Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур
— Это от китайцев их охраняют, — говорит Сивков. — Мне автоматчики на той остановке говорили.
Что ж, быть может, и так. У китайцев с оккупантами свои счеты. Теперь встречаем и китайцев. Они толпами стоят около дорог, поднимая вверх большой палец правой руки, дружно кричат:
— Шанго! Шанго! Шанго!
На языке населения этих провинций это что-то вроде «хорошо».
Идем по дороге, по которой уже прошли наши войска. Это немного расхолаживает. Политработники на стоянках информируют нас об обстановке, предупреждают, чтобы не притупляли бдительности.
Они правы. Известно, что многие японские части под ударами наших войск, образно говоря, «уступили» нам дорогу на Хингане и скрылись в горах для нанесения ударов по колоннам, следующим за передовыми отрядами. Кое-где они уже произвели такие внезапные нападения, есть потери.
Стоя на подножке нашей движущейся машины, заместитель командира батальона по политической части говорит:
— Не забывайте, что мы пока перевалили лишь через Хинган. За ним новые укрепления японцев вплоть до самого Мукдена. Война не окончена, товарищи. Не окончена!
Проверяем оружие, считаем патроны. Мы по-прежнему далеко от наших тылов и можем рассчитывать лишь на собственный запас.
Для истории официальная капитуляция империалистической Японии — 2 сентября 1945 года, когда в Токийском заливе на борту линкора «Миссури» представители Японии подписали Акт о капитуляции.
Для нас, солдат Красной Армии, она совершилась гораздо раньше.
Утро 15 августа застает нас в восточном предгорье Большого Хингана, километрах в ста от городка Таонань. Это, пожалуй, была первая ночь с начала военных действий, в течение которой нам разрешили отдыхать. Льет дождь, да еще какой! Мы натягиваем брезенты на кузова машин, пытаемся хоть как-то укрыться от холодных струй, но это мало помогает. Так, мокрые, продрогшие, мы проводим эту относительно спокойную ночь. Непрерывные дожди причинили нам всем впоследствии немало хлопот, когда был предпринят бросок на Харбин и Мукден. Но это было после, когда военные действия фактически закончились.
По небу, разбиваясь о кромки скалистых вершин, ползут тяжелые, как утюги, тучи. Часовые полевого караула, помощником начальника которого назначен я, мокнут под дождем в гремящих при каждом движении плащ-палатках. Караул — рядом с палаткой штаба батальона. Там радиостанция. Вхожу бочком к радистам, присаживаюсь на дрова и вдруг слышу голос в наушниках, лежащих на рации:
— Радисты Красной Армии, передайте своим командирам, что император Японии отдал приказ о капитуляции японской армии. Повторяю...
Радист надевает наушники, слушает повторение, его лицо расплывается в улыбке.
— Товарищ майор, — будит он комбата.
— Что? — спросонок спрашивает тот.
— Японцы капитулировали...
— Что?! — шинель летит на пол, майор вскакивает. — Кто сказал?
— По радио слышал. Какая-то станция на русском языке открытым текстом дает.
— Тише. Ну-ка разбуди замполита.
Два майора решают, как быть, и приходят к единому мнению: поскольку это сообщение передано неизвестной нам радиостанцией, его во внимание не принимать. Не исключена и провокация с целью притупить нашу бдительность.
— Вы ничего не слышали, — говорит нам с радистом командир батальона. — Об этом сообщении знаем только мы четверо. И если проболтаетесь — пеняйте на себя. Только от командира передового отряда мы можем получить официальное сообщение. Ясно, товарищи сержанты?
Действительно, днем раньше император Хирохито отдал приказ о капитуляции Японии, но он имел чисто декларативный характер. Квантунская армия не прекращала боевых действий.
По-прежнему стоим на месте. Меня так и распирает от услышанной новости, хочется под «величайшим» секретом поделиться ею хотя бы с командиром взвода, но вдруг в самом деле провокация?
На другой день робко проглядывает бледное солнце. Мы рады и такому. Хоть малость согреемся. Но греться солдатам приходится за чисткой оружия, материальной части машин, имущества связи. Когда эта работа заканчивается, поступает распоряжение приводить в порядок себя.
И это нужно. За время марша по Монголии в район трех колодцев и боев на Хингане мы изрядно обтрепались.
Командир взвода проверяет оружие, патроны и гранаты, которые у нас по-прежнему на строгом счету, затем приказывает вычерпать воду из окопов для круговой обороны. Они сплошь залиты водой. Приступаем к работе, Очень скоро над нашими спинами уже курится парок: гимнастерки начинают высыхать.
Закончив работу, спускаемся к быстрой речушке, пробегающей по дну оврага, и смываем с себя жирную глину. Все равно высохнуть не успели, опять начался дождь, так пусть хоть чистыми влезем под тенты машин.
На другой день, едва успеваем позавтракать, к нам приходит радист из штаба батальона. Он отводит меня в сторону и как человеку, знающему секрет, о котором комбат приказал молчать, шепчет:
— Какая-то «Астра» передает, что скоро через расположение наших войск с японской стороны перелетит самолет «дуглас» в сопровождении наших истребителей. Огня по нему не открывать.
Самолет пролетает около полудня невдалеке от нас. Он держит курс на северо-запад. В нем, как мы после узнаем, находился император марионеточного государства Маньчжоу-Го Пу И. Он летел в городок Ванемяо, чтобы на японском военном аэродроме заявить о капитуляции своей марионеточной армии и отдать свою золоченую шпагу генералу М. П. Ковалеву, уполномоченному принять капитуляцию армии.
Спустя 22 года после описываемых событий я держал в руках эту шпагу — узенький клинок стали с позолоченной рукояткой.
К исходу дня в расположение передового отряда прибывают головные подразделения главных сил корпуса.
Мы обнимаемся с однополчанами. Курящие разживаются махорочкой. Получаем свежий хлеб, сахар, воду и наши серые шинели. Сухие, теплые, пахнущие монгольской пылью, не успевшей улетучиться под брезентом у Кости Носкова, нашего бессменного каптенармуса.
Поступает приказ: выйти из подчинения командира передового отряда и в дальнейшем действовать в составе полка.
Утром выступаем. Теперь перед нами открывается поросшая высокой, в рост человека, травой холмистая равнина, через которую тянется разбитая танками и машинами дорога.
— Куда она идет, эта дорога? — спрашивает Куклев командира взвода.
— А кто ее знает, — отвечает старший лейтенант. — Может, аж до самого Порт-Артура.
Он оказался прав. Дорога привела нас в Порт-Артур.
В пути, где-то у маленького городка Кайтун, узнаем, что Квантунская армия японцев получила официальный приказ о капитуляции.
Как встретили мы эту весть? Рассказать об этом очень трудно. Такое надо пережить. А слова, что слова? Словами не все выразишь. Я, например, запомнил, как плакал Куклев. К нашему немалому удивлению, он оказывается, провоевал пятую войну...
«ГОСПОДИН МЭР»
(вместо эпилога)
По навесу над крыльцом старой исполкомовской дачи вкрадчиво постукивают редкие капли отшумевшего дождя. Со стороны озера тянет дымком костра, слышится песня, которую нестройно поют парни и девчата. Это, конечно, студенты стройотряда, работающие в соседнем совхозе. Они строят птицеферму, которая очень нужна городу, растущему не по дням, а по часам. В скорейшем завершении ее лично заинтересован и я, как председатель исполкома горсовета или «господин мэр», как иногда в шутку зовет меня Полина.
Сейчас она сидит на крыльце, ступенькой выше, и нежно, как умеет делать только она, приглаживает мои седые, сильно поредевшие волосы. Поля очень любит поздними вечерами молча посидеть со мной на крыльце так, чтобы моя голова покоилась на ее коленях.
Это вошло у нее в привычку с тех, ставшими далекими лет, когда я все-таки убедил Полину выйти за меня замуж и мы поселились в бараке строителей. Тогда я работал каменщиком и приходил домой перепачканный раствором и кирпичной пылью. Сняв спецовку, я садился на маленький табурет у кровати, а Поля, ожидавшая ребенка, гладила мои волосы, что-то шептала мне на ухо, и я нередко тут же засыпал, даже не успев поужинать.
— Ну, как прошел твой протокольный прием? — спрашивает наконец Полина.
— На хорошем деловом уровне, о чем завтра узнаешь из газет.
— Будешь ужинать?
— Конечно буду. «Гвардия» спит?
— Спит твоя «гвардия». Еле уложила. — Она целует меня в макушку и, опираясь на палочку, встает.
«Гвардия» — это Петюшка и Тима, внучата-близнецы. Дочь назвала их в память о наших самых дорогих друзьях, не вернувшихся с войны.
Ветер разметал легкие тучки, с листьев старых лип тяжело упали на землю последние капли. Высоко в небе мигнул бортовыми огнями рейсовый самолет.
Перебор гитарных струн становится слышнее. Вскоре песня обрывается, и вот уже доносятся визг, смех, отчетливо слышу всплески воды. Молодежь решила перед сном искупаться.
