Павел Кочегин - Человек-огонь
В Витебске дивизию погрузили в эшелон и через несколько дней она прибыла к месту боев.
…Томину известен театр военных действий еще по империалистической войне. Особенно трудно здесь воевать в октябре — ноябре, когда выпавший снег быстро тает, реки взбухают, дороги становятся трудно проходимыми.
Изложив план операции командирам частей, Томин проговорил:
— Преследовать противника будет тяжело, но и удирать ему от нас не легче. Главное — изолировать его от местного населения, сковать маневренность.
Военком Сидоров предупредил собравшихся:
— Никаких судов над пленными, ни фунта хлеба, ни стакана молока у местных жителей бесплатно. Расскажите обо всем этом бойцам. Мародеров будем сурово наказывать.
Не приняв боя в Мозыре, банда начала уходить вдоль реки Птичь. В районе местечка Копаткевичи ее встретили наши конники. Часть бандитов порублена, главарь, что скользкий линь, выскользнул из рук.
В штаб доставили группу пленных. Они затравленно озираются.
— Ну, что, отвоевались? — бросил Томин.
Бандиты стоят, опустив головы, молчат.
— Откуда будешь? — спросил Сидоров одного из них в польской фуражке, натянутой на уши.
— Из Познани, пан коммунист, — отвечает на ломаном русском языке бандит, исподлобья глядя на красных командиров.
— Ого! И за каким чертом тебя сюда занесло, в Белоруссию? Дома, наверное, семья, жена, дети ждут? — проговорил Томин.
— Сына два, дочки три. Воюю за свободу Польши, — и поляк отвел глаза в сторону.
— Твоей Польше никто не угрожает, с нами она заключила перемирие, — вступил в разговор Николай Власов.
— Мир! Россия — Польша мир! — изумился поляк. — Нам никто не говорил!
— Вот отрубили бы тебе кавалеристы твой затуманенный котелок, была бы тебе свободная Польша в болоте Белоруссии. А семья мучайся без отца, — насмешливо проговорил Томин.
…А вот белобрысый дядя с выпученными глазами и толстенными губами из-под Пинска. Он воюет «за свободу вообще», чтобы, значит, не было никакой власти.
Ему в штабе тоже растолковали, что к чему, и если в начале допроса он вел себя вызывающе, то потом понял, что был обманут бандитами.
— Поезжай в свою деревню и расскажи всем правду о Советской власти. Ну, а уж если еще попадешь — пеняй на себя, — закончил Сидоров.
Пленных снабдили документами, листовками к населению и отпустили.
Преследуя банду, один эскадрон вырвался вперед и вместе с командиром попал в плен.
— С этими делайте, что хотите, — проговорил Савинков, кивнув в сторону красноармейцев, — а командира… я с ним поговорю особо.
Красноармейцев изуверски казнили. С отрезанными ушами и носом, с выколотыми глазами вернулся в дивизию командир эскадрона. Отпустили его для устрашения других.
Увидев своего товарища изуродованным, прослушав его рассказ о недолгом, но страшном плене, бойцы поклялись мстить беспощадно.
Банда Балаховича таяла с каждым днем, как отзимок весной. На реке Горынь главари Балахович и Савинков попали в ловушку, но вновь выскользнули и убежали на территорию Польши.
В район боевых действий приехал командующий Западным фронтом Тухачевский. Многие бойцы и командиры Десятой кубанской кавдивизии за проявленное мужество получили ценные подарки.
3В конце декабря 1920 года Томин и Сидоров с боевыми товарищами прибыли в станицу Уманскую на Кубань. Там находился штаб 2-й конной армии, которая свертывалась в корпус.
Нового командира и комиссара казацкая вольница встретила недоброжелательно.
Бригада Ершова взбунтовалась, отказалась выступить против банды.
Томин с Сидоровым поехали к бунтовщикам, оставив в штабе личное оружие.
Станица, где размещалась бригада, что встревоженный улей. Пьяные красноармейцы шатаются по улицам, горланят песни, собираются группами, митингуют, кому-то угрожают, кого-то хотят разнести в пух и прах, что-то требуют.
Комкор и военком прошли в штаб.
— Ты что, подлец, наделал?! — со злобой в голосе начал Томин, подходя вплотную к Ершову. — Бунт затеял! — Встряхнув комбрига за отвороты шинели, Томин продолжал: — Провокатор! А поселки и станицы бандитам на разгром отдал. Гад!
— Спокойнее, Николай Дмитриевич, — проговорил Сидоров, становясь между Томиным и Ершовым. — А вы пишите приказ по бригаде, что вы предатель революции и обманули казаков.
У Ершова куда хмель делся, он дрожащими руками взял ручку, присел к столу и начал писать под диктовку Сидорова.
Взяв приказ, комкор и комиссар вышли на улицу. У штаба, что морской прибой рокочет, волнуется многоликая толпа.
— Кто вам, станичники, приказал собраться? — просто спросил военком. — Митинг, что ли, у вас?
— Сами пришли! Куда нашего батьку Филю дели? — выкрикнули из толпы.
Аверьян Гибин незаметно «бельгиенка» из кобуры переложил в карман шинели. Крепко зажал в руке, готовый в любую минуту вступиться за командиров.
— Про какого батьку Филю речь идет? — еще более спокойно спросил военком.
— Командарма нашего, отвечай, куда дели? — прогромыхал бас конника, возвышающегося в середине толпы.
— На этот вопрос отвечу. Только прошу не перебивать.
— Гутарь, гутарь, будем слухать, — выразил согласие всех казак — руки в карманах, шинель нараспашку.
Комиссар будто не замечает вопиющего нарушения дисциплины.
— Так вот, донец, добром погутарим, — спустившись на одну ступеньку ниже, продолжал Сидоров. — Советское правительство решило демобилизовать старшие возраста. Вторая конная армия свертывается в корпус. Бывалого командира, вашего батьку Филю, вызвали в Москву. Его могут поставить на должность инспектора кавалерии Красной Армии всей нашей Советской России. Так что же по вашему больше, корпус или вся кавалерия Красной Армии?
— Ха-ха! Го-го! — раздался общий смех. — Сравнил!
Военком, обращаясь к красноармейцу-великану, спросил:
— А теперь сообрази своей головой, где твой батька? Теперь, если у тебя выйдет нужда обратиться с какой просьбой, ты будешь обращаться к самому инспектору кавалерии Красной Армии.
Лицо красноармейца расплылось в самодовольной улыбке.
— Какие еще вопросы есть? — спросил Томин.
— Батька нам сулил устроить Советскую власть без коммунистов. А теперь как? — задал вопрос седоусый казак. На его шинели большой ярко-красный бант.
— Правильный вопрос, — пробасил великан. — Отвечай!
Томин развел в сторону руки и, покачав головой, проговорил:
— Вот уж как устроить вам Советскую власть без коммунистов, я не знаю.
— Не знаешь?! Нет, ты знаешь, только боишься теплое местечко потерять. При Советах без коммунистов всех партийных с постов по шапке, к едрене матери, — пискливо выкрикнул низкорослый казак. — Власть народа будет, а не коммунистов. Сейчас ты стоишь там, а я тут. А тогда наоборот: я встану там, а ты будешь тута. Вот так!
Казака одобряют товарищи, и снова нарастает гул. Томин поднял руку. Все поспешно утихли.
— Вот теперь я понял, что такое Советская власть без коммунистов: ты будешь здесь стоять, а я там. А зачем нам ждать, когда ваш «батька» даст вам такую власть, давай сейчас поменяемся местами? — предложил Томин.
— Э, нет, сейчас не можно, ты коммунист, а я беспартейный, — возразил казак и попятился.
— Ваш комкор на партийном учете у нас не состоит, — заговорил Сидоров. — Он беспартийный.
— Беспартийный?! — раздались удивленные возгласы в разных местах.
— Чему вы удивляетесь? Мало ли в нашем государстве беспартийных занимают большие государственные и военные посты. Всех и не пересчитаешь, — продолжал военком. — Вы хотите Советскую власть без коммунистов, а кто вам ее дал? Партия коммунистов и ее вождь Владимир Ильич Ленин вам дали Советскую власть. Вот кто! Коммунисты за вас шли на каторгу, под пули, на виселицы, гнили в тюрьмах, а теперь вы их побоку! Подавай вам Советы без коммунистов! Захотели, чтобы снова на вашей шее сидели кровососы — кулаки, буржуи. Чтобы снова вас, как баранов, гнали на войну убивать немцев, австрийцев, чтобы буржуи наживали капиталы на вашей крови и слезах ваших жен, детей и отцов. Этого вы хотите?!
Толпа замерла. Только слышно кое-где посапывание да тяжелый вздох. А Сидоров продолжал:
— Нет, други дорогие, народ никому не позволит вернуть Русь к старому. Ваш комкор Томин — оренбургский казак, беспартийный, но за Советскую власть во главе с коммунистами дрался и будет драться до последнего дыхания.
Боец-великан сгорбился так, что уже не возвышается над толпой. Низкорослый казак укрылся за спинами своих товарищей:
— Прежде, чем бунт поднять, вы бы хоть о себе подумали, — снова заговорил Томин. — Я мог приказать корпусу, и никогда бы вы не увидели своих близких. А кому на руку наша драка? Кому?! Врагам нашим! Кто здесь из хутора Яблоневый?
