Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки
Я не позволял солдатам убирать со стола после офицерских пирушек. Это нехорошо. Они знали и никогда даже не заходили с предложением о помощи.
Только прибрался (отдал дневальному в палатке мясо и лепешки, пучок редиски), тут объявился Куюня. Поддатый уже, «тащится».
– Ну, Куюня, как дела? Все в норме?
– Нормально, командир... А вы тут гуляете?
– Витя, ты свои заходы оставил?
– Слышь, командир, я ведь тоже о тебе кое-что знаю.
– Ну, давай, интересно, – я подтащил его за ворот поближе, – говори...
И опять рука к пистолету. Да что за черт! Он тоже почуял неладное, вырвался, как-то криво усмехнулся и боком выскользнул в калитку. Было темно, а Куюня и днем-то видел не ахти, попал он в огромную лужу перед модулем. Упал, забарахтался, совершая плавательные движения. Я с облегчением рассмеялся. А потом и вовсе минут пять хохотал. Слава богу, ничего не случилось...
На следующий день, утром, Татьяна пришла в мой кабинетик. Принципиально у меня на столе, кроме ручки и свежей «сырой» полосы, не было ничего. Она молча посидела, посмотрела, как я правлю полосу, а потом сказала: «Подруга моя в Кабул улетела. Заходил бы, чаю попили...» Она частенько так приходила, садилась, молчала... А потом, тряхнув короткой, но очень густой гривкой, уходила.
Про это в афганском интерьере
Как-то была «хохма». Это сейчас я так пишу. А в тот момент...
Срочно понадобилась Татьяна. Что-то срочное и длинное печатали вечером... Для верности нужен был «свежий» глаз. Пошел я в модуль за Татьяной. Связь полевая, как всегда, барахлила. Вроде там, в модуле, дневальный был положен от связистов, но трубку взяли один раз, что-то мыкнули и бросили. Мне бы в окно постучать, да я по-человечески решил, в дверь. Зашел решительно с крыльца в темный предбанник и... замер.
В живот мне смотрел ствол «АКМ». А на столе ничком спал (или в полном отрубе) боевик в черной танковой куртке. Кудлатая голова, большая, бычья... Вот сейчас он дернется во сне... Что ему привидится? Черт... Я стоял и молил бога, чтобы кто-то не вошел вслед за мной... Подобно духу воспарил над половицами и выскочил на крыльцо. В окно постучал Татьяне, попросил знаками: открой, мол, запасной выход. Там щеколда была. Зашел в модуль, объяснил. Потом, уже сбоку, подобрался к «полевому» и растолкал его.
– Ты чего, брат, людей пугаешь?
– А, чего... А-а... да так вот... Пришел, а тут никого...
Автомат он убрал под стол. И опять завалился грудью на столешницу. Ночью, когда я провожал Татьяну к модулю, его уже не было. Дождался, наверное. Мужиков с «точек» в женском модуле принимали. Они были нежадные. Да и совесть у женщин была на месте. Как такого не приласкать?
А вот в медсанбат ходоки не совались. Там и начальство медицинское было занозистое. Но не только в этом дело. Разведбат присматривал за сестрами. Не только в бинокль. Сиживал и охотник с «мелкашкой». Красиво, да? А что делать? Кто-то вывел очень смешной показатель метража половых членов на одну женщину в 40-й армии. Получилось что-то около семи с половиной метров. Думаю, это без учета личного состава. Да и потом, неясно, в каком состоянии он считал?
Соратник Ильича
С начальником типографии прапорщиком Юшей мы совершили крамольную вещь. Раскомплектовали походную типографию БПК. Вытащили «Ромайор» – печатный станок – и установили его в нормальных условиях под крышей. Валера Бунин, инструктор по печати округа, прибыв на очередную инспекцию, схватился за сердце:
– Посадят ведь тебя! Ты что – это же боевая готовность.
– А гляди, Петрович.
Я дал команду – и через сорок минут «Адаст-313» стоял в машине.
– Вот. А у меня тридцать шесть часов в запасе. А теперь, Валерий Петрович, смотри, какое качество печати на стационаре. Да и машину можно обслуживать.
Добрая слава о нашей типографии дошла до афганских друзей. Но это было закономерно. В первые месяцы Игнатов водил к нам на экскурсии и советников, и афганских чинов. Кончилось это тем, что афганцы попросили проконсультировать их по строительству партийной типографии в Кундузе. Комплект оборудования, подобный нашему, им уже обещали.
Дождливым апрельским утром сели в «броник», поехали в Кундуз. В беседах, замерах, объяснениях сошлись на том, что лучше всего афганским друзьям оборудовать типографию в сборно-разборной металлоконструкции – железном сарае-ангаре. Такие были у нас. Тут «братья по разуму» одобрительно загалдели и пришли к выводу, что мы с Юшей должны эту точку зрения довести до командования. Ну, мудрецы! Вот для чего мы им нужны. А все мои расчеты они потом похерили... Визит закончился красиво: нас пригласили на обед в «рабочий клуб».
На бронетранспортере и двух «уазиках» мы подкатили к двухэтажному дому за высоким бетонным забором. У входа – будка караульного. Правда, пустая. Но во дворе двое «рабочих» с автоматами... «Броник» мы загнали во двор. Так афганские товарищи попросили. Сразу же успокоили, что не надо торопиться, солдат покормят...
Мы вошли в просторную прихожую, сняли обувь. Я очень опасался за Юшины носки. Они у него всегда были с дырками на большом пальце. Но на этот раз Леня был в форме. Вошли в зал. Ого! Тут человек сорок могло сидеть в вольных позах. У стен вышитые подушки, ковры ручной работы. Добрый дастархан накрыт. Пошел по кругу умывальник. Верней, его понес юркий старичок-хазареец. Умная такая вещь. Когда из кувшинчика льется струя, то в мисочке не разбрызгивается вода благодаря особой конструкции решетки. Оружие мы оставили у входа в комнату. На глазах, значит. Образовалась такая внушительная пирамидка. А вот пистолеты никто не выкладывал. Это личное...
Угощение было обильным. Густая шурпа с лапшой, плов, мясо жареное и вареное отдельно, фрукты. Но сначала чай, как положено. А водки было море. Хорошей водки.
– Мы, как советские люди, пьем иногда водку, – доверительно сказал один из «рабочих».
На четвертой пиалке с «белым чаем» я скосил глаза на Юшу.
– Не бойся, командир, – отреагировал Леня, – я еще одну приму и больше не буду...
Это был хороший обед. И беседа была хорошей. Афганцы спрашивали о политике, об обычаях...
Как-то зашел разговор о Троцком, потом о Мао Цзэдуне. Я почувствовал, что мои собеседники здесь куда более осведомлены, чем я.
– А вот мы все спорим. Чайковский был знаком с Лениным?
Я едва не подавился куском баранины.
– А почему такой вопрос возник?
– Да вот, смотрите...
На стене справа, рядом с портретом Ильича, висел рекламный плакат фирмы «Мелодия». Петр Ильич, в позе памятника, с шикарной бородой. Были там даты рождения и смерти.
– У нас многие думают, что он тоже революционер. Что вы скажете?
Мне уже было хорошо... Я поведал афганским товарищам, что прямых свидетельств о знакомстве Ленина и Чайковского, кажется, нет. Но Чайковский в музыке – это Ленин в революции, и что Ильич с удовольствием слушал Чайковского. Афганцы оживленно между собой обсудили информацию и уточнили:
– Слушал Чайковского? Да?
– Да, конечно слушал. Он был же один из образованнейших людей своего времени.
Похоже, я помог решению давнего спора. Мой сосед по дастархану доверительно поманил меня пальцем, а потом отогнул от стены подушку. О-о! На меня сурово глянул «команданте Че». Под другой подушкой таился портрет Хафизуллы Амина. Я начинал понимать, в каком рабочем клубе мы сидим... Однако пора было выбираться. Я знал, чем кончаются партийные дискуссии в афганских провинциальных и уездных комитетах. А уж в этом клубе, после пятой пиалки...
Попрощались тепло. Я пообещал друзьям по партии новый ангар. Юша одобрительно кивал головой и с помощью солдат усаживался в БТР. Автомат его пришлось нести мне.
История эта, невинная на первый взгляд, имела совершенно неожиданный «международный» конец.
Как и положено, соседом редакции на новом месте оказался особый отдел. Курировать нас по статусу было положено «заму» особистов. Он-то и пришел ко мне со странным, на первый взгляд, вопросом.
– Ты у афганцев про Ленина что-нибудь говорил?
– Да только про него и говорили... А что?
– Нет, про то, что Ленин и Чайковский были знакомы? Говорил?
– Ну, не совсем так...
– Вот это твое «не совсем» сейчас предмет дискуссии внизу. Они там всерьез обсуждают, считать Чайковского революционером или нет... Борода их смущает... Вроде как у Маркса... Ладно, ты не очень распространяйся... Нужен будешь, вызовем.
Отдадим должное «дзержинцам». Начальнику политотдела об этом случае они не рассказали.
Не про Афган...
Строительную команду у меня отобрали. У Игнатова теперь душа болела за Дом офицеров. По дивизионным меркам это была пирамида Хеопса. Большой бетонно-металлический сарай, обшитый изнутри деревом. Даже специального «инструктора по дереву» выписали из Союза. Такой мастеровитого вида мужичок в поношенном пиджачке.
Любопытно, как фильтрует память события. Вот осталась ссора с начальником Дома офицеров. Тимошенко или Тимохин, не помню. Мы с ним вроде в приятельских отношениях были. Но вот для работы им понадобились инструменты. Дал, как людям, – у меня был хороший набор. Загубили, испохабили. Плотницким «перышком» бетон тесали, на ключах грани побили, да и все в извести, в краске. Я разозлился, помню. Без инструмента в таких условиях человек ни хрена не стоит. Иди в бой с голыми руками! А что значит в Афгане накопить такой набор? Тут и подарки, и из Союза железо привозное (вместо еды и водки!), и благоприобретенное по случаю. Я гордился тем, что приходили люди, зная: есть в редакции и ключ редкий, и дрель, и рубанок нормальный. А тут...
