Иван Черных - Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков
— Уж не хотите ли вы это бревно использовать вместо шасси? — с иронией спросил Александр.
— Хотим, — вполне серьезно ответил техник. — Колеса нашли, а стойками послужат бревна. По всем произведенным мною точнейшим расчетам — выдержат. При условии, разумеется, если летчик взлет и посадку произведет ювелирно.
— Летчик постарается. Но как вы крепить их будете?
— Все, командир, продумано. Золотник такое решение предложил, что Ильюшин позавидовал бы. А сержант не только идеями богат — у него и руки золотые. Так что не беспокойтесь, идите, собирайте свои шмотки — и полетим. А то как бы фрицы снова не пожаловали…
Сборы недолги: шинель, постель — в скатку, меховое летное и прочее обмундирование — в вещмешок. Но едва Александр собрался уходить, как появился дежурный по полку и передал приказание:
— Срочно в штаб, к оперуполномоченному.
— Только этого не хватало! — чертыхнулся лейтенант. — Зачем я ему потребовался?
— И вы, и воздушный стрелок, — развел дежурный руками.
Сержант Агеев уже поджидал своего командира экипажа у штаба. Вопросительно посмотрел на него. Чего, мол, оперуполномоченному надо? Ведь только неделю назад, когда члены экипажа вернулись в полк собственным ходом, а не на самолете, он часа по два расспрашивал каждого в отдельности, заставил писать подробное донесение, где, при каких обстоятельствах их сбили, кого куда ранило и в каком состоянии находился Серебряный, когда отправляли его в госпиталь. А еще раньше, когда они летали на выброску Ирины в тыл к немцам, Петровский потребовал письменный доклад от экипажа, будто заподозрил их в чем-то. И вот теперь…
— Разберемся, — ответил на вопросительный взгляд сержанта Александр и толкнул дверь в штаб.
Капитан Петровский сидел за столом, разбирая какие-то бумаги, кивнул Александру на стул. Сержанта попросил подождать за дверью. Когда Агеев вышел, капитан оторвался от бумаг, глянул в глаза Александру колюче, испытующе. Не спросил, а обвинил:
— В прошлый раз, когда вы выбросили нашего человека в тыл к немцам, вы ничего не утаили в донесении?
Александр пожал плечами, а сердце наполнилось тревогой — что-то с Ириной. Не зря Петровский и в прошлый раз дотошно расспрашивал обо всем. Александр скрыл только одно — о зеленой и красной ракетах Ирины, предназначенных только для него, которые невольно наводили на мысль о их давнем знакомстве. А открыть это — равносильно назвать свою подлинную фамилию.
— Что же вы молчите? — Петровский не сводил глаз.
— Я написал обо всем, — ответил равнодушно Александр.
— Вы помните тот полет?
— Разумеется. Наш предпоследний полет.
— Во сколько вы тогда вернулись с задания?
— В пять сорок две.
— Во сколько вышли на цель?
Тогда он задавал эти же вопросы и в той же последовательности. Александр помнил и свои ответы.
— В час тридцать, как и было задано.
— Опознавательные знаки цели?
— Костры буквой «Т».
— Что еще наблюдали?
— Ничего. Ночь была темная и тихая
— Во сколько произвели выбрасывание?
— В час тридцать четыре.
— Отошли от цели?
— Сразу. Сделали небольшой кружок — Александру и в этот раз не хотелось говорить о красной и зеленой ракетах, а Петровский еще сильнее напряг глаза, даже прищурился.
— Стрельбу, взрывы не заметили?
В вопросе чувствуется подвох. Значит, кое-что ему известно. Но что?
— Нет, — ответил Александр. — Все было в порядке. Девушка даже квитанцию нам передала.
— Что еще за квитанция? — подался вперед капитан.
— Красная и зеленая ракеты.
— Почему об этом в прошлый раз не сообщили?
— Ну… это сугубо личное. Мы перед полетом договорились.
— Вы разговаривали с девушкой?
— Немного. Во время налета.
— О чем?
— Собственно, ни о чем. Покурили, пошутили.
— Конкретнее?
— Девушка приглашала прилетать к ней в гости.
— Вы знакомы с ней?
— Мне было поручено проводить с девушками занятия. — Александр выдержал пристальный взгляд оперуполномоченного.
Капитан неудовлетворенно хмыкнул, откинулся на спинку стула. Взял и протянул несколько листов чистой бумаги:
— Идите на улицу, найдите укромное местечко и опишите все подробно.
— Я уже писал, — недовольно поднялся Александр.
— Еще раз, — твердо подчеркнул капитан. — Более подробно. И про личную квитанцию не забудьте. А теперь попросите сержанта.
Агеев, чувствовалось, истомился весь от неизвестности и обеспокоенности. Спросил полушепотом:
— Чего ему?
— Иди, он объяснит, — кивнул Александр на дверь. Вокруг штаба — ни души. Скорее это уже не штаб, а заброшенная хатенка: все документы и мебель вывезены, командиры с начальниками уехали. Вот только капитан Петровский никак не закончит свои дела…
Александр отыскал чурбак, сел на него и, положив листы на планшет, задумался. Что случилось с Ириной? Неужели она попала в лапы фашистов? Петровского, судя по разговору, волнуют эти сигналы. А что, если после них на партизан напали немцы и Петровский заподозрил измену? «Вы разговаривали с девушкой?» Будто наш разговор имеет какое-то отношение к случившемуся…
Его раздумья прервал сигнал остановившейся невдалеке грузовой машины, в кузове которой находились девушки-солдаты и шестеро бойцов с карабинами и ШКАСом на самодельной подставке для отражения налетов вражеских самолетов. Из кузова выпрыгнула Рита и бросилась к Александру. На глазах ее блестели слезы. Поцеловала его троекратно в губы и, обдавая горячим дыханием, шепнула:
— Петровский ночью вернулся из Краснодара. Звонил начальнику, я дежурила на коммутаторе. Сказал, что побывал и в школе и что все оказалось, как он и предполагал. Думаю, это о тебе. — Слезы полились у нее из глаз.
— Успокойся. — Он прижал ладони к ее щекам. — Это еще ни о чем не говорит. Ты же знаешь, я ни в чем не виноват, поэтому ты зря волнуешься. Поезжай.
— Береги себя. — Она еще раз поцеловала его и, вытирая на ходу глаза, побежала к машине.
«Так вот почему Петровский потребовал новое объяснение, — мелькнула у него догадка. — Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Жаль, очень жаль…»
Агеев вышел от Петровского с красным и мокрым от пота лицом, будто в парной побывал, выдохнул из груди воздух и сказал облегченно:
— Капитан велел на самолет идти. Сказал, что сейчас подойдет туда.
Александр ничего не понимал.
— А объяснительную?
Агеев пожал плечами.
— Он про твою знакомую пытал: о чем вы говорили, часто ли встречались. Будто на курорте тут… Я ему так и сказал. Еще о Серебряном спрашивал, почему мы в госпиталь его отправили. — Сержант внезапно замолчал: с аэродрома донесся рев моторов. — Никак наш?
— Похоже. Идем.
Агеев повеселел.
— Какой-то чокнутый наш опер. Что мы — враги штурману… или той девушке? — Сержант достал из кармана комбинезона кусок хлеба с салом, разделил пополам и протянул лейтенанту. Аппетитно стал жевать. — Никогда не едал такого вкусного хлеба и сала.
А у Александра, несмотря на то что в ужин он почти ничего не ел и не завтракал, кусок не лез в горло. Почему Петровский послал их на самолет, не стал ждать объяснительной? Что он задумал?
Откуда-то сверху донесся гул самолета. Александр и Агеев подняли головы — над аэродромом снова кружил «фокке-вульф». И ни одного выстрела зениток — все снялись со своих мест.
— Наш самолет, наверное, увидел, — высказал предположение сержант.
— Возможно, — согласился Александр.
— Как бы на взлете он нас не шандарахнул!
— Если взлетим, не шандарахнет.
Моторы на их бомбардировщике действительно работали. Впереди стоял техник и махал рукой: быстрее, быстрее!
Летчик и воздушный стрелок прибавили шагу.
Бомбардировщик стоял уже не на козлах, а на толстенных березовых протезах, подрагивающих от рокота моторов. Сбоку расхаживал заместитель командира полка по политической части майор Казаринов в летном обмундировании с планшетом через плечо.
— Где вы застряли? — недовольно спросил майор у Александра, стараясь перекричать шум моторов. — Минут десять уже молотят, — кивнул он на винты. — Быстро в кабину и по газам. Я колодки уберу.
Техник с механиком начали быстро сворачивать инструмент.
Александр поднялся на крыло, заглянул в пилотскую кабину и ахнул: приборная доска зияла пустыми глазницами — ни указателя скорости, ни высотомера, ни вариометра, ни авиагоризонта. Даже лобовое стекло снято. Те, кто улетал рано утром, посчитали, что судьба этого бомбардировщика предрешена, и раскурочили его до основания. Оставили только «пионер» — указатель поворота и скольжения, компас да термопару — прибор температуры головок цилиндров. На последнем взгляд задержался, и у Александра, кажется, зашевелились на голове волосы: стрелки термопар обоих моторов отклонились вправо до упора; значит, температура головок цилиндров выше 300°, а положено не более 140. Значит, моторы вот-вот заклинит. Взлетать нельзя ни в коем случае. Надо немедленно их выключить, дать им остыть, а уж потом готовиться к взлету.
