Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!
В голосе Паши Рогожкина, друга-приятеля по училищу, особой радости не чувствовалось. Возможно, он рассчитывал, что его возьмут в один из экипажей. А получается, что он будет по-прежнему воевать в качестве рядового пехотинца.
Подошел Гриша Волынов, несколько минут постояли, обмениваясь ничего не значившими фразами. Вместе учились, вместе прибыли на фронт, а за считаные дни словно черная полоса разделила всех трех приятелей.
Санька Чистяков – герой, о нем в полку только и говорят. Уже в лейтенантах ходит, орден не сегодня-завтра получит. Гриша Волынов, хоть ничем особенно себя не проявил, но воюет нормально, командир установки, тоже авторитет имеет. А Паша Рогожкин, хоть и курит вместе с ними, но по существу уже чужой. С машины сняли, хорошо хоть звездочки не сорвали.
Так рассуждал он сам. Как было на самом деле – непонятно. Гриша, потоптавшись, сказал, что ему надо идти к своим. Саня Чистяков спешил к Ольге. (Пантелеев отпустил его на три часа) и ни о чем другом думать не мог. А Рогожкин с горечью рассуждал, что даже своим друзьям он теперь не нужен.
– Ладно, Паша, иди к самоходке. У меня еще дела, – хлопнул его по плечу Чистяков. – Свидание.
И, кажется, подмигнул товарищу. Паша ничего не ответил и побрел к знакомой самоходке с бортовым номером «04». Заспанный сержант Будько показал ему место на расстеленном брезенте.
– Чего шатаешься? Ложись, спи.
В голосе сержанта Рогожкину почудилось начальственное пренебрежение. И этот его за человека не считает!
– Что, нельзя друзей проведать? – сорвался на крик Рогожкин. – Обо всем тебе докладывать надо?
Максим Будько, простой деревенский парень, растерялся.
– Можно, конечно. Все равно, ложись спать. И кричать не надо, людей разбудишь. Да, совсем забыл. Патронами и гранатами запасся?
– Есть два диска к автомату и «лимонка».
– Ты что, на прогулку собрался? Этого на полчаса хорошего боя не хватит. Пойдем, я тебе запас выдам.
Позевывая, достал из ящика две увесистые коробки автоматных патронов и штук семь гранат РГД.
– Что, вещмешка нет? Эх, морока с тобой. Возьми вон противогазную сумку.
А Саня провел отпущенные три часа с Ольгой в будке санитарной полуторки. Фельдшер уступил им место и лег в траву, завернувшись в шинель. В темноте белело обнаженное тело женщины, и Саня забыл о прошедшем бое и предстоящей атаке. Они занимались любовью и шептали друг другу слова о том, что никогда не расстанутся и будут все время вместе. В двадцать лет в такие слова очень верят.На рассвете началась артиллерийская подготовка. Тяжелые гаубицы взламывали оборонительную полосу. В небе группами появлялись штурмовики Ил-2 в сопровождении истребителей, бомбили и обстреливали ракетами немецкий передний край и уходили, уступая место новым эскадрильям.
Затем дали сигнал к атаке. Справа двигались на большой скорости не меньше полусотни танков, самоходные установки СУ-122 и свои родные СУ-152. Видимо, удар наносили большими силами. На броне находился десант, следом шли грузовики, в основном «студебекеры» с пехотой. Сновали мотоциклы разведки и связи. Грузовики везли трехдюймовые полевые пушки.
С холма двинулись двенадцать танков батальона Сенченко, тоже с десантом, и батарея Пантелеева. Километра четыре прошли, не встречая сопротивления. Начинающийся день обещал быть жарким. В самоходке Чистякова стало душно от работы двигателя. Поднимающееся солнце тоже нагревало броню.
Саня открыл люк, жмурясь от яркого света. Танки шли на скорости сорок километров, подлаживаясь под самоходки. Рев моторов, катящаяся вперед лавина невольно захватывала дух. Над головой мелкими группами проносились самолеты. Свои, родные, с красными звездами на крыльях. Саня встретился взглядом с Пашей Рогожкиным.– Это не сорок второй год! Хрена с два они нас остановят.
Паша вымученно улыбнулся. Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. Успел ругнуться с сержантом Будько, когда перед началом атаки занимали места на самоходке.
– Эй, танкист, – осадил его рябой сержант (имея в виду танкошлем, который продолжал носить Рогожкин). – Посадка на броню по моей команде.
Максим Будько не имел намерения унизить или поставить на место проштрафившегося младшего лейтенанта. Он просто заранее определил место для себя, пулеметного расчета, а Рогожкин нарушал его планы.
Пришлось становиться в строй, а затем по команде занимать отведенное место. Но Будько – это туповатый солдафон, а Чистяков мог бы вмешаться. Но не стал.
Вражескую артиллерию пока слышно не было. Зато налетели штурмовики «Хеншель-129» в сопровождении «мессершмиттов». Немцы модифицировали не слишком скоростные двухмоторные самолеты. Теперь с автоматическими 37-миллиметровыми пушками они использовались против бронетехники.
Тройка штурмовиков с массивными носами и торчавшими стволами пушек спикировала со стороны солнца. Каждый из трех самолетов выбрал себе цель и с расстояния двухсот метров ударил короткими очередями. При ярком солнечном свете снарядные трассы были незаметны, зато хорошо различались вспышки на броне.
Досталось «тридцатьчетверке», идущей неподалеку от самоходки Чистякова. Паша Рогожкин увидел, как вспышки смахнули на землю двух десантников. Один из них падал, разорванный почти пополам. Поврежденная «тридцатьчетверка» рыскнула в одну, другую сторону и остановилась. Там спешно тушили огонь.
– Где же наши ястребки? – воскликнул Максим Будько. – Минуту назад тута были, а щас уже фрицы.
«Тута, здеся», – мысленно передразнил его Рогожкин, заметив, что сержант невольно вжимается в броню. Трясешься, герой! Это тебе не команды раздавать, кому где садиться.
В ту же секунду ревущая тень пронеслась над «зверобоем». Это был истребитель «Мессершмитт-109». Сброшенные бомбы взорвались в стороне. Зато пули густо сыпанули по крыше рубки, лязгнули мелкие двадцатимиллиметровые снаряды. Они не пробили броню, но темноволосый боец рядом с Пашей, вскрикнув, выпустил скобу, за которую держался.
На плече возле шеи расплывалось кровяное пятно. Все, в том числе Рогожкин, сжались в комок, не догадались или не успели подхватить тяжело раненного товарища. Самоходку встряхнуло на ухабе, и тело полетело вниз.
– Стой! – растерянно замолотил кулаком в люк Паша.
– Не остановятся они, – крикнул сержант Будько. – Это же атака.
Из люка высунулся Чистяков.
– Что случилось?
– Человека ранили, на землю упал.
Лейтенант странно посмотрел на Павла и, ничего не ответив, исчез, захлопнув за собой люк. «Хеншели» тем временем, сделав круг, заходили снова на штурмовку.
На этот раз точная очередь угодила в двигатель «тридцатьчетверки», машина задымила. Другой «хеншель» врезал несколько снарядов в лоб и крышу самоходки Волынова. Усиленную броню СУ-152 снаряды не пробили, но прямое попадание исковеркало и сбросило одного из десантников. Другой, раненный осколками, повис на руках товарищей.
– Что они делают! – закричал Рогожкин. – Людей одного за другим выкашивают.
Непонятно, к кому он обращался и чего хотел. Не скрывая злорадства, ему ответил сидевший рядом десантник:
– Теперь на своей шкуре поймешь, каково на броне под огнем кататься. Когда сам изнутри командовал, орал, почему спрыгиваем раньше времени. Сообразил сейчас, что к чему?
– Ни на кого я не кричал, – пробормотал Паша.
Позади горела «тридцатьчетверка», а «мессеры» снова заходили на штурмовку со своими многочисленными пушками и пулеметами. Силуэт стремительно несущегося истребителя заставил Рогожкина закрыть глаза. На этот раз не уйти. Господи, пронеси!
Однако самоходка круто ушла в сторону, механик Лученок свое дело знал. А широкая полоса пуль и снарядов, как косой, прошла по высокой траве, срезая и подкидывая вверх целые пучки.
Но долго шустрить немецким пилотам не дали. В небе появились наши истребители. Штурмовики с их скоростью четыреста километров в час сразу развернулись, уходя на запад. Четверка «мессершмиттов» отчаянно кинулась навстречу «Якам». Завязалась драка. Истребители, и наши и немецкие, ловили друг друга, уходя все выше в небо.
Дымя, отвалил один, затем другой самолет, непонятно чей. Расстояние мешало разглядеть, кто кого сбивает. А Сенченко остановил машины. Одна «тридцатьчетверка» горела огромным костром. Вторая, хоть и поврежденная, догнала батальон. Собирали десантников.
Саня, высунувшись из люка, видел, как вдалеке двигается следом санитарная полуторка. Значит, там Ольга с фельдшером. Куда они лезут? Немцы не посмотрят на красные кресты, в такой мясорубке никого не щадят.
– Живой, Паша? – через силу улыбнулся он товарищу.
– Пока живой. Одного парня рядом со мной убили.
Бойцы жадно курили, пользуясь минутной передышкой. Впереди усилилась артиллерийская пальба, горизонт заволокло дымом. Заработала рация, и Чистяков снова нырнул в рубку. Пантелеев, находившийся метрах в ста правее, спрашивал, все ли в порядке.
