свой вагончик. Через некоторое время приспичило выйти. Во дворике – бандит без охраны, рядом с моей дверью к стенке вагончика прислонена винтовка «СВД», бойца нет.
В то время такое понятие, как «тормоз», кажется, только-только входило в обиходную речь, и я это понятие еще до конца не совсем понимал. Тем не менее я эту винтовку взял и переставил по свою сторону двери. У бандюги понимающе блеснули глаза:
– Друг, дай закурить.
– Не курю, друг.
Все‑таки откуда‑то появился жизнерадостный боец, снайпер Сережа Васюков – хозяин винтовки, сигареткой попыхивает.
– Ты где ходишь, друг? – спрашиваю.
– Курить стрелял, друг, – отвечает.
– А-а, понял, друг. – Я воротился в свое жилище.
Через минуту в вагончик заскочил порядком взволнованный снайпер:
– Друг, ты мою винтовку не видел?
– Забирай, друг, не жалко.
Эта нехорошая ситуация на месте не обсуждалась, да и забылась, собственно, сразу же. Часа через два за чехами прибыли союзники – аварцы из РОВД.
Следующий пример.
Как‑то по прибытии домой из очередной командировки, сразу же на следующий день, завел свою любимую машину. В то время я был счастливым обладателем самодвижущейся коляски «ГАЗ-69», и мы с друзьями поехали туда-сюда душу отрывать. Надо бы заправиться. На бензозаправке сунул пистолет в горловину бака, отжал то, что нужно отжать, и стою, жду. Бензин не льется.
– Чего ждешь‑то? – спрашивают друзья. А они, кстати, нормальные, с год-полгода уже вполне отдохнувшие от командировок.
– Как чего? Заправляюсь.
– Кнопку‑то нажми! – на колонку показывают.
Однако на колонке никакой кнопки не вижу, так и говорю:
– Не вижу. Какую кнопку‑то?
Уже пальцами из кабины тычут, смеются:
– Ну, тормоз, вот же она!
Уже тщательно всю поверхность шкафа обследовал, грешным делом подумал: шуткуют над немощным.
– Какая кнопка? – И так – несколько раз.
Не вытерпели, вышли и сами нажали:
– Тормоз!
Только тогда и увидел. Вот это есть понятие «тормоз». Ввиду постоянных стрессовых ситуаций во время повседневной службы в горячих точках, при резкой смене обстановки на мирную жизнь у человека возникает некое реактивное состояние, у каждого выражающееся по‑своему и дающее обильную почву к поводу для удивления со стороны близких людей. Со временем это, говорят, проходит.
Медики подтверждают, что длительное пребывание в зоне боевых действий сказывается на общем психологическом состоянии военнослужащих. Постоянное моральное напряжение, ощущение опасности, нервные нагрузки, которые испытывает человек в этих условиях, серьезно влияют на психику и нервную систему. Это называется «современная боевая травма» и «психологическая усталость». Добавлю: «больному» это просто необходимо уразуметь, иначе «психологическую травму» могут получить и члены семьи, и – не дай бог – дети!
А с Хизиром получилось так. Пришло время обеденного перерыва, и оперативники решили идти в столовую. Вновь пристегнули тихого и безразличного ко всему Хизира наручниками к батарее центрального отопления, но при этом оставили свое оружие висящим на спинках стульев. Приняв меры предосторожности, стулья отодвинули как можно дальше от Хизира и, решив, что покуда все нормально, вышли. Парень лег спиной на пол, вытянулся, насколько позволяла пристегнутая к трубе рука, и стал ногой придвигать один из стульев к себе. Это ему удалось: уронил стул, зацепил ремень автомата ногой, подтащил к себе. Передернул затвор и выстрелил в область сердца. Комната потемнела от разлившейся крови.
В суете забот опера забыли правило: «Ружье, в первом акте висящее на стене, в последнем обязательно должно выстрелить».
Ислам запрещает самоубийство: Бог дал человеку жизнь, Он ее и возьмет. Но ваххабитов этот вопрос не занимает: «Все, кто нас обвиняет, со своими знаниями не стоят даже грязи на сапогах самого слабого муджахида».
Эпилог
Нельзя о войнах забывать.
Ведь это прошлое, ребята.
Но надо в войны не играть
И не растить парней в солдаты.
Но как прикажешь быть ты нам,
Когда убил кого‑то кто‑то?
Конечно, сразу встанет там
На страже взвод, а то и рота.
И будут парни воевать,
И мстить за тех, кого убили,
И снова будут убивать…
Войны законы вечно в силе.
Таков круговорот у нас:
Что вечно недоволен кто‑то,
Вопросы будет он решать
Войной, стрельбой из пулеметов.
И как тот круг остановить,
Прервать, пока никто не знает.
И у меня на мирный мир
Надежда потихоньку тает…
Возможно, будет, но когда?
Вот так… Такая ерунда…
Полыхала алая заря, разорванные холодным северным ветром тучи налились темной кровью. Закат окрасил стены зданий в мрачные тона…
А можно так.
Полыхала алая заря. Разорванные веселым северным ветром тучи окрасились в жизнеутверждающий розовый цвет. Завтра будет хороший день! Надеюсь, наблюдение верное. Уже поздно, пора ложиться спать.
Внимательный читатель сразу заметит нестыковку: «заря-поздно-спать». Но это так: у нас летние ночи белые, солнце висит высоко и за горизонт не уходит, можно ночью проснуться и некоторое время гадать, какое сейчас время суток. А если глянуть на часы, которые показывают время – например шесть часов, – то уточнить, утро сейчас или вечер, можно, посмотрев в окно. Если на улице нет прохожих, значит – утро.
Смотрю в распахнутое окно: раннее утро, пустые улицы, лужи, тишина.
Над северной столицей разнеслось: «У-у-а-ал-ла-а-ах уак-киба-ар!»
Не может быть! Глюки?!
Нет, отчетливо слышно: «У-у-а-ал-ла-а-ах уак-киба-ар!»
– Ты что, не спал, что ли, Антон? – Жена проснулась, неслышно подошла.
