Варвара Мордовских - Победа во имя мира
А ночь уже надвигалась черной пеленой и впереди ждала неизвестность. Но в эфир настойчиво несутся четкие приказы майора: «Гром, Ромашка! Прибой! Делай, как я! Делай, как я!»
Командир танковой бригады гвардии полковник И. И. Чугунков, которому донесли о создавшейся обстановке, немедленно прибыл на наблюдательный пункт, принял меры по поддержке атаки.
Хохряковцы стремительно шли к Нагловице. Командир вел батальон в расчлененном порядке, прикрываясь рощами и складками местности. Вот уже цель рядом. Хохряков развернул батальон в боевой порядок и неожиданно атаковал противника. Почти одновременно вступил в атаку и батальон Тонконога.
«С овладением Нагловице, — вспоминает И. И. Чугунков, — мне приказали направить Хохрякова в штаб. Там его встретил генерал, высказал свое одобрение и удовлетворение самостоятельными действиями Хохрякова, объявил ему благодарность».
Едва пополнились горючим и боеприпасами, как вновь пришлось выступать. Предстояло идти дальше, на Ченстохов, крупный узел шоссейных и железных дорог, важный опорный пункт обороны на Краковском направлении, захватить его и удержать до прихода общевойсковых соединений.
Отправляя Хохрякова в головном отряде, комбриг И. И. Чугунков напутствовал комбата:
— Необходимо по возможности сохранить все материальные и культурные ценности города.
Короткий зимний день приближался к концу. Хохрякову хотелось подойти к городу и завязать бой еще засветло. Вдруг перед самым Ченстоховом колонна остановилась, как сжатая гармонь. И словно поджидая этого момента, над ней нависли «юнкерсы». Открыли интенсивный огонь вражеские батареи.
— Что случилось, почему встали? — Хохряков запросил по радио командира головной походной заставы.
— Проезд опасен, — был получен ответ.
Не став расспрашивать, майор направил свою машину вперед. У самого въезда в город шоссе проходило по глубокой выемке, там головная походная застава настигла колонну немецких грузовиков с боеприпасами и с ходу расстреляла их. Машины загорелись, закрыв проезд. В любую минуту могли начать рваться снаряды. Движение остановилось. Танки попали в своеобразную ловушку. Разворачиваться обратно — значит потерять много времени. А справа и слева был крутой подъем, непреодолимый для танка.
Семен Васильевич задумался на минуту. Затем он приказал механикам-водителям отвести танки по возможности дальше от опасного места. Сев за рычаги управления танка, велел механику плотно закрыть все люки.
— Не успел я опомниться, — вспоминает ныне полковник Герой Советского Союза И. Ф. Юрченко, — как танк Хохрякова на тихом ходу пошел к горящим машинам. Вот он достиг первой из них, заполненной смертоносным грузом, и легко отодвинул ее с дороги в кювет. Затем то же самое проделал с другими машинами. Путь был свободен.
Теперь надо было проскочить, пока не стали рваться снаряды. И по приказу Хохрякова танки на полной скорости двинулись вперед.
Огромный диск негреющего солнца медленно сползал к горизонту. Последние километры автомагистрали на Ченстохов были пройдены при отблесках уходящего дня. В сумерках передовой отряд с ходу ворвался на северо-восточную окраину города. Командир бригады приказал Хохрякову наступать в направлении парка, расположенного в центре, выйти на западную окраину города, закрепиться и не допустить подхода резервов врага со стороны Люблинец.
Танки устремились вперед, но с каждым метром их продвижения нарастало сопротивление врага. 20 бомбардировщиков, базировавшихся на аэродроме в 12 километрах от Ченстохова, обрушились на стальные машины. Укрываясь от их ударов, танки втянулись в город и начали уличные бои.
Командир бригады выслал в район аэродрома десант. Аэродром захватили. И танковые батальоны вновь вышли на ранее заданные направления, избежав затяжных уличных боев.
К полуночи батальон гвардии майора С. Хохрякова и мотострелковый батальон капитана Н. Горюшкина вели сражения на подступах к железнодорожной станции, обороняемой противником с необычным упорством: там заканчивалось формирование нескольких эшелонов.
Группе разведчиков бригады под командованием старшего сержанта С. Удалова было дано задание проникнуть в тыл противника и подорвать выходные стрелки на железной дороге Ченстохов — Люблинец. Разведчики блестяще выполнили задание и захватили пленного. Он показал, что ожидается подход частей с запада и немецкое командование требует от гарнизона упорной борьбы.
Хохряковцы, усилив свои атаки, наконец вырвались на железнодорожную станцию. На путях — вагоны с грузом, цистерны с бензином, платформы с тягачами, танками, крупнокалиберными зенитными пушками. Пыхтели паровозы, готовые отправиться в путь.
— Вперед на паровозы! — приказал комбат.
Считанные минуты потребовались для того, чтобы от паровозов полетели горящие клочья. Угрожающе зашевелились зенитки на платформах. Но предпринять что-либо фашисты уже не смогли. «Тридцатьчетверки» метким огнем уничтожали расчеты противника, таранили платформы с техникой.
К утру сопротивление врага стало ослабевать. Понесенные потери, угроза окружения, рухнувшая надежда на помощь резерва надломили его силы.
Танковые батальоны выполнили свою боевую задачу. Мотострелки Н. Горюшкина и автоматчики капитана В. Ашихмина добивали в городе мелкие, разрозненные группы врага.
Успех бригады И. И. Чугункова получил высокую оценку. В своих военных мемуарах дважды Герой Советского Союза З. К. Слюсаренко приводит по этому поводу такие слова скупого на похвалу командира П. С. Рыбалко:
«Ну и молодец, ай молодец наш Иван Ильич! Я же ему говорил: «Возьмете Ченстохов, возьмете. Один только ваш комбат Хохряков чего стоит. Цены ему нет!»
Успех был действительно небывалый. Только батальон С. В. Хохрякова с 12 по 18 января прошел с боями свыше двухсот километров, уничтожил 1200 вражеских солдат и офицеров, 8 «тигров» и «пантер», 25 полевых пушек, 180 авто- и бронемашин. А главное, батальон помог решить оперативную задачу армии — войти в прорыв обороны противника, ворваться в его тылы и деморализовать его.
Последним рубежом Висло-Одерской операции был Бунцлау.
«Мы пришли сюда, — вспоминает один из однополчан С. В. Хохрякова Л. И. Селиванов, — когда спокойствие тылового города уже легло на его булыжные мостовые. Бунцлау — городок небольшой, вскоре мы оказались на одной из центральных улиц. Тут стоял двухэтажный деревянный дом, в котором умер Кутузов. Возле дома, в кругу повисшей на низких каменных столбиках тяжелой цепи, — памятник полководцу. Было удивительно, непонятно встретить его в логове фашистского зверя…
Из дома вышла небольшая группа советских военачальников. Впереди — маршал. Увидев у памятника группу офицеров и солдат, он остановился и, поднося руку к козырьку фуражки, представился:
— Командующий Первым Украинским фронтом маршал Конев.
Мы и без того догадались, кто был перед нами. Но было очень приятно, что маршал не на каком-то параде или официальном приеме, а вот здесь так торжественно и даже несколько церемонно встретил горстку бойцов. Командующий, будто уловив наше настроение, подошел ближе и начал здороваться за руку с теми, кто оказался рядом. Задержал взгляд на Хохрякове. Комбат доложил о себе.
— Знаю, — улыбнулся маршал. — Слышал о Хохрякове…
Армию отвели на формировку и пополнение. Снова в батальон приходили новые экипажи, опять дотошно проверял ходовую часть новых танков техник-лейтенант Назарец, опять штаб батальона, где я служил, готовил новые карты. А к началу апреля в бригаду приехал командарм Рыбалко. Собрал офицеров и повел строгий разговор о том, что медленно (медленно!) бригада восстанавливает боевую форму. Суров был генерал, не прощал даже мелких ошибок.
И вдруг объявил, что наш комбат отныне дважды Герой Советского Союза, и крепко расцеловал смутившегося Хохрякова.
— Воюй, Семен, — сказал командарм, — и впредь так же отважно и умело!
Все мы — и ветераны, и новички батальона — от души радовались награде комбата, и лица наши сияли, будто каждому из нас досталась часть комбатовской славы. Впрочем, так оно и было. Ведь не зря мы себя называли хохряковцами».
Спустя несколько дней, настал час, когда началась последняя решительная битва, которая получит в дальнейшем название — Берлинская операция. Наставляя Хохрякова, комбриг Чугунков на прощание по-отечески сказал:
— Первым войдешь в Берлин — быть на твоей груди третьей Звезде.
— Мы будем в Берлине, Иван Ильич, — ответил Хохряков. — Второй батальон в отстающих ходить не привык.
Глубокой ночью по размытым дождями проселочным дорогам танки устремились к Нейсе. Тяжело увязая в грязи по самые днища, они упорно шли на запад. Мощные тягачи на подъемах вытаскивали застрявшие автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием.
